Королева придурочная

– А у меня ты надеешься найти патологию? – усмехнулась Ксения, неохотно подставляя свою ладонь для сканирования щупом. – Я, между прочим, тоже на здоровье не жалуюсь.

– Ты же знаешь, нет здоровых людей – есть недообследованные!

– Ну вот, сама себе противоречишь! Что ж, обследуй.

– Вот и чудненько, Ксюша. Ты только наберись терпения часа на полтора, мы по полной программе пройдемся.

Ксения застонала и отдернула ладонь:

– Машка, я устала, шесть километров по морозу протопала. Давай хоть кофе попьем. У меня уже в животе урчит.

– Это замечательно. Самые верные результаты получаются, когда мы обследуем пациента натощак. Или хотя бы через два часа после еды. Давай руку, не упрямься.

Мария опутала Ксению проводами, настроила чувствительность прибора на уровень токов Ксении. Затем, нежно касаясь щупом определенных точек ладони своей пленницы, начала обследование.

Процедура была безболезненна для Ксении, но длилась бесконечно долго. Компьютер превращал электрический потенциал кожи в анатомический атлас организма. Попутно Мария кратко комментировала результат: «Сосудистая система в норме. Гинекология – без патологии. В желудочно-кишечном тракте изменений не выявлено». И вдруг обе женщины, глядя на экран, обомлели от удивления. На вершине графического пика, как на древке, полоскалась, перебирая лапами, длинная черная кошка. Только на хвосте ее белели штрихи. Приглядевшись, женщины разобрали в этих штрихах буквы – а из букв сложилось слово «порча».

Ксения отдернула руку от щупов, рассмеялась:

– Машка, ты разыграла меня?

– Извини, я впервые вижу эту дурацкую картинку. Думаю, что это проделка Родиона. Когда я популярно излагала ему принцип и употребила это слово, я просила отметить пик осциллограммы звездочкой. Сейчас же позвоню ему, чтобы он приехал и удалил это безобразие!

Мария взяла мобильник и попыталась вызвать Родиона, но абонент не отвечал.

– Ну, ладно, позже позвоню. А может, так и оставить: «порча»? Как ты думаешь, клиентам понравится?

– Смотря какие клиенты. Но я бы не советовала тебе дискредитировать профессию врача.

– Ты права. Однако факт остается фактом. Сканирование выявило у тебя наличие «комплекса». Анализ осциллограммы показывает, что внедрение его происходило в твою органику и психику не один раз. Один большой пик и несколько поменьше.

– Ты имеешь ввиду психотравмы или соматику, болезни?

– Скорее, продромус, а не событие.

– То есть?

– Сглаз! Порча! И не смотри на меня как на сумасшедшую! Я сама не понимаю, как это происходит. Но я собрала статистику: несчастья не приходят вдруг. Что-то вызывает сбой в организме: чья-то зависть, косой взгляд, недоброжелательность. Щелк – и включается череда твоих бед. Ты заболеваешь или проваливаешься в полосу невезения. И не спорь, что наукой это не доказано. Существует море неизученных фактов, белых пятен. Я столкнулась с одним из них. В общем, мой метод фиксирует дату продромуса, дату психической атаки. Я утверждаю, что существует цепочка из трех звеньев: психическая атака, реальная беда, заболевание.

– Так, так. Я полагаю, что далее упор идет на избавление от болезни?

– Не только. Мы также занимаемся профилактикой. Помогаем избежать новых констелляций, следствий психической атаки. Не будет удручающих обстоятельств жизни – не будет новых синдромов.

– Это фантастика! Скажи еще, что вы вершите судьбы!

– Что ты знаешь о судьбе, столичная жительница! Вот у нас в селе, помню, была одна старуха, ворожила. Кто к ней ходил, мог свою судьбу изменить. Она и сглаз, и порчу умела снимать. Фактически мой прибор в чем-то повторяет эти приемы…

– Хватит, хватит. Да, кстати. Какие даты продромуса ты у меня определила?

Мария нажала кнопочку прибора и распечатала осциллограмму на принтере.

– На, держи, на досуге изучишь.

Ксения убрала бумажку в сумочку и засобиралась домой:

– Ладно, побегу. Никитка с няней заждались.

