Призрак Оперы

– Кто же слышал его еще, Кристина?

– Вы, мой друг.

– Я? Я слышал Ангела музыки?

– Да, в тот вечер; это говорил он, когда вы слушали за дверью моей гримерной. Это он сказал мне: «Любите меня». Однако я думала, что только одна различаю его голос. Представьте же мое удивление, когда сегодня утром я узнала, что и вы смогли его услышать, и вы тоже.

Рауль рассмеялся. И тотчас тьма над пустынной равниной рассеялась, и первые лучи лунного света упали на молодых людей. Кристина с неприязненным видом повернулась к Раулю. Глаза ее, обычно такие ласковые, метали молнии.

– Почему вы смеетесь? Может, вы думаете, что слышали голос мужчины?

– Конечно! – отвечал молодой человек, мысли которого начали путаться из-за воинственного поведения Кристины.

– И это вы, Рауль, вы говорите мне это! Мой давний маленький товарищ! Друг моего отца! Я не узнаю вас больше. Что вы себе вообразили? Я честная девушка, господин виконт де Шаньи, и не закрываюсь у себя в гримерной с мужскими голосами. Если бы вы открыли дверь, то увидели бы, что там никого не было!

– Верно! Когда вы ушли, я открыл дверь и никого не нашел в гримерной…

– Вот видите. В чем же дело?

Виконт собрал все свое мужество.

– А вот в чем, Кристина, я думаю, над вами кто-то смеется!

Она вскрикнула и убежала. Он кинулся вслед за ней, но она бросила ему в неописуемом гневе:

– Оставьте меня! Оставьте меня! – И исчезла.

Рауль вернулся в гостиницу, испытывая страшную усталость, уныние и неизбывную печаль.

Ему сказали, что Кристина поднялась к себе в комнату, заявив, что не спустится к ужину. Молодой человек спросил, не больна ли она. Славная хозяйка гостиницы ответила двусмысленно: мол, если она и страдает, то болезнь ее не опасна, и, полагая, что влюбленные поссорились, пожав плечами, удалилась, давая понять, что испытывает жалость к молодым людям, которые тратят на пустые раздоры считаное время, отпущенное им Господом Богом на земле.

Рауль поужинал в полном одиночестве у огня, как вы сами понимаете, в весьма мрачном расположении духа. Затем попытался читать у себя в комнате, потом попробовал заснуть в своей кровати. В соседних апартаментах не было слышно ни звука. Что делала Кристина? Спала? А если не спала, о чем думала? А он, о чем он думал? В состоянии ли он был сказать это? Странная беседа с Кристиной совсем сбила его с толку!.. И думал он не столько о самой Кристине, сколько о том, что творилось вокруг Кристины, и это «вокруг» казалось таким неясным, таким туманным и неуловимым, что он испытывал странное и томительное чувство неловкости.

Часы тянулись бесконечно медленно. Было, наверное, около половины двенадцатого ночи, когда он явственно различил шаги в соседней комнате. То были легкие, осторожные шаги. Кристина, стало быть, не ложилась? Не отдавая себе отчета в своих действиях, молодой человек торопливо оделся, стараясь не шуметь. И, готовый ко всему, стал ждать. Готовый к чему? Да разве он знал?

Сердце его подскочило, когда он услыхал, как дверь Кристины медленно открывается. Куда она собиралась в столь поздний час, когда в Перро все замерло?

Тихонько приоткрыв свою дверь, Рауль увидел в лунном свете белую фигуру Кристины, с большими предосторожностями скользнувшую по коридору. Вот она дошла до лестницы, спустилась, а он наверху склонился над перилами.

Внезапно он услышал два голоса, торопливо о чем-то переговаривающихся. До него донеслась фраза: «Не потеряйте ключ». Это был голос хозяйки гостиницы.

Внизу отворилась выходившая на рейд дверь. Ее закрыли. И снова все стихло. Рауль тотчас вернулся в свою комнату и подбежал к окну, распахнув его. Белая фигура Кристины маячила на пустынной набережной.

Второй этаж гостиницы «Закатное солнце» был совсем невысок, и шпалерное дерево, протягивавшее свои ветки навстречу нетерпеливым рукам Рауля, позволило тому выбраться наружу так, что хозяйка и не заметила его отсутствия. А посему велико было удивление славной дамы, когда на следующее утро к ней принесли полузамерзшего молодого человека, который был ни жив ни мертв, и она узнала, что его нашли распростертым на ступеньках главного алтаря маленькой церквушки Перро. Она поспешила сообщить новость Кристине. Торопливо спустившись, та с помощью хозяйки гостиницы, не жалея сил, в тревоге стала приводить в чувство Рауля, который вскоре открыл глаза и окончательно вернулся к жизни, увидев склонившееся над ним очаровательное лицо своей подруги.

Что же произошло?

Несколькими неделями позже, когда драма в Опере привлекла внимание прокуратуры, комиссар Мифруа получил возможность допросить виконта де Шаньи относительно событий той ночи в Перро, и вот в каком виде они были записаны в досье проводившегося расследования. (Шифр 150.)

Вопрос. Мадемуазель Дое не видела, как вы спускались из своей комнаты по странно выбранному пути?

