Скелет в шкафу

– А по моей мысли, – осторожненько говорил Юрай, – с этого боку должно что-то быть… Крыльцо какое-нибудь, террасочка…

– Не было, – твердо сказал Коля. – Они давно тут живут… Я еще дитем был…

– Ну, значит, это моя фантазия, – засмеялся Юрай. – Я вообразил себе ход и свидания через него…

Коля весь аж вздрогнул. Такая тема! Но сказать что-то в масть не хватало ни слов, ни фактов. Он во двор режиссера зван не был, а когда сюда наезжало много народу и стучал по пинг-понговому столу шарик: «щелк-щелк», «щелк-щелк», то он стеснялся подходить близко и смотрел со стороны сараев тетки Кравцовой, высадившей по периметру двора какую-то гадостную траву от дурного влияния, которое шло, по ее разумению, от Красицких. У него, Коли, когда он приходил к сараям тетки и смотрел на смутные по причине близорукости фигуры, начиналась крапивница от той самой травы, которая была высажена как бы от дурного глаза. Вот она вся и внедрялась в Колю, подглядывающего и влюбленного в зло мальчонку, которого даже волдырем на коже нельзя было отсюда прогнать. Коля все это вспомнил одномоментно и тут же увидел в близоруком своем мареве длинную-длинную белую занавеску, что взлетала по ветру как раз в этом месте, где Юрай плохо прикрыл тайную дверь. Действительно, у открытых окон не бывает таких длинных занавесок. Из стены дома, как длинный шарф, билась на сквозняке штора.

Если была штора, то была дверь и были свидания. Коля с замиранием сердца подошел к стене дачи и взошел по бревну.

– Да, – сказал он. – Действительно. Вон и кровать видна Светланы-покойницы. Если размышлять дальше, то и убить ее было легко. Но у нее, конечно, остановка сердца. А если от испуга? Можно ведь напугать до смерти? – Юрай вспомнил лицо Светланы. Простоватое в жизни, в смерти, в потрясении конца, оно обрело загадочность и освобождение от простоты как свойства ложного. Но ведь должно быть все наоборот! Смерть вносит ясность, ясность – простота… «Фиг вам, фиг вам!» – думал Юрай.

– Не бери лишнего в голову, – сказал Юрай Коле, но больше себе.

– Вообще-то, – ответил Коля, – я до черта близорукий. Мне все лица – пятна. Мне, чтоб разглядеть кого, надо надевать очки. Но я не люблю. У меня в очках лицо придурка. – Коля достал из кармана старые, почти старушечьи, очки и надел их. Он действительно выглядел смешно. Лицо делалось еще более скуластым и как бы раздвигалось вширь, в нем одновременно возникало что-то лягушачье и в то же время совиное. Одним словом, смех, а не лицо.

– Тебе нужна другая оправа, – сказал Юрай. – Побольше и поярче. Я попрошу жену, чтоб она посмотрела.

Коля пошел кирпичным цветом. А то он не знал! Но не мог преодолеть примерку и разглядывание себя в зеркальце, и это постоянное удивление оптиков над нестандартностью его рецепта. Ну, виноват он, что ли, что два его глаза разбежались друг от друга так далеко, что никакая очковая перемычка ему не впору. Нестандартный он человек, хоть ты тресни, у них вся семья такая, как ни странно, и отец, и мать, с такими вот сбежавшими на окраину глазами.

Но сейчас, стоя на бревне в дурацких своих очках, Коля четко увидел дверь в стене и то, что она открывалась недавно, и подтеки смазочного масла от петель, одним словом, увидел все.

– Но ведь ее как-то зацепить надо, дверь-то! Например, ножом.

«В сущности, кочерга ни при чем, – подумал Юрай. – Можно и ножом».

– Надо позвонить Красицкому, – сказал Коля, – чтоб заколотил, а то получается смешное дело… Входи – не хочу.