Баба Проня опять водила Никитку к сектантам, чей молельный дом находился в ближайшем поселке. Учила ребенка осенять себя какими-то диковинными взмахами, сложив вместе два перста, и петь несуразные псалмы.

– Баба Проня сказала, что, если я не буду молиться, меня Страшный Глаз проткнет. Мама, а где он прячется, Страшный Глаз?

Ксения задумалась. Что за день выдался! Помешались все на сглазе. Второй раз сегодня она о нем слышит. Но ладно она, а Никитку надо бы оградить от этой чуши и поговорить с бабой Проней, чтобы она больше не водила его в свою сомнительную общину. Вот что выходит, когда на случайные руки перекладываешь воспитание ребенка. Надо попросить Жарковского подыскать нормальную няню, а не зацикленную на приметах сектантку. Ксения с грустью погладила сына по голове. Мальчик был крепенький, розовощекий, сходство с отцом было несомненным, даже брови вздымались галочкой. Но не внешность сына тревожила Ксению: а ну как и психика папочки тоже передалась мальчику по наследству? Уже в этом возрасте с ним сладу нет, а что будет дальше? Да еще эта няня мозги засоряет. Один плюс, болеть перестал, как из садика взяли.

– Пойдем ужинать. Я тебе что-то вкусненькое принесла. Поедим и чуть-чуть поиграем.

Мальчик знал: речь идет о занятиях музыкой. Но если в городе, на настоящем пианино, он учился без принуждения, заниматься на картонной клавиатуре ему было скучно.

После ужина Никитка захотел увильнуть от урока, но Ксении удалось уговорить ребенка, пообещав ему рассказать на ночь новую сказку.

– Про Страшный Глаз, – Никитка снова вспомнил россказни няни и захотел услышать подробности от мамы. – Про Страшный Глаз!

Четверть часа мальчик барабанил пальцами по нарисованным клавишам. Потом вдруг сбросил картонку на пол и вскочил со стула. Пришлось Ксении отправить его в кровать. Сын не забыл о ее обещании рассказать сказку. Чтобы отвлечь его от примет и страхов, прививаемых няней, Ксения решила рассказать сыну греческий миф о циклопах: неотесанных сыновьях Урана и Геи, одноглазых кузнецах-великанах. Она поведала ребенку о том, что циклопы были заключены в подземелье своим отцом и освобождены оттуда Зевсом. Но вместо благодарности освободителю они наслали на него молнию и гром.

Сын в страхе жмурился, воображая себе одноглазых великанов, и одновременно надеялся, что все должно закончится хорошо – ведь это всего лишь сказка. Только одного он не мог понять: почему выходило, что Страшный Глаз убивал тех, кто его спасал. Как это несправедливо! Вскоре он задышал глубоко и спокойно, и Ксения поняла, что ребенок заснул.

Ксения вымыла посуду, зашила порванную курточку сына, вскипятила воду, чтобы помыть голову. Горячей воды в санатории уже несколько дней не было, потому что все коммуникации были ветхие и то и дело случалось аварии. Когда она управилась с делами, был двенадцатый час. Забравшись под одеяло, Ксения вдруг поняла, что весь вечер пыталась выкинуть из головы сомнительный диагноз, вынесенный ей по методике Марии. «Сглаз – чушь какая-то! Кстати, – подумала она, – я, как и Никитка, не понимаю, почему люди бывают неблагодарны, почему за добро платят злом». Вспомнила Ксения и дату, стоящую на графике под самым большим пиком, хотя в тот момент едва бросила взгляд на бумажку. В девять лет – первая атака. Кто мог тогда желать девочке зла? Ксения закрыла глаза. События повседневности отходили на задний план, пропускали вперед редко всплывающие в памяти картины детства.

Всплыл перед закрытыми глазами огромный серый дом с колоннами, высокой аркой над воротами и фонтаном перед фасадом – угловой дом на набережной Карповки, дом номер тринадцать. Может, все дело в этом злосчастном номере? Хотя дом когда-то считался элитным, самым заметным на Аптекарском острове – острове медиков и аптекарей еще с петровских времен. Был он построен в стиле вычурного конструктивизма и заселен видными деятелями искусства и науки. Позднее, благодаря заслугам отца в области медицины, они тоже въехали в этот дом. Память вела Ксению мимо фонтана, через фигурную ограду двора, к знакомому подъезду. Не зачуханная проблемами женщина, не врач, не мать-одиночка, – счастливая девочка Ксюша прыгала через ступеньки, взлетала по ступеням вверх, на свой пятый этаж.

