Заговор обреченных

Глава 4

Анна рассматривала человека, который второй день ходил за ней по пятам, через залитое дождем стекло закусочной. Она очень внимательно его рассматривала, пыталась вспомнить, где она могла его раньше видеть. Она точно его видела когда-то. Совершенно точно. Но вот когда? Где? При каких обстоятельствах? Или он просто ей кого-то напомнил? Память. Память, что с тобой стало?

Человек был мужчиной. Достаточно высоким. Не худым и не толстым. Еще он был сильным. Она поняла это по его походке. Он напомнил ей спортсмена, когда с легкостью перепрыгивал через широкие лужи и ловко огибал людей, попадающихся ему на пути. Никакой суеты, все четко.

Это снова он, подумала Анна со вздохом и полезла в сумочку за телефоном. Это снова он – ее бывший муж установил за ней слежку. Приставил наблюдателя, чтобы насобирать как можно больше компромата, способного навредить Анне в суде.

Суд уже через неделю. На этом заседании будет решаться судьба их дочери. Маленькой Анюты, голубоглазой, кудрявой, смешливой шалуньи. Он хочет отобрать ее у Анны. Хочет оставить ее себе. Как очередной трофей, как очередную награду в борьбе за титул победителя. Анютка была ему совершенно не нужна! Все то время, что она прожила у него, а это почти год, он виделся с дочерью дней двадцать, если сложить, не больше. Девочка воспитывалась гувернантками и свекровью. Папа делал деньги. Папа делал людей. Кидал их, унижал, втаптывал в грязь. Как в случае с ней – с его бывшей женой Анной.

Почувствовав, что сейчас расплачется на глазах посетителей закусочной, она подняла бокал с ледяным пивом, приложилась к его запотевшему краю и щедро отхлебнула. Подцепила с тарелки соленую сушку и впилась в нее зубами, чтобы не завыть прилюдно.

Этот гад – ее бывший муж – обложил ее со всех сторон. Он отслеживал каждый ее шаг по кредитке, которую вручил при разводе в качестве отступных. Он присылал ей по почте фотографии ее проколов. Фотографии сопровождались издевательскими комментариями. И еще он звонил ей, когда она мучилась похмельем, и, издевательски хихикая, спрашивал, что ей привезти: сока или вина? Или водки? Или все же пива?

Анна хлебнула из бокала еще, и еще, и еще. Пиво почти закончилось. Соленые сушки с тарелки исчезли. Она прикрыла растопыренными пальцами пустую тарелку, поскребла ногтями старый общепитовский фарфор, словно надеялась на чудо. Бац – и немудреная закуска появится. Чуда не случилось. Тарелка осталась пуста. В желудке неприятно заныло. Он требовал еды. Она не ела уже два дня. Ничего, кроме спиртного и черного хлеба. Денежный лимит на месяц закончился три дня назад. До начала месяца, когда она снова сможет воспользоваться кредиткой, еще неделя. Надо было как-то выживать. Неделю. Через неделю заработает банковская карта. Через неделю будет последнее судебное заседание, на котором будет решаться судьба ее дочери Анютки. Голубоглазого смешливого чуда, которое она боготворила и боготворит. И с которым ей почти не дают видеться.

– Ты, Анна, превратилась в отрепье, – не без удовольствия изрек при последнем свидании ее бывший муж. – И такому существу не место в жизни Анюты. Ее ждет долгая, счастливая жизнь. И я постараюсь, чтобы такому отрепью в ее жизни не было места.

– Но это же ты! Ты сделал меня такой! Я была хорошей, славной, красивой! – воскликнула Анна, вытянула руки, они привычно конвульсивно дергались. – Ты спаивал меня. Водил по вечеринкам. Потом… Потом подговорил своего друга. Он переспал со мной. Это же все ты! Ты виноват.

Свекровь, присутствующая при разговоре, неожиданно опустила голову.

– Прекратите, – попросила она тихо. Глянула на сына, на бывшую сноху. – Прекратите, прошу вас. Анна, все, что от тебя требуется, – это быть трезвой. Антон, все, что требуется от тебя, – это оставить ее в покое. Хотя бы теперь.

А он не оставляет! Не оставляет ее в покое. Снова приставил за ней наблюдение. Сильного высокого мужика, умело лавирующего в толпе и перепрыгивающего через лужи с ловкостью атлета.

Зачем все это? Ясно же, она не выиграет процесса. У нее даже адвоката нет. Она пропила деньги, выделенные ей свекровью на адвоката.

Анна уставилась на стекло, залитое дождем. Поймала в нем собственное отражение и тут же больно прикусила губу, чтобы не завыть.

В кого она превратилась?