Ответ. Нет, сударь, нет. Между тем я следовал за ней, даже не пытаясь заглушить шум своих шагов. Я молил тогда только об одном: чтобы она обернулась, увидела и узнала меня. В самом деле, я говорил себе, что мое преследование неучтиво и шпионство, на которое я решился, недостойно меня. Но она, казалось, ничего не слышала и вела себя так, словно меня там не было. Она спокойно покинула набережную, потом вдруг торопливо пошла обратно и стала подниматься по дороге. Церковные часы только что пробили без четверти двенадцать, и мне почудилось, будто удар часов словно подстегнул ее, ибо она почти бежала. И наконец добралась до входа на кладбище.

Вопрос. Ворота кладбища были открыты?

ОТВЕТ. Да, сударь, и это меня поразило, но, пожалуй, ничуть не удивило мадемуазель Дое.

Вопрос. На кладбище никого не было?

Ответ. Я никого не заметил. Если бы кто-то был там, я бы увидел. Луна светила ослепительно ярко, и снег, покрывавший землю, отражая ее лучи, делал ночь еще светлее.

Вопрос. Нельзя ли было спрятаться за могилами?

Ответ. Нет, сударь. Жалкие надгробные камни утонули под слоем снега, и кресты оказались на уровне земли. Виднелись лишь наши две тени да тени от этих крестов. Церковь была залита светом. Никогда я не видел ночью подобного света. Это было так красиво, прозрачно и пронизано холодом. Я ни разу не ходил ночью на кладбище и не знал, что там можно увидеть подобный свет, я бы сказал «невесомый свет».

Вопрос. Вы суеверны?

Ответ. Нет, сударь, я верующий.

Вопрос. В каком состоянии духа вы находились?

Ответ. Вполне нормальном и спокойном, честное слово. Разумеется, странный уход мадемуазель Дое меня глубоко поразил, но это только сначала; когда же я увидел, что девушка идет на кладбище, то подумал: она пришла исполнить какой-то обет на отцовской могиле, такая вещь показалась мне вполне естественной, и я вновь обрел спокойствие. Я только удивился, что она все еще не слышит, как я иду за ней, ведь снег хрустел у меня под ногами. Вероятно, она полностью была поглощена благочестивыми помыслами. Впрочем, я не хотел мешать ей, и, когда она подошла к могиле отца, я остановился в нескольких шагах сзади. Став на колени в снегу, она перекрестилась и начала молиться. В этот момент пробило полночь. Двенадцатый удар еще звучал в моих ушах, когда внезапно я увидел, что девушка поднимает голову; взгляд ее устремился к небесному своду, а руки простерлись к ночному светилу; мне показалось, ее охватил исступленный восторг, и я все еще спрашивал себя, в чем причина этого внезапного восторга, когда сам поднял голову, растерянно оглядываясь по сторонам и всем своим существом устремляясь к Невидимому, тому Невидимому, кто исполнял для нас музыку. И какую музыку! Мы ее уже знали! Кристина и я не раз слышали ее в детстве. Но никогда на скрипке папаши Дое она не звучала с такой божественной силой. Самое лучшее, что я мог сделать в такую минуту, – это вспомнить все сказанное недавно Кристиной об Ангеле музыки. Я не знал, что и думать о незабываемых звуках: если они не спускались с неба, то неизвестно, откуда брались на земле. Там не было ни инструмента, ни руки, которая водила бы смычком. О, я прекрасно помнил восхитительную мелодию – «Воскрешение Лазаря». Папаша Дое исполнял это для нас в минуты печали и веры. Если бы Ангел Кристины действительно существовал, он не смог бы лучше сыграть той ночью на скрипке покойного деревенского скрипача. Мольба, обращенная к Иисусу, отрывала нас от земли, и, честное слово, я почти ожидал увидеть, как поднимается могильная плита отца Кристины. Мне пришла мысль, что Дое был похоронен вместе со своей скрипкой, и, по правде говоря, я не знаю, до чего дошло в эту зловещую и лучезарную минуту в глуши маленького провинциального кладбища, рядом с черепами, улыбавшимися нам своими неподвижно застывшими челюстями, нет, я в самом деле не знаю, до чего дошло мое воображение и на чем остановилось.

Но вот музыка смолкла, и я пришел в себя. Мне показалось, будто я услышал шум со стороны скопища черепов и костей.

Вопрос. Ах, вот как… Вы слышали шум со стороны скопища черепов и костей?

Ответ. Да, мне почудилось, что черепа усмехаются, и я невольно вздрогнул.

Вопрос. А вы не подумали, что за костями как раз и мог прятаться тот самый божественный музыкант, который так очаровал вас?

Ответ. Еще бы, конечно, подумал и уже не мог думать ни о чем другом, господин комиссар, я даже не последовал за мадемуазель Дое, которая поднялась и спокойно направилась к воротам кладбища. Она была настолько поглощена своими мыслями, что не заметила меня, в этом нет ничего удивительного. Я замер, не спуская глаз с костей, решив до конца разобраться в этой невероятной истории и найти разгадку.

Вопрос. Что же все-таки случилось, если наутро вас нашли полумертвым, распростертым на ступенях главного алтаря?

Ответ. О, все произошло очень быстро… К моим ногам скатился череп, потом второй, и еще один… Можно было подумать, что я стал мишенью этой зловещей игры в шары. Мне пришло в голову, что какое-то неосторожное движение нарушило порядок в нагромождении костей, за которыми прятался наш музыкант. Такое предположение показалось мне тем более обоснованным, что на залитой ослепительным светом стене ризницы внезапно мелькнула чья-то тень.