Мертвый еврей

– Что-о? – продолжал товарищ. – Ты отказываешься? А я тебе скажу, что ты будешь есть и пить, что только за ушами затрещит. Я отвечаю за тебя, малыш, и не имею никакой охоты привозить тебя домой в состоянии коллапса. Prosit!!

Он налил мне большой стакан коньяку, и я опрокинул его в рот. Я давился бутербродом с ветчиной. Я думал, что не смогу одолеть и одного, но съел четыре и залил их коньяком.

Дождь хлынул с новой силой. Он хлестал ручьями в дрожащие стекла каре– ты. Карета вязла в грязи. Один из нас должен был попеременно сидеть против мертвеца, чтобы поддерживать его. Мы должны были приехать на место в десять часов и поминутно вынимали часы… Никто не говорил ни слова. Даже мой приятель прекратил балагурство. Только «Prosit! Prosit!» раздавалось в нашей карете. И мы пили.

Наконец мы были у цели нашего путешествия. Служитель побежал через сад в дом, а мы в это время дали кучеру есть и пить.

Из дома к нам вышли два сторожа, а за ними пожилой господин – управляющий заведением. Мой товарищ представился ему и изложил свою просьбу, которая показалась врачу, очевидно, в высшей степени тягостной.

– Уважаемый коллега, – промолвил он, – это крайне неприятное обстоятельство для нас. Мы совершенно неподготовлены для таких случаев. Я совершенно не знаю, куда мы денемся с трупом. Нельзя ли вам…

Но мой товарищ настаивал:

– Невозможно, доктор! Куда же мы-то денемся?.. Впрочем, вы обязаны взять у нас тело и составить протокол. Дуэль происходила в пределах вашего округа.

Врач поиграл своей цепочкой и спросил кучера:

– Не можете ли вы описать мне место?

Кучер описал место, и мрачная физиономия у врача просветлела.

– О, я чрезвычайно сожалею, господа, но эта лужайка лежит вне нашей границы. Она принадлежит общине Гуген. Поезжайте туда в провинциальную лечебницу для душевнобольных, и там у вас возьмут тело.

Мой товарищ стиснул зубы:

– Долго ехать туда?

– Ну, два с половиной или три часа, смотря по тому, как поедете.

– Ага. Смотря по тому, как поедем. Это значит, по меньшей мере, четыре часа. В такую погоду и на усталых лошадях, которые уже с пяти часов утра в работе…

– Мне это очень грустно, господа.

Мой товарищ начал новую атаку:

– Господин доктор, неужели вы в самом деле хотите спровадить нас в та– ком состоянии? Могу вас заверить честью, наши нервы по дороге к вам совершенно измочалились…

– Мне это очень грустно, – повторил врач, – но все-таки не могу принять от вас труп. Вы должны обратиться в ее соответствующую общину. Я не могу взять на себя ответственность…

– Знаете, доктор, на вашем месте я все-таки в подобном случае взял бы на себя ответственность…

Пожилой господин пожал плечами. Мой товарищ молча раскланялся с ним:

– В таком случае поезжайте, кучер, в провинциальную лечебницу в общину Гуген!

На этот раз забастовал кучер. Он-де не сумасшедший, замучить лошадей до смерти. Мой товарищ искоса взглянул еще раз на врача, но тот опять пожал плечами. Тогда мой коллега подступил к козлам:

– Вы поедете! Понимаете это? Что выйдет из ваших лошадей – безразлично. Это уж мое дело. А вы получите сто марок на чай, если мы через четыре часа приедем в Гуген.

– Хорошо, сударь! – промолвил кучер.

К нам подошел наш служитель.

– Если господам все равно, так нельзя ли мне сесть на козлы? Это будет удобнее для вас троих. Вчетвером внутри так тесно….

Мой товарищ рассмеялся и схватил его за ухо.

– Ты предусмотрителен, Факс, но и мы не останемся у тебя в долгу. Ты простудишься там наверху под дождем, и твоя хозяйка будет горевать. А поэтому марш в карету!

Он обратился еще раз к врачу чрезвычайно холодным тоном:

– Покорнейше прошу вас, доктор, рассказать нашему кучеру, как ехать.

Пожилой господин потер себе руки.

– Охотно, уважаемый коллега. От всего сердца. Все, что только могу для вас сделать…

И он описал кучеру путь до мельчайших подробностей.

– Бессовестная каналья! – шипел мой товарищ. – И я не могу никак вызвать его на дуэль!..

Мы снова уселись в карету. С помощью ремней, в которых была упакована корзина с провизией, и наших подтяжек мы накрепко привязали мертвеца в его углу, чтобы по крайней мере освободиться от противной обязанности поддерживать его. Затем мы забились в наши углы.

Казалось, что день сегодня так и не наступит. Все более и более воцарялись эти тоскливые серые сумерки. Облачное небо, казалось, опустилось до самой земли. Дорога была так разжижена дождем, что мы на каждом шагу застревали в грязи. Грязь брызгала на окна желтыми глинистыми ручьями. Наши старания разглядеть сквозь оставшиеся незамазанными части стекла, где мы едем, были тщетны – мы едва могли различать деревья по сторонам дороги. Каждый из нас всеми силами старался быть господином своего настроения, но это не удавалось. Отвратительный, холодный и промозглый воздух, спертый внутри маленького помещения, заползал в ноздри и рот и оседал по всему организму.

– Мне кажется, он уже пахнет, – промолвил я.

– Ну, это с ним, вероятно, случалось и при жизни, – ответил товарищ. – Зажги сигару.

Он поглядел на меня и на служителя: я думаю, наши лица были так же бледны, как и у мертвеца…

– Нет, – промолвил он, – так нельзя… Надо устроить маленькую выпивку.

Бутылки с красным вином были откупорены, и мы стали пить. Товарищ командовал:

Прежде всего мы споем официальную песню: «Юность заботы не знает».

И мы запели:

Юность заботы не знает.
Братья, нам утро сияет
Солнцем надежд золотых.
Да, золотых…
Песнями юность прославим,
С песней и жизнь мы оставим.
Тихо уйдя от живых,
Да, от живых, —
В тень кипарисов немых…