– А ты крещён?
– Да, – удивлённо ответил он.
– А где крестили?
– Мы с папой были в монастыре в Карабахе. Там потрясающе красивое место. Там и крестили.
– Значит, ты крещён в григорианской вере. А ты про себя что знаешь? – обратился он ко мне.
– Знаю всё. Крестили в три года, в какой-то деревне, когда была в гостях у бабушки. А зачем вам это?
– Я хочу, чтобы вы повенчались.
– Зачем?
– Ребята, я верующий человек. Вы оба пока далеки от этой стороны нашей истории и культуры – просто так сложилось в нашей стране. Я уверен в том, что вы дарованы друг другу судьбой, что вам надо быть вместе. Но я догадываюсь, что что-то не складывается у вас с вашими родными. А мне хочется, чтобы ваш союз был храним Богом, и чтобы вы всегда помнили об этом.
Венчали нас зимой, в прекрасный солнечный день в храме Петра и Павла. Наверное, не всё мы понимали тогда, но нам хотелось, чтобы наши отношения были приняты тем, кто был выше нас, что было пока ещё непонятно нам, но что генетически было присуще всем. Какое-то чувство уверенности и определённости появилось у меня после этого ритуала.
– Доличка, у тебя даже походка изменилась.
– Гжесик, у меня такая тяжесть свалилась с плеч!
Но как коротко было то время! После тяжёлой поездки в Ереван к родителям Гжеся, буквально через месяц, меня остановил в коридоре института молодой человек. Он попросил меня зайти вместе с ним в одну из аудиторий и предъявил удостоверение органов госбезопасности. Он показал корочку и спросил, знакомо ли мне это.
– Нет.
– Неужели ваши родители никогда вам не показывали?
– Даже не рассказывали.
Ну что же, тогда поговорим мы с вами. Вам придётся прекратить отношения с семьёй Стамболцян. Если вы прислушаетесь к моему дружескому совету, всё будет нормально.
– А если нет?
– Вы даже не представляете, под какой удар вы поставите своих родных.
Теперь я знаю, что ждало мою семью, ослушайся я тогда. Но и то, что случилось сразу же после разговора, показало мне всю серьёзность предупреждения. Родители были вынуждены уйти на работу в гражданские организации, а брат, готовившийся к перемене в карьере, оказался почти без работы. Чувство вины перед ними долго мучило меня. А потом, когда проходили годы моей безрадостной жизни, особенно в новогоднюю ночь, меня иногда посещала мысль, а могла ли бы я пожертвовать ими ради своего счастья? И я не находила ответа.
Наступили перемены в стране и вновь родились надежды на встречу с Гжесем, и мы встречались в его короткие приезды сюда. Но уже появились новые обязательства перед другими людьми и у него и у меня.
Прошло больше двадцати лет после этого, наша жизнь так крутила нас, но мы всегда возвращались друг к другу.
Что же случилось на этот раз? Мы столько преодолели, мы так стремились к этой встрече. Почему же ты не приехал встречать меня, Гжесь… Молчат твои телефоны.
ГЖЕСЬ
Дорога была великолепной. В кабине самолёта ты видишь только соседей и облака, и ты живёшь во время полёта вне времени, оно для тебя остановилось, ибо ничего не меняется вокруг. Проносящиеся в окнах поезда или автомобиля пейзажи заставляют иногда попытаться зацепиться взглядом за какую-то понравившуюся деталь, а она пропадает почти мгновенно, и ты ощущаешь вдруг щемящую тоску от этого бега времени, или тебя охватывает восторг от мелькнувшей красоты. И продолжительность этих ощущений зависит от новых пейзажей или мысли, которая изменит твоё настроение.
Я ехал уже третий час, и дорога пока не утомила меня. Я хотел заехать в свой маленький домик в Гран-Парадизо, куда привезу Долли из Милана. Мы там побудем совсем немного. Я знаю, ей там понравится. Там тихо и красиво, а Долли любит спокойную красоту. А потом мы поедем в Валанс и начнём нашу новую жизнь, и всё будет прекрасно и так, как мы мечтали когда-то в юности.
В нашу первую встречу меня поразила и покорила её открытость и непосредственность и ещё такой интерес к искусству и такие большие знания, которые трудно получить в маленьком, удалённом от столиц городке.
Когда много позже я спросил её, откуда она так много знает, она просто ответила, что из-за особенностей проживания в маленьких городах на юге страны, кочуя из гарнизона в гарнизон, её друзьями и учителями стали книги.
