Рыцарь чужой мечты

Ей удалось разговорить его уже на третий день. Расколола в два счета, говоря милицейским языком. И про Лизку ей все выложил, сидя на соседской скамейке и подпирая спиной чужой штакетник. И про работу свою интересную, любимую, но очень уж низко оплачиваемую. И про трудности в отношениях с папашей. К слову, та умела слушать. И слушать, и советы дельные давать, и с пониманием поддакивать. Житейской интеллигентной мудрости в этой женщине было человек на десять.

– Вам бы психоаналитиком работать, тетя Таня.

Рассмеялся он как-то, когда она велела ему послать Лизку ко всем чертям, добавив что-то про разбитый кувшин, который коли и склеишь, то рубца все равно не скрыть.

– Уж не знаю, кем мне работать прикажешь, Саня, – кивала она головой, обвитой толстой, давно поседевшей косой. – Но жизнь прожила, ох-ох-ох какую. Повидала всякого и всяких, поверь.

Он верил ей, болтал подолгу по вечерам, даже помогал по хозяйству, но от жирного творога все равно отказывался. Нет, она – настырная – снова пришла!

Тетя Таня стояла возле калитки, не решаясь без приглашения заступить за нее – такой у нее был принцип, тискала в руках ярко-оранжевый пакет и смотрела на подходящего Александра со смесью вины и любопытства.

– Здрасте, теть Тань, – подавив вздох, поприветствовал он соседку.

– Здравствуй, мил-человек, Санечка.

Она улыбнулась, обнажив ровный ряд пластмассовых зубов. Тетя Таня редко пользовалась ими, вставляя все больше, когда шла на встречу с ним – сама призналась однажды.

– Чего это ты босый, а? – Тетя Таня тут же подоткнула крепкий бок кулаком. – Небось по травище Жекиной блукаешь?

– Блукаю, тетя Таня.

– Вот невидаль вам городским какая! – прыснула она по-девчачьи в ладонь. – Травы отродясь не видали! Так у Женьки разве трава?! Так, баловство одно! Взял, поганец, да грядки тещины извел, а какую-то мелкую поросль посеял. Не трава, а одно название. Ты на луг сходи в выходной, Саня. Вот где травища – в пояс! Ты сходи, сходи, а то покосют. Я тут тебе это…

Она шмыгнула виновато носом и протянула ему оранжевый пакет.

– Опять творог?! – Он отшатнулся.

Ну не любил он его, что делать! Тем более жирный, домашний. Не мог он без содрогания смотреть на огромный комок с сетчатым следом от марли, и даже маслянистый срез, отливающий мрамором, не пробуждал в нем аппетита.

– Да не творог, не морщись ты так, – догадливая соседка все же толкнула калитку, вразвалку приближаясь к крыльцу. – Пирожки там со смородинкой. Хорошие пирожки, сдобные, на сметанке. Пальцы по локоток оближешь.

Пирожкам Саша обрадовался. Пирожки у тети Тани были знатными. Причем ставила она их и на простокваше, и на сметане, и на воде порой пополам с молоком, все одно оторваться было невозможно. Загорелые бока, хрустящая глянцевая корочка, сладкая начинка. Ум-мм, упоение просто было их уплетать под обжигающий чай, сидя в Женькиной беседке и перебирая голыми пальцами ног упругие травинки.

Он не удержался, распотрошил оранжевый пакет и заглянул внутрь. Пирожков было много. Много ему одному. Это его немного удивило. Обычно тетя Таня приносила ему по пять штук. И все шутила вдогонку, что принесет много – повода наведаться не будет. А так с каждого противня станет таскать. И тут вдруг, изменяя ее же установленным правилам, она принесла ему целую дюжину.

– Чего много так, теть Тань? – Он посмотрел в широкую спину, обтянутую трикотажной кофтой в крупный цветок. – Или уезжать куда собрались?

– С чего это мне куда ехать?

Она дошла до ступенек веранды, по привычке стянула с перил меховую истертую до дырок шкурку, постелила и с тяжелым вздохом опустилась на нее. Так, с ее слов, она сиживала, бывало, с Женькиной тещей. Привычке изменять и теперь не собиралась.

– Так пирогов что-то больно много, – объяснил Александр, успев достать один пирожок и откусить почти половину. – Или ходить ко мне больше не станете? Не обидел я вас, нет?