Она – обеспеченная покойными родителями шикарная женщина. Блистающая в свете, окруженная толпами поклонников. Как она могла превратиться в существо без единого рубля в кармане? Со спутанными волосами, мутным взглядом, в одежде, которую никогда бы не позволила носить даже своей домработнице. Как она могла так низко опуститься? За какие-то два…

Нет, за три несчастных года! Три года она катилась вниз без остановки. Не было никого, кто бы попытался остановить ее на пути вниз. Не было никого, кто бы протянул ей руку, схватил ее, приостановил ее падение. Почему? Почему она осталась одна? Куда подевались все ее поклонники? Подруги? Знакомые? Почему растворились после того, как Антон отобрал у нее все и выгнал ее из ее же собственного дома?

– Будете еще что-то заказывать?

Грозный голос официантки – пожилой, сердитой, в переднике в пятнах – вывел ее из забытья.

– Нет, не буду, – качнула головой Анна и на ее глазах допила последние капли пива.

– Тогда освобождайте столик.

Официантка швырнула на стол поднос и принялась убирать посуду, мало заботясь, что Анна еще сидит, еще не ушла. Потому что она ее презирает, догадалась Анна. Презирает за грязную дешевую одежду. За спутанные, не мытые неделю волосы. За дурной запах. За заказ из бокала пива и тарелки соленых сушек. За то, что не оставит ей чаевых.

Анна порылась в кармане темно-вишневой куртки, болтающейся на ней, как на вешалке, отыскала какую-то мелочь. Вытащила, осторожно положила на поднос.

– Вот. У меня больше ничего нет. Простите, – дребезжащим от накатывающих слез голосом произнесла она.

– Посмотрите на нее! – очень тихо, чтобы их не слышали с соседних столиков, воскликнула официантка. – Чаевые мне оставляет. Детка, ты бы лучше на эти деньги мыла купила. От тебя же воняет! Ступай, ступай отсюда от греха. На улице дождь. Хоть сполоснешься.

И вот от этой гадкой жалости Анне тут же захотелось умереть.

Она неуклюже поднялась, загремев стулом на всю закусочную, покачнулась и неуверенной походкой двинулась к выходу. Все головы повернулись в ее сторону. Все глаза смотрели на нее. И ничего хорошего в тех глазах не было. Жалость, гадливость, отвращение. Такие чувства она теперь вызывала у окружающих.

Анна вышла в просторное гулкое фойе, поймала свое отражение в огромном зеркале. Оно расплывалось то ли от слез, то ли от выпитого. Она подошла ближе. Уставилась на свои бледные впалые щеки. Лихорадочно поблескивающие глаза. Странно яркий рот. Может, окрасился кровью, когда она кусала губы? Волосы. Ее прежде шикарные длинные волосы в крупных завитках, отливающих медью, рассыпались спутанными прядями по плечам и спине. Когда она в последний раз была у дамского мастера в салоне красоты? Дал бы бог вспомнить! Сама кромсала тупыми ножницами, подрезая челку и длину.

– Как же так вышло, Аня? – прошептала она, опуская взгляд на дешевую куртку, подаренную соседкой из той же гадкой жалости. – Что же он с тобой сделал, гад?

Вдруг показалось, что за ее спиной кто-то стоит. Аня резко обернулась. Нет, в фойе никого не было. А вот за окном…

Там маячил чей-то силуэт. Мужчина. С огромным черным зонтом. Он стоял, почти прислонившись лицом к стеклу, и смотрел на нее. Но это точно был не тот мужчина, который ловко перепрыгивал через огромные лужи, следуя за ней. Это был кто-то другой. И он почему-то тоже за ней наблюдал. Может, они подменяют друг друга? Ведут наблюдение за ней посменно? Или, может, она сходит с ума от алкоголя, одиночества и чувства собственной неполноценности?

Мужчина за окном исчез. За огромным стеклом, избитым дождевыми струями, сделалось темнее. Сумерки. То время суток, которое было ненавистно ей острее всего. Не темно, не светло, серо. Серо и уныло, как в ее никчемной жизни.

Анна подошла к двери, потянула ее на себя, тут же в грудь ударил ледяной ветер. Лицо, волосы сделались мокрыми. Она натянула на голову капюшон. С сожалением глянула на прохудившиеся кроссовки и вышла из-под козырька.

Промокла она уже через минуту. В кроссовках хлюпало. Старенькие заношенные джинсы потемнели от влаги. Куртка на спине набухла от воды и сделалась такой тяжелой, что Анне казалось, она несет на спине огромный рюкзак. Она прошла мимо автобусной остановки. Денег на проезд не было. Всю мелочь она оставила презрительно смотревшей на нее официантке. Кстати, та не побрезговала, мелочь сгребла. Идти предстояло четыре квартала. Это далеко и долго. Она вымокнет до трусов. И возможно, заболеет. И умрет, если повезет. И прекратит наконец влачить нищенское существование и презирать себя за это.