– Я мало времени проводила на улице, ибо не во всех городках можно просто погулять, друзей быстро не заведёшь. И мне гораздо интереснее с книгами – они всегда со мной. Я так хотела играть на пианино, но в одном месте была музыкальная школа, в другом не было, инструмент не стали покупать, ибо, что после переездов от него останется. А мне до сих пор снится, как я играю на рояле. Совсем как ты. Если бы ты знал, как я тебе завидую!
– Ты не похожа на человека, который легко сходится с людьми, но почему ты так легко сразу же стала общаться со мной?
– А ты произвёл на меня впечатление большой книги, – шутливо ответила она, – а у книг я не спрашиваю, нравлюсь ли я им, главное, чтобы они мне были интересны!
Все телефоны я отключил, а в этом мобильнике только её номер и я позвоню ей, как только самолёт из Москвы приземлится в Милане. Я чувствовал, что с моих губ не сходит глупая улыбка, я пытался сделать серьёзное лицо, но ощущение парения не покидало меня. Мы будем сегодня вместе, наконец-то мы всё преодолели, мы победили! А вдруг мы совсем другие? Что дали нам прошедшие годы, или отобрали? Я решил остановиться и откинуть крышу кабриолета. Именно в кабриолете я хотел привезти Долли в Валанс. Надев куртку, я положил на сидение рядом телефон, отстегнул ремень, ибо вряд ли встречу полицейских в этих горах. Бесконечные серпантины утомили меня, и я пожалел, что поддался романтичному желанию. В голове ещё мысли и желания, как в молодые годы, а тело уже не слушается и живёт по своим законам.
Надо привыкать к этому телу и слушать сначала его, а потом уж свои мысли. Я остановил машину в небольшой долине и пошёл прогуляться к реке. Речушка совсем небольшая и неширокая, как Арпачай. Мы с отцом были как-то на развалинах древней столицы Армении Ани, и пограничники разрешили нам пройти к реке, разделяющей Армению и Турцию.
– Папа, ты ненавидишь их? – спросил я, показывая на противоположную сторону.
– Не знаю, как описать моё чувство, сын. Моё отечество не перестало существовать. Я родился в другой стране, встретил там твою маму, и она родила мне чудесного сына, которым я горжусь. Всё так относительно в этом мире.
Неожиданно для себя, я сказал:
– А ты знаешь, я люблю русскую девушку.
– Сынок, первая любовь это всегда прекрасно. Но не торопись и не спутай эту любовь с настоящей.
– Это моя единственная любовь, отец!
– Ерванд, ты так решительно это сказал. Но не поступай так же решительно в отношении этой девушки! Жизнь подскажет тебе. Только учти – если бы мы с мамой были одной нации, нам было бы гораздо легче.
– Ну, вы приехали в другую страну, а мы будем жить здесь.
– Не загадывай, сын.
Эти слова отца оказались пророческими.
Ранней весной Доличка сказала мне, что она беременна. Глаза её были испуганными, вся она показалась мне как натянутая струна.
– Прекрасно, Доличка! Я так мечтал всегда о брате, а теперь у меня будет сын!
– Гжесь, это так ужасно, я просто не знаю что делать. Мама давно сказала мне, что до окончания института я даже замуж не могу выйти.
– Мы поедем к моей маме, и всё будет отлично.
Я знал, как мама любит меня и был абсолютно уверен, что она также будет любить и Долли и малыша. Мы в первый раз вместе приехали в мой дом.
– А твоя девушка с хорошим вкусом, – сказала мама, когда мы остались вдвоём.
– Мама, это моя жена и мы ждём маленького.
Теперь я понимаю, что мама давно знала о наших отношениях и давно приготовилась ко всяким разговорам. И фраза, которая была произнесена ею, наверное, была прорепетирована, ибо произнесла она её на русском языке и в направлении приоткрытой двери в другую комнату, где была Даша.
– Наша семья уже достаточно интернациональна, чтобы в ней никогда не появилась русская невестка.
Не знаю, чем закончился бы этот разговор, но Даша услышала эту, приготовленную для неё фразу. Она упала, потеряв сознание. Маленького не удалось спасти. И только стараниями отца удалось устроить в хорошую больницу и выходить Долли. Мне тогда показалось, что мама слишком жестоко обошлась с нами.