– С чего мне на тебя обижаться? – совершенно искренне удивилась женщина, заморгав белесыми ресницами. – Скажешь тоже, Саня! А пирогов много принесла с того, что гости у тебя могут случиться. А тебе и угостить их будет нечем. Не хрустелками же из пачек станешь их потчевать.

Хрустелками тетя Таня называла все печенье, что продавалось в их магазине и во всех других тоже. Проку от них, она считала, никакого. Вкуса тоже. Пекут их автоматы невесть из чего, какой тут может быть прок и вкус? Выпечка-то – она должна быть с любовью приготовлена, что через руки и сердце идут в тесто. Она вот когда тесто месит, и поговорит с ним, и поувещевает, чтобы не капризничало, поднималось, запекалось, и глаз, и живот чтобы потом радовало. А с хрустелками-то, с ними кто станет говорить? Начальник того автомата, что кнопки на нем жмет? Баловство это, а не выпечка. Баловство и напрасная трата денег…

– Хрустелки сам поел, – рассмеялся Александр, вспомнив лекцию о вреде покупного печенья. – И пироги сам поем, потому как гостей никаких не жду.

– Н-да… – Она как-то странно посмотрела на него, странно и с недоверием. Будто врал он ей или не договаривал. – Понимаю, конечно, незваный гость-то он хуже черта, но… Но и его ведь требуется принять по-людски. За пустой стол за стакан воды не посадишь, Санечка.

– Что-то я не понял.

Александр озадачился. Соседка не была пустомелей. Разговор о гостях от безделья простого завести не могла. Раз завела, значит, имелась у этого разговора какая-никакая, да предыстория.

– О каких гостях речь, теть Тань?

И внутри тут же неприятно заныло, успев перевернуться трижды: неужели Лизка пронюхала про его место жительства? Или Женька – гад – сдал его? Еще не хватало! Не нужны ему тут гости никакие, а уж тем более Лизки всякие. Он и видеть ее не хочет, и вообще, ему не до нее. Явится ведь – начнет ныть. Потом приступит к соблазнению, начав грациозно шастать по домику, разбрасывая свое тряпье по разным углам. А от секса с Лизкой у него никаких воспоминаний не осталось, кроме досадных, разумеется.

И вечно он во всем оказывался виноватым. Она не успела, он не успел, кто-то в дверь постучал, телефон зазвонил, мама в кухне уронила кастрюлю на пол – все это вменялось ему в вину.

– Лиза, но нельзя же так! Ну погоди! Ну куда ты? Сейчас все получится, ну! – ныл Александр, пытаясь удержать жену в кровати. – Она, может, специально эти кастрюли на пол роняет. Ну… Для того, чтобы мы с тобой ничем предосудительным не смогли заняться.

– Мама так не может! Она не такая! – раздувала гневно ноздри Лиза, принимаясь резко кутаться в толстенный халат с завязками почти под лопатками. – Если у тебя от резких звуков пропадает эрекция, при чем тут мама!!!

Он начинал оправдываться, что не от резких звуков у него там что-то пропадает, а оттого, что при этих звуках его голая жена принималась спихивать его с себя. Спихивать и шипеть по-змеиному, что она не может, что они не должны, что мама все понимает и догадывается, что это стыдно и нехорошо, и так далее и тому подобное.

Сейчас ее мамы рядом нет и быть не могло, но чувство, что у них все равно все сразу пойдет не так, его не покидало. Он ведь мог не справиться с собой и наброситься на Лизку. Она могла казаться соблазнительной, даже очень. А потом возьмет и все снова испортит каким-нибудь своим гнусным замечанием. Потом уедет, а он снова станет досадовать на себя за свою несдержанность и слабость перед ее бабьими чарами.

– О каких гостях? Да мужик тут сегодня днем один крутился. – Тетя Таня поставила локти на толстые коленки под шелковой юбкой ядовитого изумрудного оттенка. – Все ходил по деревне взад-вперед. Вроде и незаметно как-то ходил, а я одно приметила. Перехватила его возле магазина и попытала.

– Да и кто же это? – поторопил ее Саша, потому что соседка внезапно замолчала, уставившись на свои разношенные босоножки с подмятыми под пятки порвавшимися хлястиками. – Кто такой, не сказал?

– Да не особо он разговорчивым оказался. Все норовил уйти. Да от меня разве уйдешь? – Она стрельнула в Александра лукавыми глазами. – Я же ведь душу могу вытянуть, коли захочу. Так ведь, Санек?

