Как теперь понял Джайлс, все это было неправдой. Но не это открытие его озадачило. Хэма грызло нечто большее, чем просто разница между его истинной природой и представлениями окружающих. Мягкие, но настойчивые вопросы с ответами в той же отрывочной манере, в какой Хэм высказывался обо всем остальном, вскрыли для него более глубокую проблему.
Важнейшим существом для Хэма был его напарник по работе Джейс. Носили ли их отношения сексуальный оттенок – едва ли можно было понять по описаниям в характерной для Хэма детской манере. Важно, что никто больше Хэма не любил – ни мать, ни отец, ни брат, ни подруга. Только Джейс. И Хэм отвечал ему тем же. Вот уже двенадцать лет они жили в одной казарме и были приятелями по пиву, что по сути означало, что после работы они всегда выпивали вместе.
Но внезапно Хэма забрали и отправили в какую-то непонятную колонию на далекой планете, где он вряд ли встретит человека своего круга, с которым можно будет поговорить. Он не мог даже написать Джейсу – не потому что был неграмотен, а просто изложение чего-либо, помимо бесчувственных голых фактов, требовало от Хэма чрезмерных творческих усилий.
И вот, переживая эту потерю, он все глубже погружался в отчаяние, чего не замечал никто из его так называемых коллег. Объяснить другим свою эмоциональную проблему он не мог. У него не было слов для обозначения новой терзавшей его боли; он даже не связал ее сознательно с настоящей причиной – но Джайлсу удалось, понемногу вытягивая из него нужную информацию, прийти к пониманию того, в чем Хэм не мог признаться даже самому себе.
Хэм, лишенный Джейса, нуждался в том, чтобы к кому-нибудь привязаться. Бессознательно он выбрал для этого Джайлса, единственного среди окружавших его чужаков и более образованных трудяг, кто имел такой же рост, силу и другие качества, которыми обладали прежние друзья Хэма.
Реакция здоровяка-работяги не так уж и удивительна, подумал Джайлс. Они с Хэмом находились на противоположных концах социальной лестницы, но безжалостная рука норм поведения и правомочий подхватила их, пока они были еще слишком молоды, чтобы понимать происходящее, и придала обоим направление той жизни, которую они будут вести. «Оба одинаково прокляты, – подумал Джайлс, – но нет, Хэм даже в лучшем положении. У него оставалась свобода любить – пусть даже кого-то из сотоварищей». У Джайлса тоже была тесная дружба с Полом Окэ, возможно, теснее, чем с кем-либо еще, но при этом нельзя сказать, что они были «друзьями» даже в упрощенном смысле этого слова, как понимают его в бараках Хэма.
Что же касается девушек… женщин, то внезапно Джайлс осознал, что ни в одном из кратковременных увлечений не дал другой стороне ничего особенно памятного, да и сам не получил. Впервые он понял, что его никто не любил, и сам он не любил ни одного человека. Его родители еще живы, но отдалены от него нормами поведения и возрастом. Братья и сестры если бы у него и были, все воспитывались бы отдельно от него и стали бы добродушными незнакомцами. Он не страдал от отсутствия привязанностей, которые для Хэма были среди основных составляющих жизни, но всего лишь признавал возможность их существования. Любовь для него была долгом, а долг – любовью. Далее долга его эмоциональная сфера не простиралась, и не похоже было, что когда-нибудь станет иначе.
Его мысли снова вернулись к Хэму. Тот, сам не сознавая, сжал руку Джайлса в своем огромном кулаке и плакал над ней в безмолвном отчаянии. Ему никогда не удастся осознать, понял Джайлс, почему он страдает. Пожалуй, самым удачным в привязанности Хэма к Джайлсу было то, что хотя амбал ее и испытывал, но был совершенно неспособен признать это. Даже сама мысль о том, чтобы стать другом магната в любом доступном ему смысле, была настолько несовместима с его представлениями о жизни, что сознание милосердно не допускало ее. Единственное, что могло прийти ему в голову – это отчаянное желание сделать что-нибудь для Джайлса, что-то значительное и опасное, вплоть до того, чтобы отдать за него свою жизнь. Об этом он и пытался сообщить Джайлсу отрывочными фразами.
