Ученица чародея

– Тебе не стоит выходить за ворота.

– Это ещё почему?! – вскинулся Этьен.

– Вчера полгорода видело побоище в гостинице, а потом пошли разговоры, что ты при смерти. Даже кюре приходил осведомиться о твоём здоровье, – вкрадчиво ответил мсьё Годфруа, – и спрашивал, не пора ли служить заупокойную или исповедовать умирающего. Старый лис. Я, конечно, известен своим лекарским искусством, но в данном случае люди оценят твоё мгновенное выздоровление как чудо. Впрочем, чудо оно и есть.

Лекарь сверлил глазами сына.

– Ты знаешь людей и знаешь, что епископ точит на меня зуб. Простые люди сначала будут стены приступом брать в поиске чудесного исцеления. И в том еще полбеды, хоть нам с тобой и будет неудобно от этих толп. Но ведь Абели – слабая девочка, которая ещё не владеет даром. Она этого не выдержит.

Они вдвоём посмотрели на меня. Растерянный красавец-сын и неказистый, но спокойный, как скала, отец. В чём-то неуловимо похожие, но совершенно разные. Лекарь продолжил:

– И потом слухи поползут дальше. Ты не успеешь моргнуть глазом, как её обвинят в колдовстве. Возможно, и нас с тобой тоже. Ты хочешь, чтобы жестокие инквизиторы пытали эту девочку в каменном подземелье? Подвешивали на крючья, мучили днями и ночами, а потом сожгли на площади?

Святые угодники! От тихого голоса лекаря по моей спине поползли мурашки, я всё живо представила и по-настоящему испугалась. Никогда не думала, что мой недуг, мой дар способен привести к такому кошмару. Крючья… Костёр… Ой!

– Ты хочешь, чтобы её сожгли? – повторил вопрос мсьё Годфруа.

– Нет, – хрипло ответил Этьен.

– Тогда придётся с неделю-другую притворно «выздоравливать». И побыть дома. Ты меня понял? – акцентируя последнее слово, спросил отец.

– Да.

– Тогда иди.

Лекарь отстранился от двери и пропустил сына. Уже выходя, Этьен снова оглянулся на меня. Наверное, так затравлено смотрел бы зверь, угодивший в капкан. В сердце кольнула жалость, но Этьен тут же выпрямился и зло бросил в мою сторону:

– Я не просил меня спасать!

* * *

«Не делай добра, и никто не воздаст тебе злом…» – говаривала нянька Нанон и была тысячу раз права. Я закусила губу. На глаза упала прядь волос. Хотела её отбросить, но вместо этого дрожащая рука выдала резкий кульбит и шмякнула меня по лбу. Будто и не моя была, а чёртик, выскочивший из омоньерки. Я не выдержала и ругнулась.

Плотно прикрыв дверь, лекарь подошёл к кровати. Глядя на меня, он поцокал языком, покрутил носом так, что усы над губой заходили ходуном, и заговорил негромко:

– Итак, Абели Мадлен, для тебя не существует слова «нельзя», не правда ли? – Жесткие нотки прозвучали так угрожающе, что мне захотелось вскочить с кровати и убежать, сломя голову. Эх, если б я могла. Лекарь скрестил руки на груди. – Ты плевать хотела на приказы и предупреждения?

– Нет, мсьё, нет. Но ваш сын… он упал прямо передо мной…

– И?..

– Я почувствовала, как ему плохо…

– И?..

– Но ведь это по моей вине!

Лекарь склонил голову набок.

– И ты считаешь, что вправе решать за всех? Что ты – сама Фортуна, мадемуазель Судьба или богиня Правосудия? А я, по-твоему, никчёмный докторишка, которому не под силу вылечить собственного сына от банальных травм?

– Нет, мсьё. Простите, – потупилась я. – Но разве он не умирал?

Лекарь оставил вопрос без ответа и подался вперёд:

– А ты понимаешь, что мой сын – душевно неуравновешен? Что ему ничего не стоит возопить на всю базарную площадь о ведьме и колдуне-отце, который разводит нечисть в доме?

– Неужели он сделает так, мсьё?! – ужаснулась я.

– Не трезвый, так пьяный.

– Простите, я не знала, не думала…

– А голова на что? Прически делать и ленты завязывать? – грозно спросил мсьё. – Ты должна думать! С твоими-то способностями, в которых ни черта не смыслишь. Расшвыриваешься ими направо и налево. Всё игрушки тебе! Судьям или инквизиторам тоже будешь лепетать: «Простите-извините, я не знала»? Ты хоть представляешь, что грозит обвиняемым в колдовстве? Дыба, плети, испанский сапожок, железное кресло, утыканное шипами. Хочешь голой в колодках сидеть на площади? Или в огне корчиться, а? Хочешь?!

Меня затрясло. Я не могла и слова вымолвить.

– И зачем я взялся тебе помогать? Скажи. С таким же успехом я мог набить свою подушку порохом, поджечь фитиль и ждать, бабахнет или нет.

– Простите, мсьё, больше не буду.

– Не будешь. По крайней мере, несколько дней можно пожить спокойно, – кивнул лекарь. – Выплеснула всё на-гора?. Теперь на покойницу похожа. Ну и как, хорошо тебе? Результатом довольна?

– Нет, – всхлипнула я. – Ноги не ходят, руки плохо слушаются, болит всё. Очень.

Мсьё Годфруа, казалось, смягчился и обхватил моё запястье. Послушал и лишь покачал головой.

– Мсьё, а я смогу снова ходить?

– Сможешь.

Лекарь сел на кровать, оттянул мне нижние веки, потрогал пятнистые руки, расшнуровал корсаж и потянул белую рубашку.

– Мсьё, зачем…

Я вспыхнула, сердце забилось от смущения. Если бы могла двигаться, уже бы спряталась под кровать.

– Молчи, дурная. Я тебе не мужчина, я – врач. Я должен тебя осмотреть.

Он стянул с плеч рубашку, оголив мне шею и декольте. Надавил пальцами на грудную клетку. Я взвизгнула.

– Позволь догадаться: тут у тебя ничего не было. Вот этого багрового пятна?

– Мне не видно, мсьё, – втянула я в себя воздух. – Но раньше кожа была чистой.

– Этьенов шрам на себя перетащила, – заметил лекарь. – Странно, с ожогом Софи такого не было. Надеюсь, пройдёт.

Он сбросил мои башмаки, ощупал ноги, снова покачал головой и направился к двери.