У Ксюши были замечательные мама и папа. Папа работал научным сотрудником в НИИ гриппа, до его работы было рукой подать – район был средоточием медучреждений. Папа считался светилом в своей области. Мама, тоже врач по образованию, в тот момент не работала, занималась воспитанием дочки и домом. Ксюша не знала отказа ни в чем, но это не сказалось на ее характере, не превратило в избалованную капризулю. Одного укоризненного взгляда отца было достаточно, чтобы пристыдить ее за неприглядное поведение. Мама, в свой черед, умела объяснить, что такое хорошо и что такое плохо. Ксюша принимала ее точку зрения, как свою. Уже тогда у девочки развилось замечательное качество, плюсы и минусы которого она пожинала всю дальнейшую жизнь: девочка все стремилась сделать на высшем уровне. И школьные уроки, и задания по музыке, и даже трудно дающееся ей рукоделие. В то время на школьных платьях еще носили белые воротнички, и Ксюша порой по три-четыре раза перешивала и отпарывала злополучный белый лоскут. Ей было неведомо, что ночью, когда она уже спала, мамины руки переделывают ее работу.

Ксюша выделялась среди второклассниц. Форменное платьице сидело на ней безукоризненно, так как было сшито в ателье на заказ. Лаковые черные туфельки вместо растоптанной «сменки». Ранцы и рюкзачки – особенные, с картинками и наклейками: в магазинах такие не продавались – папа привозил их из загранкомандировок. Две длинных, толстеньких косички с коричневыми бантиками на концах – на груди пылала яркая октябрятская звездочка с кудрявой головкой маленького Ленина. Такая ученица замечательно смотрелась бы на трибуне какого-нибудь съезда, приветствуя его делегатов. Но у Ксюши был негромкий голос, а потому разные выступления поручали другим детям. Зато ею восхищались одноклассники: девочки и мальчики. В силу малого возраста дети еще не научились завидовать, просто чувствовали гармонию и красоту. Училась Ксюша на одни пятерки, но при случае принимала участие в общих проделках. Пару раз ее даже выставляли из класса за неуместный смех на уроках. Оба раза они смеялись вместе с Алинкой, ее лучшей подружкой и соседкой по парте.

Алина происходила из социальных низов, но девочки еще не чувствовали бездны расслоения. Алина жила с мамой в общежитии трамвайного парка. Ее мама, Роза Анатольевна Первомайская, работала вагоновожатой, это про нее писал поэт Маршак: «Мамы разные нужны, мамы разные важны». Но у Розы Анатольевны широкого выбора – кем стать – не было: она выросла в детдоме и нуждалась в служебном жилье и хорошем заработке. Хотя сама женщина родительской заботы не знала, для своей дочери она старалась быть хорошей матерью: выпивала редко, девочку не била, обходилась тычками и шлепками и не забывала раз в неделю проверять школьный дневник. К сожалению, ласковых слов Роза Анатольевна произносить не умела, тон ее общения с дочкой был суховат, даже резок. Но даже этого сдержанного общения с матерью Алине не доставало, потому что у вагоновожатой был скользящий график работы. То женщина задерживалась на маршруте до середины ночи, то уходила ни свет ни заря, то отсыпалась целый день. Сердобольные товарки в общежитии кормили девочку, порой спрашивали про уроки. Для уроков условии у Алины были неважные: за тонкой перегородкой часто играла оглушающая музыка, слышались пьяные крики и смех – дни рождения в общежитии справлялись бесконечной чередой. Но Алина оказалась смышленой и ответственной девочкой. Она очень старалась, училась без троек и жаждала заслужить в школе похвалу, которой так не доставало дома. Учительница была равнодушна к успехам этой неряшливо одетой, непричесанной и не всегда умытой девочки.

Позднее Ксения стала понимать, что семьи ее одноклассников были разные, благополучные и не очень, дружные и неполные. Но о том, как трудно приходилось ее подружке в те первые школьные годы, она не задумывалась. Гулять Ксению выпускали только во двор, под своими окнами, не разрешали ходить по чужим домам и квартирам. Но ограждать ребенка от общения с «бедными» в те годы было не принято, потому-то Алина и сумела прибиться к Ксюше.