Вечером, после возвращения из больницы, я сидел за пианино и перебирал клавиши, ни ища мелодии, но видно невесёлые и тревожные мысли вылились в набор таких же звуков, выстроенных в мелодичный ряд, но не приносящий удовлетворения людям, их слушающих. Мама подошла ко мне и положила руки на плечи:
– Прости меня, Эрви. Я отдалилась от тебя в эти годы. Ты повзрослел, и тебе стало интереснее с отцом, но ты всё равно нуждался в женской ласке, как я нуждаюсь в вашем внимании и любви, которой мне тоже не хватает. И с годами мне не хватает всё больше, ибо мне не удаётся найти себя здесь, в этой стране, в этом городе. Здесь всё чужое для меня, я никак не могу понять, что это за страна, почему моё понимание какой-то ситуации здесь не принимается практически во всём – и на бытовом уровне, и в моей работе. Почему мои фото, которые я посылаю во Францию, там печатаются, а здесь я должна ещё и объяснять, что я имела в виду, когда фотографировала старую женщину с внуком на виноградном поле. Для меня это старая и молодая виноградные лозы, а не рабский труд советских крестьян, как будто бы представленный в контексте к фотографии, как мне сказали в редакции этой республиканской газеты, печатающейся на ужасной бумаге.
И твоя связь с этой девушкой…. Не стоит строить иллюзий. Мне очень жаль. У тебя хорошее будущее, и ты должен уехать продолжать образование в Европу.
– Да, мама, я буду дальше учиться, и я люблю и буду любить Дашу. Прости и меня, что я раньше не сказал тебе о ней. Но ты поступила сегодня жестоко, решив этой фразой покончить с всякими разговорами.
Потом, окунувшись в эту жизнь сполна, я понял, что она на своём опыте пыталась оградить меня от тех сложностей, что ожидали меня впереди. Вскоре я уехал в Москву готовиться к конкурсу и здесь меня тоже ожидал неприятный сюрприз – Долли стала избегать наших встреч. Сначала я не придал большого значения этому. У неё сессия, у меня сложно с часами репетиций. Но ведь у любящих людей своя интуиция. Я не понимал, ревновал, переживал. При встрече боялся что-либо спрашивать, ибо глаза её были такими же испуганными, как ранней весной. Я надеялся на лето и отдых вдвоём. Но в июне мои родители, вылетев из Парижа в Марсель на маленьком самолёте, погибли, когда самолёт рухнул прямо в горящий лес. Долли не звонила. Я был один в этом, сразу ставшем для меня чужим, городе. Приходили сослуживцы отца, соседи, но у меня не проходило оцепенение и, только когда кто-то просто влил в меня коньяк, я заплакал. И целую неделю я плакал и пил коньяк, ибо только после опьянения я мог заснуть и этим спас себя от сумасшествия. И ещё Георгий Николаевич, прилетевший ко мне в Ереван, когда я упал в ванной и сломал руку. Вот тут я протрезвел и понял, что у меня нет будущего вообще – нет родных и любимых, нет профессии. Он отвёз меня в Москву и мне сложили мои косточки. Мы составили программу для восстановления. Я не стал выдающимся пианистом, но для жизни и существования в мире музыки этого было достаточно.
Только через месяц перестал гореть лес, и достали то, что осталось от самолёта. Я бросил всё и улетел к бабушке во Францию. Навсегда. Мы не увиделись с Долли перед отъездом, но прощаясь со мной, Георгий Николаевич пообещал найти Дашу. Он выполнил своё обещание и сообщил мне через год, что у неё были большие проблемы в семье из-за меня.
– Но это проблемы государства, Эрви, а не в ней, – сказал мне Георгий Николаевич, – это когда-нибудь закончится, и ты должен будешь решить всё по-мужски – забрать её, или приехать сюда.
Вот и пришло это время, когда я могу забрать Долли к себе.
Наперерез машине из леса выскочил горный козёл. От удара машину закрутило и меня выбросило на склон горы, а автомобиль, увлекая за собой животное, полетел в пропасть. Я лежал среди колючих кустов и даже не делал попыток пошевелиться. Раздался взрыв, а потом запахло, и я понял, что бедное животное упало на машину. Я решил уползти подальше, не поняв, что я на склоне горы, а не пропасти. Через какое-то время силы покинули меня. Очнулся уже на рассвете. Время, проведённое в забытьи, восстановило мои душевные и телесные силы. Господь хранил меня, кроме кровотечения из носа и ссадин на руках ничего не беспокоило. Я поднялся и стал спускаться к дороге, услышав звук проезжавшего автомобиля. Голова кружилась и опять пошла кровь из носа. Еле держась на ногах, я шёл по дороге. Появилось солнце из-за гор, но оно только принесло боль глазам. Отрезок дороги был прямым, послышался шум машины позади меня. Я резко обернулся и упал на дорогу, потеряв сознание.