– Хорошо, – сказал Джайлс. – Хорошо, Хэм. Я понял это. Не беспокойся. Как только ты мне понадобишься, я тебя немедленно позову.
– Вы сделаете это? – спросил Хэм.
– Конечно, – ответил Джайлс. – Пусть тебя это не беспокоит. Все будет хорошо.
– В самом деле? – Хэм по-прежнему плакал, но теперь уже от благодарности и облегчения – сам он не смог бы этого сформулировать, как не мог раньше объяснить причину своего горя. Плакал, вцепившись в руку Джайлса.
Джайлс терпеливо посидел с ним немного, пока тот не уснул. Затем, осторожно освободив руку, встал и потянулся, разминая затекшие мышцы. От долгого сидения на полу ноги свело. Он сделал мысленную пометку выяснить, когда они сядут на планету, есть ли в этом мире другие чернорабочие. Скорее всего, невозможно вернуть Хэма обратно на Землю, но наверняка можно устроить, чтобы он попал на работу в такое место, где найдет товарищей своего же круга – если подобное место вообще существует в колониальном мире.
Джайлс снова улегся на свою койку и закрыл глаза. Должен же быть какой-то способ убедить капитана изменить курс спасательной шлюпки на 20В-40. Теперь он знал, что Всемирная полиция тоже считает, что Пол находится где-то в колониях, а значит, они могли отправить туда кого-то охотиться за ним. Но Джайлс никак не ожидал, что чужак-пилот, управляющий спасательной шлюпкой, кем бы он ни был, будет так упрямо придерживаться курса к исходному месту назначения корабля.
Почему? – вот в чем вопрос. Почему капитан так непреклонна в своем отказе поступить разумно и направиться к ближайшей планете с космопортом? Может быть, если он сможет разобраться, чем она руководствуется…
7
Двое корабельных суток спустя Джайлс все еще не нашел ответа на свой вопрос, не придумал решения проблемы, как направить спасательную шлюпку к 20В-40. Но, видно, не судьба была ему подумать об этом спокойно. Едва он сел на свою койку со звуковым аппаратом Эстевена, чтобы надиктовать события предыдущего дня, за ближайшей перегородкой, окружавшей койки в средней части корабля, раздался бурный шум. Крики, вопли, звук падения тела.
Он сунул звуковой аппарат в карман и выбежал в среднюю часть шлюпки, раздвинув панели, примерно с той же поспешностью, как когда кричала Ди после смерти инженера. Там Грос прижал Эстевена к стене шлюпки и пытался выбить из него дух. Грос был минимум лет на десять старше Эстевена, а кроме того, ниже ростом, легче и явно не имел представления, как надо драться, кроме общей идеи, что нужно сжать кулаки и махать ими, пытаясь попасть в другого человека. Но ярость компенсировала все эти недостатки. Эстевен, прижатый спиной к стене между двумя койками, не мог сбежать от обезумевшего компьютерщика, и не вызывало сомнений, что если его не спасти, то Грос рано или поздно сможет нанести ему серьезный вред.
Джайлс перемахнул через две койки, отделявшие его от них, и схватил Гросса за воротник и за складку комбинезона у пояса.
– Остановись! – рявкнул он, отодвигая компьютерщика от Эстевена, уже привалившегося к стене. – Успокойся, Грос. Нет, нет, не пытайся ударить меня, веди себя спокойно. А ты, Эстевен, сядь вон на ту койку и расскажи, что случилось.
