Крест и король

Но ни боги, ни люди не вмешивались. Стражи больше не обращали на него внимания, разговаривали между собой. Он не был мертв, поскольку то, к чему его готовили, требовало, чтобы жертва дышала, а главное, чтобы в ее жилах текла кровь. Но и только. Больше ни в чем нужды не было.

Сейчас, к концу долгой ночи, стражники перенесли его из строения, где стоял свежепросмоленный флагманский корабль, вдоль длинного ряда деревянных катков, образующих спуск к воде.

– Это мы. А вот он, – пробурчал их старший, крепкий мужчина средних лет.

– Как мы это сделаем? – спросил один из воинов, юный, отличавшийся от товарищей отсутствием регалий, шрамов и серебряных браслетов. – Я никогда этого не видел.

– Ну так смотри и учись. Первым делом разрежь ему ремни на запястьях. Нет, не бойся. – (Юноша колебался, машинально высматривая, куда мог бы побежать пленник.) – Он спекся. Взгляни на него: если отпустить, он не сможет даже ползти. Не урони его, осторожно. Просто освободи запястья, вот так.

Пленник пошатнулся, когда ремни были перерезаны, и увидел перед собой бледный, но разгорающийся отблеск.

– Теперь положи его на бревно. Животом вниз. Ноги вместе. А сейчас смотри, малыш. Запомни, это важно. Трэлл должен лежать спиной кверху, скоро узнаешь почему. Есть причина, чтобы руки не были у него сзади, и надо, чтобы он не мог отодвинуться. И еще надо, чтобы он не мог корчиться. Поэтому я делаю так. – Старший из воинов прижал лицо пленного к толстому сосновому бревну, на котором тот лежал, взял его руки и вытянул вперед, так что жертва стала похожа на ныряльщика. Из-за пояса он достал молоток и два железных гвоздя. – Обычно мы трэллов связываем, но сейчас, чтобы ты намотал на ус, поступим иначе. Я однажды видел такую штуку в христианской церкви. И конечно, гвозди были вбиты не туда, куда надо. Ох и дурни же эти христиане!

Покряхтывая от усилий, ветеран аккуратно вгонял гвоздь в запястье. Позади него толпились воины. Светало, на востоке обрисовались темные силуэты. Копья и шлемы зубчатым контуром отгородили часть неба, откуда солнце вскоре должно было бросить свой первый луч на происходящее и начать первый день нового года у викингов, – день, когда продолжительность тьмы и света одинакова.

– Он хорошо держится, – сказал юноша, когда наставник принялся вбивать второй гвоздь. – Больше похож на воина, чем на трэлла. Кто он такой, кстати?

– Он-то? Просто рыбак, которого мы захватили в прошлом году на обратном пути. И он не держится хорошо, а просто ничего не чувствует: руки давно омертвели. Теперь уже скоро, – добавил он для пригвожденного к бревну человека и потрепал его по подбородку. – В следующем мире не говори обо мне дурного. Если бы я плохо сделал свое дело, было бы много хуже. Но я все сделал правильно. Вы двое, привяжите ему ноги, гвоздей больше не надо. Ступни вместе. Когда придет время, мы его повернем.

Группка людей поднялась на ноги, оставив жертву распростертой вдоль соснового бревна.

– Готово, Вестмар? – раздался голос.

– Готово, господин.

Пока они работали, место позади них заполнилось людьми. На заднем плане, вдали от берега и фьорда, вздымались неясные очертания невольничьих загонов, корабельных мастерских и доков. Угадывались стройные шеренги бараков, служивших пристанищем для верных отрядов морских королей, сыновей Рагнара, – некогда четверых братьев, а ныне только троих. Из бараков потоком шли люди, одни мужчины – ни женщины, ни ребенка, – чтобы увидеть торжественное зрелище: спуск на воду первого корабля, начало военного похода, который принесет разор и погибель христианам и их союзникам на юге.

Однако воины попятились, построившись на берегу фьорда широким полукругом. К самому берегу вышло только три человека, все высокие и могучие, в расцвете сил, три оставшихся в живых сына Рагнара Мохнатые Штаны: седой Убби, похититель женщин; рыжебородый Хальвдан, заядлый борец и воин, фанатически преданный воинским обычаям и кодексу чести. Впереди них стоял Сигурд Змеиный Глаз, прозванный так, потому что белки окружали самые зрачки его глаз, словно у змеи; человек, который вознамерился стать королем всех земель Севера.