Вдруг вспомнилось детство. Счастливое, беззаботное. Родители ее были очень обеспеченными людьми. Баловали ее чрезмерно. Отец особенно. Мама ворчала на него. Утверждала, что без них Анна пропадет.

– Ее обязательно кто-нибудь облапошит, милый, – сокрушалась она, лаская взглядом свое золотокудрое чудо. – Она такая наивная. Она такая слабая.

– Мы будем рядом всегда, – обещал отец.

И обманул. Они погибли за месяц до ее знакомства с Антоном. Странно, нелепо, загадочно. Их обнаружили мертвыми в каком-то заброшенном месте в собственном автомобиле. Они сидели, сцепившись за руки, будто спали. Они и спали.

Экспертиза установила, что они приняли смертельную дозу снотворного. Зачем? Почему? Они были абсолютно здоровы, как установила все та же экспертиза. У них не было проблем в бизнесе. Деловые партнеры их уважали. Ни посмертной записки, ничего не оставили. Огромное состояние завещали своей дочери. Это выяснилось спустя какое-то время, когда огласили завещание. И ее бы непременно заподозрили, не будь написано это завещание несколько лет назад. И не будь так сломлена их смертью Анна.

Виновных в их нелепой загадочной смерти так и не нашли. Анна была на грани сумасшествия. И тут очень кстати в ее жизни появился Антон. Невероятно услужливый, красивый, нежный, угадывающий ее желания по взгляду.

Анна потеряла голову настолько, что подписывала какие-то документы, что он ей подсовывал, не глядя. А зачем ей было что-то читать? Он же к тому времени занял пост генерального директора в ее фирме. У него было множество вопросов, которые необходимо было решать в срочном порядке. Поэтому какие-то разрешительные документы, подсовываемые им в постели, доверенности были ему необходимы. Она доверяла ему безоглядно. Он стал ей единственным родным человеком после смерти родителей. Потом появилась Анютка. И…

И все сразу изменилось. Анна много времени проводила с дочерью. И почти не замечала, что Антон стал редко появляться дома. Потом у них поселилась свекровь. Потом поменялась прислуга. Прежний состав, работающий еще при ее родителях, был уволен. Свекровь вела себя уважительно. Потакала прихотям Анны и Анютки. Последнюю так вообще переселила на свою половину дома. Она у нее появилась, да! Была выделена ей Антоном.

У Анны высвободилась куча времени. И, желая наверстать потерянное время, она принялась ходить по клубам, вечеринкам. Стала частенько прикладываться к бокалу. А когда случайно узнала, что ее Антон уже давно и часто бывал ей неверен, то вообще запила на месяц. Переспала с его другом, желая отомстить. Ее из запоя вывели. Потом еще и еще раз. А потом…

А потом она оказалась в трехкомнатной тесной хрущевке. Без единого собственного рубля в кармане. С банковской картой с весьма скудным лимитом на месяц. Это ей благодетель Антон выделил из ее же собственных средств. Которые благополучно отжал.

– Не надо было подписывать никакой генеральной доверенности! – воскликнул оплаченный свекровью адвокат. – Вы сами во всем виноваты. Вы позволили ему делать с вашими деньгами все, что ему заблагорассудится.

Она позволила, он воспользовался. Результат: он на вершине мира, она на дне. И что самое страшное, у нее не было ни сил, ни желания оттуда подниматься. И что еще страшнее, в последнее время она все чаще думала о том, как здорово ушли из жизни ее родители. Тихо, мирно, без боли и мучений. Не поступить ли ей так же?

Анна внезапно остановилась, осмотрелась. Она стояла на самой кромке тротуара, заливаемого дождем. По дороге неслись машины, поднимая фонтаны брызг и обдавая ее с головы до ног. Она вымокла насквозь. Но, кажется, ее это совершенно не волновало. Куда больше ее волновал вопрос: успеет или нет затормозить вон тот огромный грузовик, если она выпрыгнет на проезжую часть прямо перед ним?

Аня обхватила себя руками, почувствовав, что промерзла до костей. Губы тряслись, зубы стучали. Шагнуть. Ей надо было только шагнуть – и все закончится. Она посмотрела влево. И неожиданно обнаружила того самого мужчину под большим черным зонтом, который смотрел на нее через стекло закусочной в фойе. Он стоял метрах в трех. Пристально смотрел на нее. И улыбался. Призывно улыбался. И, выдвигая вперед подбородок, призывал ее шагнуть. Или ей это снова кажется? Или она сходит с ума? Пора кончать с этим!

Она набрала полную грудь воздуха. Чуть наклонила корпус вперед. Занесла правую ногу. Грузовик был всего в трех метрах. Анна подалась вперед и…