Ганнибал. Один против Рима

Как и обещал, Гамилькар появился у ворот на третье утро, после жертвоприношения. Он свел свои сильные руки вместе, потом развел их в стороны и сказал слушателям следующее: был заключен справедливый и длительный мир. Никто из дезертиров и никто из беглых рабов не будет выдан. Всех их отвезут в Карфаген, который ими владеет. Поскольку его собственные командные функции закончились с наступлением мира, Гамилькар, не дожидаясь восторженных криков пораженных слушателей, вернулся в свой дом.

Итак, после трех лет блокады гарнизон горы Эрик спустился к стоявшим в ожидании судам. Люди не проявляли радости, покидая свои жилища. Они были истощены голодом и несли с собой мало трофеев. На кораблях они коротали время, подсчитывая, сколько им задолжали карфагенские магнаты. Недовольство наемников вылилось в бунт, который вызвал мятеж рабов и перерос в беспощадную гражданскую войну, изменившую планы их господина Гамилькара и хозяев Карфагена.

Все это могло оставить лишь легкий след в памяти юного Ганнибала, который едва ли понимал, что происходит. К тому же он попал с корабля в свой роскошный дом. Это был дворец в большом городе, где он стал жить со своими сестрами и младшими братьями, где его ждали домашние учителя и слуги готовы были откликнуться на его зов. Но он не забывал тот лагерь, в котором умудрялись существовать вооруженные люди.

Владыка морей

Возраст Нового Города насчитывал к тому времени пять веков. Изначально бывший промежуточным портом финикийцев на пути в Испанию, он продолжал хранить следы своего происхождения. В конце узкого полуострова, вдававшегося в залив Тунис напротив острых вершин Священной горы, за четырехсотфутовым каменным молом образовалась гавань. Здесь, у широких причалов, укрывались от опасных северо-западных ветров суда. Холмы на перешейке полуострова защищали гавань Карфагена от подхода к ней со стороны материка.

Вторая, внутренняя, гавань была сооружена для военных кораблей. Круглая, как колодец, она была окружена высоким портиком, за которым могли укрыться около 200 галер. Каждый причал был оборудован мраморными стойками для швартовки судов. На острове, имеющем форму ступицы колеса, размещалось административное здание адмиралтейства. Отсюда, с высокой башни, напоминающей маяк Фарос в миниатюре, открывалась панорама моря. Башня выполняла также роль сигнальной. За круглым портиком в запертых складских помещениях хранились лес, снасти, оружие и военное снаряжение. Хотя Карфаген не обладал больше таким военно-морским флотом, как в то столетие, когда он был владыкой западного моря, все необходимое для такого флота хранилось на складах. Защитная стена препятствовала тому, чтобы посторонние люди могли выведать секреты внутренней запасной гавани.

Широкий путь вел к древней цитадели – холму Бирса. Этот холм, высотой около 200 футов, площадью чуть ли не равной половине площади афинского Акрополя, был теперь почти целиком отдан великим храмам Танит, матери Земли, Эшмуна Целителя – Эскулапа у греков – и Мелькарта. Поскольку пространство в центре Карфагена было ограниченным, мастерские поднимались на семь этажей над Бирсой, размещались семью ярусами на уступах так, чтобы был открыт доступ солнцу. Здесь же находились емкости для сбора дождевой воды. Ремесленники и торговцы снабжали рынки Средиземноморья. У них были свои торговые объединения, которые встречались за общим столом и заботились о том, чтобы принимать участие в городских делах.

Огромный бульвар, извиваясь, тянулся почти на семь миль мимо Бирсы, вдоль полуострова, пересекая превращенные в сады кладбища с надгробными памятниками, представляющими собой уникальные творения рук финикийских мастеров. Ближе к морю другие окруженные стенами сады дали приют знатным семьям, которые нажили свои богатства благодаря торговле. Некоторые из них, как, например, аристократические семьи Магонов и ловких Ганнонов, господствовали в городе в течение нескольких поколений. Клан Ганнонов открыто враждовал с неожиданно выдвинувшимся удачливым Гамилькаром.

На своем пути бульвар проходил мимо множества тех, кто не принадлежал к горожанам Нового Города. Нумидийцы в накидках восседали на быстрых лошадях, внимая свистящим звукам своих дудок; суданцы шли по пыльным дорогам, неся поклажу на расправленных плечах; массилийские воины широко шагали впереди своих семейств, направляясь к невообразимо богатому городу; повозки ливийских крестьян, коренных жителей плодородного побережья, вливались в поток движения. Смуглые греческие надсмотрщики щелкали бичами, прокладывая путь своим старомодным, но импозантным колесницам. Заморские конные упряжки останавливались перед слонами, невозмутимо шагающими с грузами тяжелой древесины. Караваны шли с юга, с невольничьих земель, из глубин Африканского континента.