Все лица были обращены на восток: не покажется ли из-за горизонта краешек солнечного диска. В месяце, который христиане называют мартом, здесь, в Дании, по большей части бывают видны только облака. Сегодня же, как доброе предзнаменование, небо было чистым, не считая легкой дымки у края, уже подернувшейся розовым из-за невидимого пока солнца. Среди ожидающих поднялся легкий гул, когда вперед вышли толкователи примет, ссутулившиеся старики, со священными торбами, ножами и бараньими лопатками для предсказаний.

Сигурд смотрел на них холодно. Они были нужны воинам. Но он не боялся дурных предзнаменований, жалких пророчеств. Ведун, который вещал недоброе, так же легко мог оказаться на жертвенном камне, как и любой человек.

В мертвом торжественном молчании распростертый на бревне пленник обрел голос. Пригвожденный и связанный, он не мог пошевелить даже пальцем. Но ему удалось вывернуть голову назад, и он заговорил придушенным голосом, обращаясь к среднему из троих сыновей Рагнара:

– Что ты делаешь, Сигурд? Я вам не враг. Я не христианин и не человек Пути. Я датчанин и свободнорожденный, как и ты сам. Какое ты имеешь право отнимать у меня жизнь?

Его последние слова потонули в гуле толпы. На востоке пролегла полоска света, солнце вставало над почти плоским горизонтом Сьелланда, самого восточного из датских островов. Змеиный Глаз повернулся, сорвал с себя плащ и махнул людям, что находились наверху, в доме.

Тотчас же заскрипели тали, и пятьдесят человек, лучшие из лучших в армии сыновей Рагнара, дружно крякнув, навалились всем своим весом на канаты, привязанные к уключинам. Из строения показалась драконья голова флагманского корабля Змеиного Глаза, самого «Франи ормра», то есть «Сияющего червя». Вытянутая с плоского места на смазанные салом катки десятитонная махина, пятидесятифутовый киль сделан из самого прочного дуба во всей Дании.

Корабль достиг верхушки слипа. Распятый выгнул шею вбок, чтобы видеть свою судьбу, надвигающуюся сверху, и крепко сжал челюсти, чтобы сдержать рвущийся крик. Только одного он мог лишить своих мучителей – доброго предзнаменования для похода. Страха, отчаяния и воплей жертвы.

Воины разом налегли на канаты, нос клюнул, и корабль заскользил вниз, тяжело ударяя по каждому бревну. Когда крутой форштевень завис над приговоренным, тот закричал снова, вкладывая в каждое слово презрительный вызов:

– Какое ты имеешь право, Сигурд? Что сделало тебя королем?

Киль ударил его точно в поясницу, проехал и размозжил своей ужасающей тяжестью. Невольно легкие выдавили предсмертный стон, превратившийся в крик, когда боль превзошла все мыслимые пределы. Корабль пошел над жертвой – а катальщики теперь притормаживали его, – и бревно с распятым провернулось. Кровь из растерзанного сердца и легких струей брызнула под давлением массивного киля.

Она выплеснулась и наверх, на развал бортов. Прорицатели, которые внимательно следили, пригнувшись как можно ниже, чтобы не пропустить ни одной детали, кричали и в восторге крутили длинными рукавами с бахромой:

– Кровь! Кровь на бортах для морского владыки!

– И крик! Предсмертный крик для предводителя воинов!

Корабль с плеском вошел в тихие воды Бретраборгского фьорда. В этот момент солнечный диск полностью поднялся над линией горизонта, пронзая дымку длинными лучами. Отбросив плащ, Змеиный Глаз схватил копье и воздел его над тенями дока и слипа. Солнце пламенем зажгло восемнадцатидюймовый треугольный наконечник.

– Красный свет и красное копье в новом году! – дружно воскликнули воины, заглушив вопли прорицателей.

– Что сделало меня королем? – крикнул Змеиный Глаз вслед отлетающей душе жертвы. – Кровь, что я пролил, и кровь в моих жилах! Потому что я богорожденный сын Рагнара, сына Волси, от семени бессмертных. А сыновья смертных – катки под моим килем!

Позади него армия викингов побежала к своим кораблям, команда за командой, торопясь занять место на переполненных слипах.

Та же зимняя стужа, что сковала Англию, царила и по другую сторону пролива. В холодном городе Кёльне в тот самый день, когда был коронован Альфред, одиннадцать человек сидели в пустом нетопленом зале большой церкви за сотни миль к югу от Бретраборга с его человеческими жертвоприношениями. Пурпурная с белым одежда пятерых из них отмечала архиепископский сан – но ни один не носил алого цвета кардиналов. Справа и позади от каждого из пяти сидел человек, одетый в простую черную рясу согласно уставу ордена Святого Хродеганга. Каждый был капелланом, исповедником и советчиком своего архиепископа – не имея чинов, но имея огромное влияние, а также весомые надежды унаследовать достояние князей Церкви.