Из тех счастливых ранних лет Ксения мало что запомнила – лучше помнятся беды. Разве что свои попытки отвоевать свободу передвижения хотя бы в пределах района. Иногда с подначки Алины и без ведома родителей Ксюша отправлялась через оживленный проспект в Ботанический сад. Каждый ребенок стремится в запретное место. Эти тайные вылазки были единственными прогрешениями ее детства.

Что же могло случиться в том далеком году, отмеченном знаком черной кошки на дурацкой осциллограмме ее жизни? В ноябре у Ксюши был день рождения, ей исполнялось девять лет. Надежда Владимировна созвала подружек дочери и устроила праздничный утренник. Это был первый день рождения Ксюши, отмечаемый без взрослых: мама была не в счет, а папа на работе. Мама испекла детям сладкий пирог, купила фруктов и подготовила викторину. Вопросы были не из школьной программы: про городские улицы, памятники, писателей и композиторов, (многие девочки, как и Ксюша, обучались музыке). Призы получили все. Даже Алинку, не ответившую ни на один вопрос, наградили коробкой фломастеров. Надежда Владимировна полагала, что девочке из малоимущей семьи надо сделать полезный подарок. Но утешительный приз оставил девочку равнодушной. Алина не могла отвести взгляда от первого приза – сверкающей золотистой фольгой короны, надетой на голову самой имениннице. Ксюша получила корону вполне заслуженно, она дала правильные ответы почти на все вопросы. Но Алина не могла смириться с таким раскладом. Когда мама Ксюши вышла на кухню, Алина подскочила к имениннице и с криком: «Ненавижу! Ненавижу!» – сорвала корону с ее головы. Может, причиной ее взрыва было общее нервное возбуждение, царящее на празднике, или она просто не доспала в этот день: всю ночь в общежитии, за стеной буянили соседи – но девочка повела себя безобразно. Мама Ксюши прибежали на рев подружек. Всхлипывала ее дочка, размазывая по лицу слезы, ревела Алинка, испуганно глядя на разорванную пополам, картонную, сверкающую мишурой корону. Надежда Владимировна кое-как сгладила ситуацию, отвлекала девочек на другие забавы, и праздник продолжился.

Сейчас, в дымке полусна, вспоминая этот случай, Ксения напрягла память, пытаясь проследить возможную цепочку событий. Мария сказала ей, что график указывает даты психической атаки, но неприятности приходят позже. И тут она припомнила. Да! Было событие, тогда показавшееся ей трагедией. Через три месяца, в конце зимы. В секции фигурного катания, куда ее водила мама, проходили ежегодные квалификационные соревнования. Ксюшу забраковали, отчислили из секции, закрыли дорогу в большой спорт. Как она тогда ревела! По теории Марии выходит, что злобная выходка маленькой Алинки каким-то образом обеспечила поражение Ксюши на соревнованиях. А кто тогда был виновен в иных срывах и неудачах, нет-нет и случавшихся в жизни Ксении? Никогда впоследствии Алинка не нападала на нее, ни жестом, ни словом. И других врагов у нее, кажется, не было. Ксения честно старалось вспомнить что-то существенное, быть может, самое важное в ее жизни. Обрывки каких-то сцен и незначащих разговоров всплывали в ее памяти, увлекая в глубины прошлого. Наконец, сон сморил ее окончательно.

Снились Ксении молодые родители на каком-то вокзале. Она сама, по своему ощущению, была девочкой. Папа на перроне почему-то фотографировался с Алинкой, облаченной в белый школьный фартук. Потом на перрон высыпала целая гурьба девочек в белых фартуках. И они заслонили отца, уже оказавшегося в поезде. Мама была тут же: она, болтая ногами, сидела на крыше вагона. Сама Ксюша никак не могла найти билета, ее не пускали в поезд. Всплывали еще какие-то люди из ее детства и отрочества, соединенные болезненными конфабуляциями – фантазиями разбуженной памяти. Мозг продолжал искать источники бедствий в жизни Ксении, но уже общался со своей хозяйкой на языке символов и шифров.

Наутро Ксения не помнила ни одного из своих снов.

2