– Так, теть Тань. – Он рассмеялся, незаметно от себя надкусив уже второй пирожок. – Так что он успел выболтать?

– Он? Друга, говорит, ищу. Спрашиваю, что за друг? Мнется, глаза опускает, как девка красная. Я уж тогда не выдержала, любопытство-то наперед меня родилось, и решила припугнуть пришлого, – она снова прыснула в ладонь, сделавшись похожей на шкодливую девчонку. – Говорю, много вас тут таких, что друзей ищут! А потом у нас, говорю, крынки с заборов пропадают! Уж не тот ли, говорю, твой друг, что за Амуром лошадь доедает?

Тут Александр не выдержал и захохотал в голос.

– Ну вы, теть Тань, даете! – выдавил он сквозь смех.

Прошлепал к крыльцу, сел с ней рядом, не забыв сунуть руку в пакет за очередным пирожком. Чудо, что была за выпечка, хотя смородину он точно в детстве не любил. Как-то ведь исхитрилась мастеровая тетя Таня и усахарила эту кислую ягоду, что она просто патокой на язык ложилась. Может, тоже уговор какой знала?..

– Во-во, – она тоже рассмеялась. – Он тоже ржал минут пять, как и ты. Ну, говорит, мать, ты даешь! Никогда, говорит, в тюряге не сидела?

– Чего?!

– Ага, умника видали! Ну я ему дала! – Она убрала локотки с коленок и попыталась подбочениться, не получилось – Сашин бок ей помешал. – Я ему говорю, я вот сейчас кликну участкового, он тогда и посмотрит, говорю, кто из нас в тюряге-то сидел!

– И что он? Испугался?

Саша не испугался бы точно, в этом он был уверен на все сто. Чего пугаться простой деревенской женщины, проявившей к пришлому излишнее любопытство? Ну, спросила, ну, пошутила, что такого?

– Ты знаешь, Саня, испугался. Точно испугался. Мне потому и не понравилось. – Тетя Таня сложила трубочкой поблекший рот. – Как-то напрягся весь, будто в спину ему лом воткнули. Один раз глянул так…

– Как? – поторопил Саша, потому что снова повисла пауза.

– Говенно он глянул на меня, Саня, поверь. Так хороший человек глядеть не станет. – Она повернулась к нему вполоборота и попыталась изобразить, как именно посмотрел на нее незнакомец. – Потом рот скривил вот так… И говорит, ладно, мол, тебе, мать, чушь нести. Никто нигде не сидел, а, мол, он тут по делу, друга ищет. Спрашиваю, что за друг? Он мялся поначалу, потом назвал имя… Твое имя назвал, Саня! И начал описывать. Снова твое все: и рост, и волосы. И главное – на дом на этот вот показывает. Говорю, нет тут таких. Женька, говорю, зять здешней хозяйки, совсем другой из себя. Ну и…

– Ну и?

Саша глядел на соседку во все глаза, еще не зная, как ему отнестись к тому, что она ему рассказывает.

Кто его мог искать? Зачем? Как узнали, что он здесь? Если через Женьку, то он бы позвонил и предупредил, что он вдруг кому-то понадобился. Если через Женькину жену, то…

Да вздор! С какой стати Нине кому-то сообщать о его месте нахождения? Она прежде всего сообщила бы об этом Женьке, а тот действовал по той же самой схеме – позвонил бы и предупредил. Мать Нины, Женькина теща, вообще могла не знать, что в ее доме кто-то живет сейчас. И опять же…

Если он вдруг кому-то срочно понадобился, нашли бы его на работе. Он с понедельника по пятницу там регулярно в рабочее время. От его безвылазного сидения за ящиком у коллег уже бельмо на глазу. Они ему об этом так и сообщают периодически, беззлобно, правда, совершенно.

– Ну он покривлялся еще, – тетя Таня снова принялась гримасничать, пытаясь изобразить пришлого. – Чего-то мямлил, что, мол, нужен ты ему срочно. Что дело какой-то важности.

– Первостатейной? – рассеянно подсказал Саша, вовсю ломая голову над тем, кто бы и зачем это мог быть.

– Ага, – согласно закивала соседка. – Ее самой. А потом растворился как нечистый!

– Как это?! – не понял Саша, забыв про пирожки.