Фактически магистрали карфагенян превратились в артерии всего континента. По ним продукция Африки поступала в город, чтобы превратиться в грузы кораблей, отправляющихся в другие порты Средиземноморья.

Карфаген стал нервным центром, огромным городом на краю моря. В его лавках финикийская речь смешивалась с местными диалектами, а язык греческих торговцев – с восточноарамейским языком. На самом деле Карфаген был восточным городом. Красные холмы Африканского побережья напоминали Красные Земли за Ханааном.

Карфаген обладал еще одной отличительной особенностью. Этот город всегда был свободным. Тир, покорившийся халдейскому, а позднее персидскому владычеству, был разрушен Александром и его македонским войском. Жертвы этого разрушения 332 года до н. э. – старики и женщины с младенцами – нашли убежище в Новом Городе. Самые надменные из северных городов, Афины и Капуя, увидели врагов, осаждающих их стены.

Удивительно, но Карфаген не имел защитной стены – его защищало море.

В отличие от Тира Новый Город добывал средства к существованию из глубинных районов материка. С горного кряжа полуострова открывался вид вниз на зеленую долину с орошаемыми плантациями. Они простирались до плодородной долины реки Баграда, за которой виднелась темная линия реликтовых лесов, где взамен вырубленных дубов и сосен искусные руки немедленно высаживали новые деревья.

Сначала Ганнибал, видимо, сопровождал своего неугомонного отца за пределы цивилизации, туда, где ливийцы разводили скот, выполняя волю своего вождя, живущего в глиняной хижине. Возможно, они посещали Кирту (Константину), город народа пустыни, стоящий на берегу западной реки. Но великое восстание 241–238 годов до н. э., которое, как большой пожар, распространилось по внутренним районам, должно было заточить мальчика в особняке в Карфагене, в той комнате, которую он делил с греком, математиком и чтецом, читавшим героические поэмы его малолетним братьям.

Восстание скоро превратилось в гражданскую борьбу, в которой подчиненные внутренние районы пытались избавиться от контроля города, расположенного на полуострове. Однако эта междоусобная борьба приобрела более сложную форму. Хищнические племена объединились с деревнями, страдающими от непомерных налогов военного времени, которые с них взимали их господа; другие оставались лояльными Карфагену. Ветераны гарнизона горы Эрик, которым задолжали жалованье, возглавили восстание. Город не располагал опытной армией, которая могла бы противостоять им. С другой стороны у восставших не было способных лидеров.

Они прибегли к терроризму. Чувствуя грозящую опасность, Карфаген отобрал полномочия у семьи Ганнонов и призвал Гамилькара Барку взять на себя единоличное командование.

Гамилькар мобилизовал новые войска. Множество нумидийских всадников встали под его знамена. Караван слонов в кожаной броне потянулся из ворот города к дымам горящих деревень. Гамилькар, имея такое разношерстное войско, перехитрил полчища восставших и загнал их остатки в слепое узкое ущелье, из которого выбраться не удалось никому.

Когда снова были открыты дороги к Африканскому побережью, залечивающему свои раны, они были уставлены крестами, на которых умирали распятые лидеры восставших. Среди распятых тел, вокруг которых кружились тучи воронья, было и тело великана-ливийца с серьгами. Восьмилетний Ганнибал должен был видеть какие-то последствия этой «непримиримой войны», как назвали ее римские историографы.

Возможно, уже в этом раннем возрасте он почувствовал отвращение к войне и нежелание посылать людей на битву, что проявилось в последние годы его жизни.

«Гамилькар приказал всем другим отступить…»

На обессилевший Карфаген обрушилась новая угроза. Это привело к тому, что в 238–237 годах до н. э. городу пришлось принимать срочное решение.

Новое требование пришло из Рима, который еще недавно заверял в своей приверженности миру. Требование заключалось в том, чтобы карфагеняне ушли с островов Сардиния и Корсика и снова заплатили контрибуцию в 1200 талантов серебром, в соответствии с условиями, принятыми в 241 году до н. э.

Эти условия, принятые Тамилькаром как представителем Карфагена, были посильными. Карфаген отдавал всю Сицилию, оплачивая ущерб, нанесенный во время конфликта с Римом. Оба государства разграничивали сферы торговли на море и давали торжественное обещание не нападать на союзников друг друга. Тогда Гамилькар тоже отказывался выполнить приказ Рима выдать всех дезертиров и беглых рабов. Теперь, когда едва закончилось восстание в Африке, возник конфликт между карфагенскими гарнизонами в портах островов Тирренского моря (Сардинии и Корсики), которые на самом деле находились ближе к Итальянскому побережью. Неожиданно вмешался римский сенат, чтобы, воспользовавшись усталостью Карфагена, потребовать вывода этих гарнизонов, что означало сдачу портов, под угрозой начала новой войны.