На другой день на дачу приехала Анна Белякова. Вместе с шофером они приколотили щит на это место, видимо, Коля дозвонился, и, не заходя на дачу, уехали. Юрай было побрел к ним, правда, не очень отдавая себе отчет, зачем, но пока он на своей скорости преодолевал расстояние своего двора, машина развернулась и уехала. Анна равнодушно посмотрела на ковыляющего мужчину, но вступать в разговор явно не хотела. Кто ей Юрай? Кто она Юраю? Он проверил их работу, сделанную абы как. Гвозди были загнуты грубо, в дерево входили чуть-чуть, сорвать щит ничего не стоило, и Юрай ругнулся на все это привычным по этому случаю словом: «Ну что за мудаки? Или уж Красицкий совсем плох и из игры вышел, что нет резона стараться для начальника? Хорош народец, ничего не скажешь».

Задождило, и как и не было лета. На погоду заломили у Юрая ломаные кости, ночью хоть криком кричи. Чтоб не будить своим метанием уставшую от электричек Нелку, Юрай перебрался на террасу – соврал, что там ему лучше дышится, мучался ночами под шум дождика, засыпал к утру и, бывало, не слышал, как уходила на работу Нелка. В ту ночь ему особенно немоглось, надо было выпить таблетки, но стакан стоял пустой, значит, иди за водой в дом, а ноги стонали, стонали… Он уже не лежал, а сидел, думая, а что будет с ним потом? Какие сюрпризы выкинет его тело, уже сходившее за грань и чудом извлеченное оттуда? Может, не так безобидны эти игры со смертью, даже если ты ее побеждаешь? Ведь, в сущности, то, что уходит, возвращению не подлежит. И в нем болит и всегда будет болеть эта жизнь-недожизнь и смерть-недосмерть, как бы знак из тех пределов, о которых здоровому не думается. Он увидел, что в доме напротив прыгает пучок света. Кто-то старательно уводил его от окон, но он выбивался из чьих-то рук, выскакивал на черноту стекла и секундно жестко слепил Юрая. В даче ходили по комнате, именно той, в которой он однажды видел красивую женщину.

Свой человек зажег бы свет, значит, там был не свой. Юрай вышел на крыльцо с намерением закричать и спугнуть фонарщика.

Но опять же Нелка… Проснется, вскочит, испугается и уже не заснет до утра, а потом целый день будет ходить разбитая и усталая.

Он пошел в ночь и в дождь, накрывшись белым полиэтиленовым дождевиком, что всегда висел на крючке у двери. Они называли его «пакет с рукавами» и старались не пользоваться без крайнего случая.

Ему казалось, что он поднял шум на весь поселок шелестом пакета и чавканьем резиновых сапог. Во всяком случае чужого он вспугнул точно. На крыльцо дома Красицкого выскочила темная фигура и скрылась в черноте ночи. Через минуту Юрай услышал звук отъезжающей машины.

«Куда мне за ней!» – со злостью подумал он. И только тут сообразил, что в этой бездарной попытке хотел догнать не машину – женщину, что фигура в плаще, стремительно сбежавшая с крыльца, была «она».

Надо разложить ночное видение на части, на малюсенькие составные, надо что-то из всего этого вычленить… Но что? Что в результате должно было выпасть в осадок, что подтвердило бы этот спонтанный вывод – там была женщина?

Он видел темный, размытый в пелене дождя силуэт в широком балахоне. И все. И ничего больше… Хотя нет… Еще звук шагов по четырем ступенькам. Крыльцо у Красицкого было расхлябанным. Он, Юрай, карабкался по нему, он знает. Половицы гнулись под ним, хряпали… В этот же раз скрипа крыльца он не услышал. По ступенькам сбегало легкое тело. Женское. Или мальчишечье…Между прочим, второе даже предпочтительней, именно подростки шныряют по пустым дачам… Хотя вряд ли поджидают их в ночи машины.