Одиннадцатый человек тоже носил черную рясу, на этот раз рясу простого дьякона. Он украдкой рассматривал собравшихся, признавая и уважая их власть, но сомневаясь в своем праве на место за их столом. Это был Эркенберт, некогда архидиакон великого собора в Йорке и правая рука архиепископа Вульфхера. Но собора, разграбленного в прошлом году взбесившимися северными язычниками, больше не было. И Вульфхер, хотя и остался архиепископом, был просто приживалом у своих собратьев-архиепископов, объектом презрительного милосердия, как и его товарищ по несчастью, примас Кентерберийского собора.

Эркенберт не знал, зачем его позвали на эту встречу. Он не подозревал, что подвергается смертельной опасности. Комната была пуста не потому, что великий архиепископ Кёльна не мог себе позволить ее украсить. Она была пуста, так как он хотел, чтобы ни один соглядатай не мог в ней укрыться. Произносимые здесь слова, стань они известны, означали бы смерть для всех присутствовавших.

Собравшиеся медленно, постепенно, осторожно, прощупывая друг друга, подходили к общему решению. Теперь, когда оно было принято, напряжение спало.

– Итак, он должен уйти, – повторил архиепископ Гюнтер, организатор встречи в Кёльне.

Молчаливые кивки собравшихся вокруг стола.

– Его ошибки слишком велики, чтобы смотреть на них сквозь пальцы, – подтвердил Тевтгард из Трира. – Не только поражение крестоносцев, посланных им против английских провинций…

– Хотя уже одно это знак Божественного нерасположения, – поддакнул известный своей набожностью Хинкмар из Реймса.

– Но еще он позволил прорасти семенам. Семенам худшего, чем поражение какого-то короля. Семенам раскола.

Слово было сказано, и сразу настала тишина. Все знали, что случилось в прошлом году. Когда под одновременным давлением норманнов и собственных епископов юный король западных саксов Альфред объединился с какой-то языческой сектой, прозываемой, как они слышали, Путем. Он успешно разбил викинга Ивара Рагнарссона, а затем и Карла Лысого, христианского короля франков и представителя самого папы. Теперь Альфред беспрепятственно правил в Англии, хоть и деля свой доминион с каким-то языческим ярлом, чье имя звучало неуместной шуткой. Но не шуткой было то, что в отместку за решение папы Николая послать крестоносцев Альфред объявил об отделении Английской церкви от Вселенской и Апостольской римской церкви. Еще меньше походило на шутку лишение Церкви в Англии ее земель и собственности. Альфред позволял проповедовать и служить службы только тем, кто готов был обеспечивать себе пропитание за счет добровольных подаяний паствы. Даже ходили слухи, что новая власть склоняет клириков к ремеслам или торговле.

– Из-за этих поражений, из-за этого раскола он должен уйти, – повторил Гюнтер, оглядывая сидящих. – Я утверждаю, что папа Николай обязан отправиться к Господу. Он стар, но недостаточно. Мы должны ускорить его уход.

Теперь, когда слово было произнесено, воцарилась тишина; князьям Церкви нелегко было говорить об убийстве папы. Мейнхард, архиепископ Майнца, суровый и жесткий, заговорил громким голосом:

– Мы сможем осуществить это?

Священник рядом с Гюнтером пошевелился и сказал:

– Затруднений не будет. В окружении папы есть люди, которым мы можем доверять. Эти люди не забыли, что они немцы, как и мы с вами. Яд применять не советую. Лучше подушка ночью. Если он не проснется, его место будет объявлено вакантным без всякого скандала.

– Хорошо, – произнес Гюнтер. – Хоть я и считаю смерть папы Николая необходимой, ему самому, перед Богом клянусь, я не желаю ни малейшего зла.

Остальные взглянули на него с легким скептицизмом. Все знали, что всего десять лет назад папа Николай сместил Гюнтера и прогнал его с глаз долой за непослушание. Так же он обошелся и с Тевтгардом из Трира, а потом обругал и отверг даже святошу Хинкмара.

– Это был великий человек, который выполнял свой долг так, как понимал его. Я не виню Николая даже за злополучную экспедицию короля Карла. Нет, дело не в Крестовых походах. Но он допустил ошибку. Скажи им, Арно, – обратился Гюнтер к своему помощнику. – Объясни, как мы понимаем дело.