По мнению совета Бирсы, уступка Сардинии и Корсики означала больше, чем потерю некоторой части импорта древесины или руды; это означало потерю портов, которые давали выход в Западное Средиземноморье. Сдача позиций на сицилийском пути от нижней оконечности Италии до полуострова, на котором располагался Карфаген, лишала его Восточного Средиземноморья. После почти трехвекового господства торговцы африканского города могли потерять все сферы влияния – если не произойдет чего-то непредвиденного. Проблема выплаты двойной контрибуции была просто ничтожной в сравнении со сдачей стратегически важных островов.

Та часть карфагенского совета, которая тяготела к религиозному фатализму, усмотрела в этом зловещее предзнаменование, как в случае с Вавилоном. Самые непримиримые заявили, что Гамилькару не следовало уходить с горы Эрик. Большинство понимало невозможность нового сражения с римскими войсками, восстановившими свои силы за время трехлетнего перемирия.

Исторические записи свидетельствуют о том, что Карфаген отвел свои гарнизоны, оставил острова и собрал серебро для уплаты новой контрибуции. Но гнев лидеров, которые подчинились ультиматуму, и их постоянный поиск новых путей овладения Средиземноморьем, нашел отражение в действиях, которые были предприняты в этот год.

Таким образом, в это время был сделан первый шаг к еще большему конфликту в борьбе за господство над Средиземноморьем, конфликту, известному потомкам как «война Ганнибала».

Ганнибал в девятилетием возрасте стал свидетелем первых приготовлений. В сухопутную часть города привезли столбы для возведения тройных стен. Самая внутренняя стена должна была быть гигантской по размерам: шириной в двадцать шагов и высотой в семикратный человеческий рост. На этом несокрушимом бастионе планировалось воздвигнуть башни, расстояние между которыми равнялось бы дальности полета стрелы. С внутренней стороны предполагалось соорудить загоны для стада слонов, стойла для тысяч лошадей и амбары для хранения корма для животных. Наверху широкой стены, на всем ее протяжении, должны размещаться новейшие метательные машины. По окончании строительства город станет неприступным для атаки с суши. Во всяком случае, карфагеняне на это надеялись.

До окончания работ Гамилькар приготовился перебраться на новые земли на западе, недоступные для римлян. Вместе с Гамилькаром туда должны были последовать муж его старшей дочери, несколько военачальников и африканские тяжеловооруженные всадники-ветераны. Ганнибал узнал, что больше не существует армии наемников, которую он помнил по горе Эрик. Их путь лежал в сторону заходящего солнца, мимо геркулесовых столбов, к океанскому побережью. Путешествие должно было пройти незаметно, на отдельных судах, уходящих в неизвестном направлении.

Много времени спустя, далеко на востоке, при дворе Антиоха, великий Ганнибал узнает, что его отец счел необходимым, чтобы все аристократы и военачальники, решившие сопровождать его, принесли присягу. Для этого все они поднялись в храм Мелькарта на Бирсе, где вокруг них кружились голуби, и вошли из залитого светом внутреннего двора, заполненного толпой, в темноту святилища. У алтаря Гамилькар вознес молитву богу и принес в жертву ягненка, держа в руке кубок.

«Мой отец совершил воздаяние богу, – вспоминал Ганнибал. – Я стоял возле алтаря. Закончив обряд, он попросил всех остальных, приносящих жертвы, немного отойти. Потом подозвал меня к себе и очень ласково спросил, хочу ли я сопровождать его в этом путешествии. Как всякий мальчишка, я согласился и стал даже упрашивать его сделать это. Тогда он взял меня за руку, подвел к алтарю и попросил положить свободную руку на жертвенного ягненка. Он велел мне поклясться, что я никогда не стану другом римлян, и я исполнил это».

Об этой клятве Баркидов, отца и сына, перед их отплытием в Испанию, стало известно всем. Постоянно упоминаемая летописцами, она приобрела такое значение, какого не имела в свое время. Мы часто читаем о том, что Гамилькар заставил всех своих сыновей поклясться, что их вражда к Риму никогда не угаснет. И что жизнь его сыновей, особенно Ганнибала, впредь будет посвящена выполнению этой мальчишеской клятвы. Другие карфагенские военачальники дали такой же обет.