А на следующий день к Юраю пришла с поджатыми губами дальняя соседка Кравцова и сказала, что ночью какая-то машина помяла ей ограду и огород, стояла, уткнувшись носом в летнюю кухню, а когда делала эта машина задний ход, то сбила заборчик у курятника, и куда ей теперь идти жаловаться, если мир людей стал, прости Господи, раком и справедливости, даже малой, уже не найдешь нигде и никогда.

– Вы ночью, случаем, чего-нибудь не видели? – спросила Кравцова, глядя на Юрая пронзительно, как на возможного соучастника порухи во дворе. «Кто тебя знает, – говорили ее глаза. – Откуда ты тут взялся и зачем? А палочку в руки я сама любо-дорого могу взять и в землю ею тыкать, как больная».

– Нет, – честно соврал Юрай. – Я под дождик хорошо сплю.

– А не должен бы, – ответила Кравцова. – Под дождик больное болит пуще.

«Она ведьма, – подумал Юрай. – Знает, что я не спал, и догадывается, что видел что-то. Но ей не надо об этом говорить, не надо…»

– Запалят дачу, на твою прежде моей перекинется, – вздохнула Кравцова. – Ее уже раз жгли.

Соседка охотно рассказала, что было это давно, лет пятнадцать назад, а может, и все двадцать. С трех концов запалили дом, с севера, юга и запада.

– С черным замыслом, – объясняла Кравцова. – Треугольный огонь самый плохой, хороший человек так огонь не положит…

Юрай не выдержал, засмеялся.

– А если б с четырех сторон запалили, лучше было бы?

Кравцова посмотрела на него как на придурка и твердо сказала:

– Лучше. – Она же добавила: – Пожара тогда большого не случилось. Хозяин твоей дачи был на месте. У него народ гостил. Хоть и выпившие были, а затушили. Сгорело крылечко с северной стороны… Не сразу его заметили, сырое там место, не занялось огнем, больше тлело, чем горело… А люди кидались в первую голову на огонь живой, открытый.

Ну вот и открылась тайна северной двери. Там сгорело крыльцо.

– А злоумышленника нашли? – спросил Юрай.

– Господи! – воскликнула Кравцова. – Да кто ж его искал? Загасили и спасибочки. А на три огня все посмеялись вроде тебя.

– Да я не смеюсь, – ответил Юрай. – Просто ляпнул по темноте.

– Хорошо сказал. Именно по темноте… Три огня – это последнее дело… – И Кравцова ушла. Как бы даже гордо.

Юрай подошел к дому Красицкого. Следов во дворе никаких не было, и если б не Кравцова, вполне можно было бы решить, что приснился ему сон под дождик, только вот еще «пакет с рукавами» хранил в своих складках влагу ночи, вися растопыренно-глупо.

Наведалась в те дни и Тася. Юрай обрадовался ей, и она даже согласилась попить с ним чаю, но выяснилось, что чая нет, а кофе Тася не пьет, тогда Юрай надавил ей живой клюквы, залил кипятком, положил ложку меда. Тася сказала, что получилось что-то антихворобное, но она это выпьет охотно, замучили дожди и слякоть.

Юрай рассказал Тасе про ночную посетительницу. Тася взволновалась и разгневалась.

– Ну что за сволочи! Что за сволочи эти люди!

Тут Юрай вспомнил подходящую к моменту историю с поджогом «в три огня». Тася смотрела на него оторопело, как он недавно смотрел на Кравцову, и спросила так же:

– Три-то огня при чем? Может, просто бензина на четыре места не хватило?

Посмеялись над суеверием, и Тася предупредила, что с Кравцовой надо вести себя осторожно, она баба злая и мстительная.

– Хорошо, что у вас огорода нет, а то встали бы, а весь лучок ваш – тю-тю…

Расстались на том, что она придет еще через пару недель, когда Юрай побывает у врача и выяснит, понадобится ли ему еще что-то от Таси.

– Смотрите тут за дачей, – сказала Тася, кивая на дачу Красицкого, – а то, действительно, не заметишь – разнесут по бревнышку.