– Не знаю! – И она вдруг принялась неистово креститься. – Главное, говорю с ним, как с тобой вот, да? Только что вот говорила. Чуть глаза скосила на Верку-почтальоншу. Прямо миг какой-то, и глянула, а его уж и нет! Ни по улице никого, ни у магазина, ни в магазине. Во как, Саня!

– Ну… – Он к ее страхам отнесся скептически, его больше волновал сам визит, чем процесс его окончания. – Он ведь мог и за угол магазина уйти, тетя Таня. Мог ведь?

– Не мог! – Она с досадой звучно шлепнула себя по толстым коленкам. – Как он за магазин-то умчался? У него что, крылья за спиной, что ли, были? Взял и упорхнул, да? От того места, где мы с ним говорили, до угла магазина метров десять было!

– Десять?

– Ну может, не десять, а пять, но все равно не рядом. Я же на Веру лишь одним только глазом, а он уж и исчез. – Она задумчиво покачала головой. – Ты сам что скажешь? Не знаешь, кто такой? Может, соперник какой?

– Честно? Не знаю, теть Тань. – Саша отрицательно мотнул головой. – И какой соперник, если мы с Лизкой давно в разводе? Детей общих нет, чего ему ко мне приезжать?

Друг, друг… Что за друг? Откуда?

– Вы опишите мне его, теть Тань. Может, кого и вспомню, – опомнился он.

– В том-то и дело, что не могу, Саня! – Соседка приложила к груди крупные ладони, глянув на него с покаянием. – Исчез он, будто сквозь землю провалился, и из памяти моей тут же исчез! Говорю – сатана, Саня! Нет таких у тебя знакомых?

– Не припомню, но так не бывает, чтобы человек разом взял и из памяти тут же исчез, – не поверил он. – Рост, цвет волос хотя бы должен был в памяти остаться.

– Не бывает! – тут же вспыхнула она. – Много ты знаешь, Саня, что бывает, а чего нет! Он еще когда стоял, я все ладонь к глазам прикладывала…

– Так, стоп! С этого места поподробнее. – Саша оживился, пристроил пакет с пирожками на перилах и ухватил соседку за заскорузлую ладонь. – Вот давайте вспоминать вместе. Вы как возле магазина стояли?

– На ногах, как еще! На карачках, что ли?! – чуть обиделась на него тетя Таня и тут же сердито выдернула из его пальцев натруженную ладонь.

– Я не об этом. Вы спиной стояли к магазину или лицом?

– А-аа, вона ты о чем! Погоди, дай вспомнить. – Она свела мохнатые брови домиком, поджала губы и несколько минут молчаливо вспоминала, еле слышно приговаривая: – Так… Я увидала его, окликнула… Потом Верка шла… Шла со стороны почты, а я вот так стояла… Ага! Вспомнила, Саня! Я стояла спиной к магазину.

– Все правильно, – он улыбнулся ее страхам. – Вы стояли спиной к магазину. В это время солнце светило вам в лицо, потому вы и ладонь все время к глазам прикладывали.

– А ведь точно, умник ты этакий! – Она ощутимо ткнула его в плечо кулаком. – Точно – солнце глаза жгло, а вокруг его головы аж круги цветастые поплыли.

– Вот! Я и говорю, что не рассмотрели вы его только из-за этого. Он стоял спиной к солнцу, а вы лицом, вот и…

Тетя Таня обрадовалась, что с простым человеком говорила днем, а не с каким-нибудь нечистым. Сразу начала вспоминать, приводить примеры, когда еще так вот солнце слепит ей глаза, и она то Лешку соседского за председателя примет, то Натаху – пьянь – за медичку. Глаза-то уже не те, да на солнце кто же глядит? И молодой разглядеть ничего не сумеет, куда уж ей.

Разговор на тему пришлого мало-помалу иссяк. Тетя Таня поделилась ежедневными деревенскими сплетнями. Попросила выпростать ее пакет. Дождалась, пока Саня выложит пирожки в щербатую тарелку с выцветшими полосками по кругу. Попрощалась и поковыляла к себе.

А он застыл с тарелкой, полной пирожков, на ступеньках, смотрел ей вслед и все никак не мог отделаться от неприятного ощущения.

Да, тетя Таня не смогла как следует рассмотреть незнакомца, с какой-то стати разыскивающего его – Александра. Не смогла рассмотреть, потому что тот стоял спиной к солнцу. Это понятно. Но вот вопрос: почему тот встал именно так, а не иначе, разговаривая с пожилой любопытной женщиной?