Сам Ганнибал вспоминает это как один из эпизодов во время их путешествия на новое выбранное место. Более того, его толкование клятвы имеет конкретное и в какой-то степени другое значение. Слова «никогда не становиться другом римлян» не означали, что антагонизм должен был продолжаться всю жизнь, но и не являлись пустой фразой. Выражение «друг римского сената и народа» имело в то время отчетливое политическое значение, так же как понятие «союзник». Если вы становились другом Рима, вы подчинялись римским нормам поведения; как «союзник», вы это тоже делали, но вам оставлялись некоторые привилегии. Полибий изложил это так: «Когда люди идут на уступки после того, как сломлен их дух… им можно доверять как друзьям и подданным». То, чего требовал Гамилькар и в чем поклялся Ганнибал, означало никогда не подчиняться римским нормам поведения. Гнев этих людей был причиной, а не следствием их клятвы.

Полибий это тоже изложил по-своему: «Нам следует видеть первопричину войны между Римом и Карфагеном (войну Ганнибала) в негодовании Гамилькара по прозвищу Барка, отца Ганнибала… Когда римляне объявили, что хотят начать новую войну против Карфагена, этот город был готов уладить все разногласия. Но когда римляне отказались договариваться, карфагенянам пришлось подчиниться обстоятельствам. Хотя они были глубоко оскорблены этим, они были бессильны и освободили Сардинию, кроме того, они согласились выплатить двенадцать сотен талантов дополнительно к сумме, которую с них взыскали до этого… Это мы должны расценивать как вторую и главную причину конфликта. Потому что Гамилькар почувствовал, что его гнев разделяют все его соотечественники».

И греческий историограф добавляет: «Третьей причиной можно считать успех задуманного карфагенянами в Испании проекта».

С наступлением весенней погоды, благоприятной для судоходства, лоцманы отдали приказ. Огромный корабль Гамилькара был выведен из морского бассейна через канал в торговую гавань. Ритуальные светильники были зажжены перед божеством в каюте, и матросы вскарабкались на реи, чтобы поднять паруса. Столпившиеся на краю мола члены совета и судьи, облаченные в мантии, воздели к небу руки, моля о безопасном плавании.

Потом пентеконтор – галера, за длинными веслами которой сидели по пять гребцов, – повернул в сторону от Священной Горы. Сверкание мрамора на вершине Бирсы исчезало в синеве неба над красной линией берега. Маленький Ганнибал, который наблюдал за всем, стоя под навесом на корме, не мог предположить, что тридцать шесть лет пройдет, прежде чем ему доведется снова увидеть Карфаген.

Шесть дней и шесть ночей пентеконтор плыл на запад против господствующего ветра. Корабль держался вне зоны видимости со стоянок карфагенских судов на Африканском побережье и с Питиузских и Балеарских островов с европейской стороны. Войдя в океанские воды, он миновал Геркулесовы столбы (нынешний Гибралтарский пролив). Потом, когда дельфины начали резвиться вокруг длинных весел, корабль повернул к северу, к островку у Европейского побережья.

Город на скалистом острове назывался Гадес (или крепость Гадир, ныне Кадис). Он был еще более древним, чем Карфаген, и вместе с тем во многом на него похожим. Узкий извилистый полуостров простирался к храмам и торговым лавкам Гадеса, как естественный мол защищая прекрасный глубоководный залив. Суда, которые стояли здесь на якоре, были тяжелыми парусниками. Облаченные в мантии судьи, встретив Гамилькара при высадке, по всей форме приветствовали его, ожидая узнать причину его прибытия. Здешние женщины не наблюдали за происходящим, стоя на ступенях храмов, как это было в Карфагене. Прибой, обрушивающийся внизу на скалы, ревел, как шторм, хотя небо оставалось безоблачным. Гамилькар со своей стороны поздоровался с жителями Гадеса с политичной любезностью. Хотя он имел скрепленную печатью дощечку с надписью, удостоверяющей его положение протектора Карфагена, он предъявил еще и ценную бумагу, которая убедила жителей Гадеса, что он берет на себя стоимость выполнения своей миссии.

Его задачей было освоить испанскую землю. В кратчайшее время эта западная оконечность Европы станет новой карфагенской базой, которая будет служить расширению торговли на западном побережье океана.

В таком объяснении Гамилькара заключалось много правдивого, но это была не вся правда. Огромный полуостров Испании был недосягаем для влияния Рима. Вход на полуостров со стороны материка преграждала стена Пиренейских гор. Новые богатства можно было добыть из недр полуострова, свежие армии набрать из его варварских племен. Земля Испании могла стать опорой для изнуренного Карфагена – своего рода горой Эрик огромного масштаба. Титул Гамилькара – протектор – можно было истолковывать двояко.