– Он, он… – Эстевен почти всхлипывал. Неестественный румянец, который Джайлс уже замечал однажды, снова появился на его щеке, а палец, которым он указывал на Гроса, дрожал. – У него есть всё для развлечений. И компьютер у него есть, и книга… Я хотел лишь взять из нее пару страниц, чтобы записать музыку, которую сочинил…
– Всего лишь!.. – возмущенно выкрикнул Грос. – Всего лишь пару страниц?! Целая куча листов вырвана из книги моего предка по пропозициональному исчислению! Я в свободное время потихоньку продираюсь через этот сложный текст, но сама книга – она бесценна! Ей более двухсот двадцати пяти лет! Я не могу позволить вырывать страницы из древнего наследия нашей семьи, чтобы он нацарапал какую-то доморощенную мелодийку! Да и зачем ему вообще сочинять музыку? Все знают, что теперь музыку уже никто не пишет…
– Грос! – сказал Джайлс. Тот замолк.
– Он думает… – начал Эстевен.
– И ты тоже, – сказал Джайлс. – Успокойся, Грос. Покажи-ка мне книгу.
Бросив на Эстевена свирепый взгляд, Грос сунул руку в карман комбинезона и достал томик в коричневой обложке, маленький, умещающийся на ладони. Открыв его, Джайлс увидел, что на маленьких страницах действительно много пустого места между диаграммами и возле них.
– Это и в самом деле какой-то учебник по математике, – сказал он. – Говоришь, пропозициональное исчисление?
– Именно так, ваша светлость, – уже менее резко ответил Грос. – Мой дед купил ее еще до Зеленой Революции. Фамильная реликвия – вещь еще с тех времен, когда компьютеры занимали целые этажи зданий.
– Этой книге двести двадцать пять лет? Нельзя винить тебя в том, что ты не позволяешь повреждать ее.
Он вдруг нахмурился и, зажав уголок страницы большим и средним пальцами, потер его.
– В очень хорошем состоянии для такой старой книги, – сказал он. – Как…
– Ее пластифицировали, – гордо ответил Грос. – Все исходные материалы заменили на мономолекулы. Моему отцу это обошлось в месячный заработок, но зато за прошедшие пятьдесят четыре года нисколько не затерлась.
– Пластик? – странным голосом спросил Эстевен и уставился на книгу в руках Джайлса.
– Именно так, Эстевен, – сказал Джайлс. – Грос не обманывает. И что с того?
– Ну… ничего, – сказал тот, все еще не отрывая взгляда от книги. – Только… пожалуй, если это пластик, мое стило не будет на нем писать. Эти листы мне не подходят.
– Какого же черта ты не догадался спросить об этом, прежде чем пытаться украсть мою книгу?! – возмутился Грос.
– Ну я же сперва попросил тебя…
– И я сказал тебе «нет»! Неужели я должен давать объяснения, почему нельзя рвать книгу, доставшуюся мне по наследству?
– Несколько мудрее было бы все же объяснить ему это, – сухо заметил Джайлс, возвращая книгу. – Вот. Отныне постарайся хранить ее понадежнее, чтобы никто не попытался вырвать страницы.
Он направился в переднюю часть корабля, к своей койке. За его спиной включился звуковой аппарат, и послышались знакомые три аккорда Боссера, подкрепляющие задумчивое хриплое пение Сингха.
Сев на койку, он обнаружил, что Мара последовала за ним и встала теперь рядом.
– Да? – сказал Джайлс, подняв на нее взгляд.
– Можно вам кое-что показать? – спросила она с очень серьезным видом.
– В чем дело?
– Если вы пойдете со мной…
Из средней части донесся новый взрыв голосов, и Боссер с Сингхом вдруг сменились пронзительно-завывающей мелодией сольного инструмента.
Вбежав в огражденное пространство, Джайлс увидел, что Грос пытается вырвать звуковой аппарат из рук Эстевена.
– Чтоб я больше не слышал ничего подобного! – кричал Грос. – Верни нам Боссера и Сингха, было же здорово!
– Минутку, минутку, – умолял Эстевен. – Послушай немного этот спайни…
– Какой, к дьяволу, спайни? – ревел Грос. – Это дерьмовый кайлин, ненавижу музыку в стиле кайлин!