– Что нам делать с ним, – услышал я незнакомую речь и удивился тому, что понял фразу. Да это же русский язык! Откуда здесь, в горах заповедника, русская речь. Открыв глаза, я увидел двух молодых девушек, одна из которых держала у моего лица флакончик с резким запахом.
– Хватит девочки, воняет жутко!
– Боже, вы кто, соотечественник?
– Давнишний! Девушки, я попал в аварию, моя машина упала в пропасть, я пролежал, не знаю сколько, и мне срочно нужно в Милан встретить в аэропорту человека.
Моих сил хватило только на эту фразу, я опять потерял сознание.
Очнулся от того, что на лицо лилась вода.
– Отлично, а теперь мы вас напоим чаем. Вам много надо пить – вы, видимо, много потеряли крови, от этого слабость. Мы вас довезём до какой-нибудь ближайшей гостиницы, и там придёте в себя. У вас есть телефон, чтобы позвонить кому-то о вас?
– Телефон лежал на сиденье рядом.
– А как вам удалось не улететь вместе с машиной?
– Я никогда не пристёгиваюсь и не блокирую двери, когда еду в горах. Давным-давно меня этому научил отец. Да и ехал я в кабриолете.
– А как же полиция?
– Жизнь дороже денег. Как я в этом убедился сейчас.
А про себя я сказал спасибо отцу за его урок.
– А вы откуда здесь?
– А мы путешествуем по Франции и Италии. Хотели из Милана полететь домой, да что-то с полётами неладно. Поедем в Швейцарию, а там видно будет.
Как сильно изменился мир. Девчонки из России путешествуют по Европе на прокатном автомобиле, а я никак не встречу тебя, моя любовь. Где мне сейчас тебя искать. Силы покинули меня. Опять судьба послала мне знак, который я не могу понять. Но я преодолею всё, я найду тебя, только ты тоже не сдавайся, прошу тебя, нам надо быть вместе, нам надо быть рядом! В гостинице я попросил портье сообщить в полицию о себе и опять потерял сознание.
ПАОЛО
Зазвонил мобильный телефон моей знакомой. Она послушала, потом протянула мне:
– Я не могу, не знаю итальянского языка – сказала она.
– Да?
– Это полиция национального парка. Этот телефон с единственным номером найден на месте автокатастрофы. Мы пока не можем достать автомобиль из обрыва и не знаем, что и как случилось, есть ли пострадавшие. Вам что-нибудь известно о владельце этого номера и можете ли подъехать к нам?
Я увидел глаза Дарьи и ответил, что мы перезвоним.
– Это полиция, там непонятная ситуация с автомобилем.
На месте аварии найден телефон. Вот они и позвонили по вашему номеру.
– А Гжесь? – прошептала она.
– Не знаю, ничего не сказали.
– А где это произошло?
– Похоже, в каком-то национальном парке.
– Гжесь говорил, что мы из Милана поедем в какую-то деревню на севере…
Я заметил, что моя знакомая дрожит, и она вот-вот потеряет сознание.
– У вас есть что-либо выпить?
– Да, если можно, принесите. Там в чемодане маленькая косметичка с таблетками. Я не могу даже подняться. Извините.
Когда я вернулся на веранду, Дарья рыдала, уткнувшись лицом в колени.
– Господи, только бы он был жив, – повторяла она без остановки.
Я вдруг понял, что в моём сне я видел что-то пророческое про Дарью и её друга, но было ли это из прошлого или будущего, мне было неведомо. Но сказать ли это ей? Да, сказать, но только не лишать её надежды.
Я осторожно приподнял её лицо и громко сказал:
– Послушайте, он жив! Вы меня слышите? Он жив! Послушайте меня внимательно, Дарья. Я скажу вам сейчас одну вещь, которая вам покажется странной. Ваш друг музыкант, он играет на органе.
Она замерла, перестала плакать. Ладошкой прикрыла рот и глазами, полными боли посмотрела на меня.