У него оставалось, однако, мало времени на то, чтобы выполнить эту задачу.

Сокровища Испании

Атлантический океан не был загадкой для карфагенских мореплавателей, хотя они всячески старались скрыть этот факт. В почти давно забытые времена финикийские путешественники под командованием египетского фараона огибали Африканский континент. Половину тысячелетия Гадес (или Гадир) служил опорой атлантической торговли, которая приносила сушеную рыбу, амбру и олово, необходимое для производства бронзы. Соперники финикийцев так никогда и не узнали, откуда бралось это ценное олово. Когда Карфаген обрел могущество в VI веке до н. э., секреты атлантической торговли стали охранять с помощью силы. Гадес превратился в сторожевой пост на проливе, ведущем в открытый океан. Очевидно, такая блокада западного выхода в океан была очень надежной, потому что, когда один морской капитан соперников, Пифий Марсельский (Массилийский), прорвал блокаду, а возвратившись домой, попытался рассказать правду о том, что он видел, греческие ученые посчитали его рассказ вымыслом. И эта оконечность Европы получила название Испания – «Скрытая земля».

Под завесой тайны карфагеняне тем не менее исследовали Атлантику, добравшись до Канарских островов, а возможно, даже и до далеких Азорских. Один из карфагенян, Гимилькон, проложил путь на север, следуя вдоль берегов, на которых шла торговля оловом, мимо Корнуолла и Британии, вдоль «белых скал» огромного острова, называемого Альбионом, и более маленького «Священного острова» (Ирландия). В своем разведывательном путешествии корабли Гимилькона неожиданно наткнулись на безветренный участок моря, служивший ловушкой как для рыбы, так и для кораблей. Хотя он напоминал Саргассово море вблизи Американского континента, это была скорее часть Бискайского залива, где в плавающих водорослях запутывались косяки тунца – рыбы, к которой карфагеняне всегда проявляли интерес. Сообщение Гимилькона о неподвижном море было добавлено к тем страшным рассказам, с помощью которых карфагеняне охраняли свои секреты.

Примерно в то же самое время, в 500 году до н. э., еще один карфагенянин, Ганнон, руководил флотом, который обогнул Африку. Это была не просто разведка. Флот, состоящий из 50 пентеконторов, перевозил 30 000 человек, включая членов команды судов и поселенцев. Ганнон выполнял определенный план, поскольку, двигаясь на юг, он высаживал поселенцев у плодородных устьев рек и обзаводился переводчиками, готовясь к встрече с коренными жителями на следующем этапе пути. Его карфагеняне слышали вдалеке удары местных тамтамов и узнали, как называется человекоподобное существо – горилла. Прежде чем повернуть назад, Ганнон, который, как и Гамилькар, был суффетом Карфагена, возвел город на острове вблизи устья реки. Он дал ему имя Керне, но где был этот город, никто сегодня сказать не может. Если Керне находился, как многие думают, к югу от Карфагена, суда Ганнона могли попасть на реку Нигер. Существует вероятность, что прибрежные поселения, основанные Ганноном, были связаны с караванными путями в глубине континента, по которым в его родной город доставляли слонов, золото, одежду и рабов.

Если это было так, то во времена Гамилькара Карфаген имел свои торговые порты на западном побережье Африки, где европейские мореплаватели больше не появлялись в течение девятнадцати столетий.

Более того, финикийцы-карфагеняне были первыми в истории людьми, которые основали колонии за морями. Тем самым они сделали первый шаг к новой эре, положив modus viverdi, то есть принципу сосуществования между культурным городом и далекими дикими народами. До этого времени империя действовала методом завоеваний, касалось ли это безжалостного подчинения ассирийцев или более мягкого господства над египтянами. Власть самого Карфагена распространялась только на часть побережья между Киртой кочевников и пустынными заливами Сирта. Карфагеняне владели не более чем центрами на суше с широко раскинувшимися вокруг них поселениями. Эти центры не пытались управлять глубинными районами. Они помогали добывать ископаемые и вести сельскохозяйственные работы на окружающих землях. Иезекииль описывает один из таких древних торговых портов такими словами: «Фарсис, торговец твой, по множеству всякого богатства, платил за товары твои серебром, железом, свинцом и оловом». Эти торговцы держались в стороне, жили своей собственной жизнью возле Гадеса, на Атлантическом побережье.

Таким образом, Гамилькар был призван впервые изменить древнюю систему экстерриториальных отношений и подчинить весь полуостров Испании вместе с его многочисленными обитателями правительству Карфагена.