– Да, – прошептала она.
– День назад мне приснился сон про людей, мне совсем незнакомых. Это были вы и ваш друг, живые, здоровые и вместе.
Поэтому перестаньте отчаиваться и начнём действовать.
– Как?
Я позвонил Марку и попросил его связаться с полицией по тому номеру, что высветился на телефоне.
Утром мы выехали к месту аварии. Но когда машину подняли и обследовали окрестности, полицейские сообщили нам, что никого не нашли.
– Похоже, ремень был отстёгнут и его, очевидно, выбросило из машины, и кто-то подобрал или он сам ушёл по дороге. Давайте разделимся с вами – мы поедем в одну сторону, а вы в другую.
Мы проехали не одну деревню, в которых ничего не знали о незнакомых людях после аварии. Состояние моей знакомой было близко к истерике, и я решил как-то отвлечь её от мыслей, которые приносили ей только страдания.
– Дарья?
Она посмотрела на меня глазами, в которых была такая пустота, что мне стало не по себе.
– Если я снова потеряла его, мне больше никогда ничего не захочется. Когда Гжесь не появился в аэропорту, я просто решила, что у него не хватило сил, чтобы встретиться со мной и начать всё заново. Я не обиделась. Наверное, заслужила такое.
Я уже начинала жить с пустой душой много лет назад, и эта пустота никогда ничем не заполнялась, как будто бы душа простирилизовалась и всё-всё проходило мимо, не засевая, не прорастая новыми желаниями или такой любовью, которая много лет назад словно вознесла меня на необыкновенные высоты. Жила чужими радостями, а может и не жила, а просто проживала время и этим наказана сейчас. Вам пора улетать, Павел, а вы возитесь со мной.
Какие силы нужны были сейчас этой хрупкой женщине, и чем я мог помочь ей?
– Полёты возобновятся к вечеру, и я могу побыть с вами, пока не найдём вашего органиста. Расскажите, пожалуйста, где он играет, выступает ли?
– Он не выступает. Он сломал руку в юности и, переехав жить во Францию, стал органистом. Немного играет в театре, а в основном в храмах.
Вскоре нам сообщили о том, что в одной из гостиниц полиция нашла пострадавшего и, что он в плохом состоянии.
Мы доехали до гостиницы через два часа, в номере находилась медсестра, а на кровати спал он.
– Ему дали успокоительное, и он теперь проснётся утром. Всё в порядке, просто стресс и охлаждение – он всю ночь провёл на земле, – сообщила она.
Дарья опустилась на пол около кровати и положила голову около неподвижной руки. Рука спящего заскользила по волосам женщины, и он вдруг вздохнул сладко и шумно, как вздыхают во сне дети, освобождаясь ночью от груза дневных впечатлений или страхов.
Мы тихо вышли из номера, и я вспомнил свой сон в горах.
Это был тот самый органист, только постаревший, и он был сейчас
гораздо счастливее, чем в те времена, о которых мне пригрезилось. Я долго ждал Дарью в баре и всё пытался разобраться в этой странной круговерти последних дней. Где здесь была реальность, и как всё это переплелось с прошлым и сегодняшним. Не дождавшись, поднялся в номер. Она сидела на полу.
– Я не могу подняться, – прошептала она, – он не отпускает мои волосы.
Я попытался разжать пальцы, но это было бесполезно.
– Может, отрежем?
– Нет, я чувствую, как ему переходит моя энергия и пока он не восстановится, он не отпустит меня.
– Ложитесь рядом с ним, я попробую его подвинуть.
В самолёте рядом со мной оказались две девушки, мы разговорились о красотах Италии, и они посетовали, что им не удалось как следует погулять в заповеднике напоследок.
– А что так?
– Пришлось спасать мужчину, пострадавшего в аварии.
– Удалось?
– Да. Сначала отпаивали, потом в гостиницу отвезли.
– В Валсаваренке?
– Угадали, – удивились соседки.
А я уже совсем ничему не удивлялся.
И мир зовём волшебным сновиденьемПод музыку осеннего дождя.ГЖЕСЬ
Мне мешал играть мой пёс. Он всегда забирался ко мне ночью в кровать и укладывался в ногах. О господи, причём тут пёс. Мы с Долли были в костёле на какой-то горе, и я играл на органе, А она сидела рядом на полу и её голова лежала на моём колене…. Что-то не так. Наконец до меня дошло, что я не сплю, что почти проснулся и вспоминаю свои сны вперемешку с явью. Я вспомнил всё. Лучше бы не просыпаться. Но нога всё равно ныла от тяжести, как если бы на ней пристроился мой Балик. Я открыл глаза и посмотрел на кровать – там, в немыслимой позе, прижавшись ко мне, спала Долли.
Я осторожно убрал руку с её головы и в руке остался клок волос.
Ну, вот и всё, наконец. Или только начало. Что и как будет теперь с нами, зависит только от нас. И никто нам не помешает, даже горные козлы. И не горные тоже. Наверное, я произносил это вслух, ибо увидел, как заулыбалась Долли.
– Гжесик, всё так зыбко в этом мире. Нас опять чуть не развела судьба.
– Это мы сами виноваты. Вспомни, когда мы были рядом, у нас всё было прекрасно, но стоило разъехаться, как между нами росли скалы.
Я так устала, дорогой. И нам так мало отпущено времени, ты уже весь седой. Да и я не лучше.
– Ты лучше всех и даже лучше меня.
Всё неизбывное и бесконечное заворожилось вокруг нас.
– Гжесик, сумасшедший, отпусти, откуда столько силы у тебя!
– Всю ночь тебя вампирил, любовь моя. А сейчас буду возвращать тебе всё, что недодал за прошедшее.
– Дурачок, тебе нельзя, побереги себя.
– Хорошо, но только до вечера. И так каждый день
НИЦЦА
1
– Милый, ты долго будешь смотреться в эту витрину? – на моё плечо легла чья- то рука.
– O?
– Смотришь на меня как на незнакомку. После вчерашнего разговора ты всё-таки принял какое-то решение?
Я стоял перед витриной магазина на незнакомой мне улице. А на меня с удивлением смотрела красивая ухоженная женщина. Абсолютно незнакомая.
– Нет, – ответил я коротко, стараясь вспомнить, что было вчера. Но это было невозможно, как невозможно вспомнить, кто я.
– Милый, хочешь что-нибудь купить?
Вот возможность оттянуть время и что-то вспомнить.
– Да, мне хочется вот те часы. Только у меня с собой нет ничего, – развёл я руками.
– Да, какой-то странный наряд на тебе, – оглядела меня незнакомка, – где ты был?
– Ой, не спрашивай.
– Ну не хочешь, как хочешь, – она похлопала меня по спине, – зайдём, сделаю тебе подарок.
– За что? – изобразил я удивление.
– За терпение.
– А что я терпел?
– Послушай, не похоже, что ты пил всю ночь и потерял память, ты выглядишь слишком свежим и отдохнувшим. Пойдём, переоденешься, нас ждут на ужин, ты не забыл?
Я ничего не забыл, потому что ничего не помнил. Помогая мне застегнуть браслет на руке, она вдруг брезгливо поморщилась.
– Что с твоими руками? Надо немедленно сделать маникюр. Где ты был и что делал?
– С рыбаками ходил в море, уронил телефон за борт, запачкал одежду, в общем, провёл ночь, полную приключений, но хорошо поспал после восхода, – вдруг вырвалось у меня.
Мне захотелось продолжить эту странную для меня игру. Долго ли я выдержу?
– Ах, вот как! – с удивлением воскликнула она, – Поэтому я не смогла дозвониться? – Хотя, – задумавшись на мгновение, добавила, – на тебя это совсем не похоже. Странно…
Она взяла меня под руку и через минуту мы вошли в отель, название которого всплыло в памяти, когда просил привезти сюда. Да, осталось вспомнить где на побережье такие отели.
– Будьте добры, пришлите в номер маникюрщицу для Мишеля, – попросила моя попутчица портье.
Уже хорошо. Мишель это я.
– Да, мадам Соррель.
Мадам Соррель это она. Тоже неплохо. Около лифта она вдруг повернула назад.
– Ты куда?
– В бар, пока ты приведёшь себя в порядок.
Да, а как я войду туда не знаю куда? Я прислонился к стене и, сделав вид что мне плохо, медленно сполз на пол, закрыв глаза.
– Мсье плохо, мадам! – крикнул кто-то.
– Да что это с тобой, – хлопала меня по щекам мадам Соррель.
Тоже хорошо, теперь я знаю, что она точно не дорожит мною. Вот и проясняются наши отношения.
– Дорогая, всё нормально только дойдём вместе до номера.
– Ты к девяти восстановишься?