Призрак оперы

– Ты не хуже меня знаешь, что у нее репутация честной девушки, – ответил Ришар.

– Репутация часто обманчива, – сказал Моншармен. – Вот у меня репутация знатока музыки, а я не знаю, чем отличается соль от фа.

– Успокойся! У тебя никогда не было такой репутации.

Потом Ришар велел привратнику впустить артистов, которые вот уже два часа прогуливались по большой директорской приемной, ожидая, когда откроется дверь, за которой их ждали слава и деньги… или увольнение.

Весь день наши директора вели переговоры, обсуждали дела, подписывали и разрывали контракты, так что можете себе представить, как они утомились в тот вечер – непогожий вечер 25 января – после сумасшедшего дня, наполненного истериками, интригами, рекомендациями, угрозами, протестами, признаниями в любви и ненависти. Они рано ушли домой, даже не заглянув в ложу № 5 и не полюбопытствовав, понравился ли спектакль Дебьену и Полиньи.

На следующее утро Ришар и Моншармен обнаружили среди корреспонденции, во-первых, открытку от призрака:

«Уважаемые директора!

Очень благодарен. Чудесный вечер. Даэ восхитительна. Обратите внимание на хор. Карлотта – превосходный, но бездушный инструмент. Позже напишу вам по поводу 240 тысяч, если быть точным – 233 424 франка 70 су, потому что господа Дебьен и Полиньи переслали мне 6575 франков и 30 сантимов за первые десять дней текущего года в связи с тем, что их полномочия истекали 10-го числа. Ваш слуга, П. О.».

Во-вторых, было письмо от Дебьена и Полиньи:

«Господа!

Спасибо за внимание, но сами понимаете, что перспектива еще раз послушать «Фауста», как бы это ни было приятно для бывших директоров Оперы, не мешает нам напомнить, что мы не имеем никакого права занимать ложу № 5, которая принадлежит исключительно тому, о ком мы с Вами уже говорили, при этом советуем перечитать последний абзац пункта 63. Примите наши уверения и пр.».

– Эти двое уже начинают мне надоедать, – горячо заговорил Ришар, разрывая на клочки письмо Дебьена и Полиньи.

И в тот же вечер ложа № 5 была сдана. На следующий день Ришар и Моншармен нашли на своем столе рапорт старшего контролера, касающийся событий, которые произошли накануне вечером в ложе № 5.

«Я был вынужден, – писал контролер, – вызвать жандарма и дважды – в начале и в середине второго акта – очистить ложу № 5. Находящиеся в ней, которые, кстати, появились только ко второму акту, устроили настоящий скандал, смеялись и отпускали непристойные замечания.

Со всех сторон на них шикали, и зал начал возмущаться. За мной пришла билетерша, я зашел в ложу и сделал им замечание. Нарушители, по-моему, были немного не в себе и завели со мной странные разговоры. Я предупредил их, что, если подобное повторится, мне придется выдворить их. Не успел я выйти, как снова услышал смех в ложе и шумные протесты в зале. Я позвал жандарма и вывел их. Они протестовали, продолжая смеяться, и заявили, что не уйдут, пока им не возвратят деньги. Наконец они успокоились, и я позволил им снова войти в ложу, но смех тут же возобновился, и на этот раз мы выдворили нарушителей окончательно».

– Пусть пошлют за контролером! – крикнул Ришар, обращаясь к секретарю.

В обязанности секретаря Реми, двадцати четырех лет, элегантного, всегда прекрасно одетого, умного и послушного, получавшего жалованье 2400 франков в год, входило: просматривать газеты, отвечать на письма, распределять ложи и пригласительные билеты, договариваться о встречах, беседовать с посетителями, ожидающими в приемной, навещать больных артистов, искать им замену; но главной его обязанностью была оборона директорского кабинета от нежелательных визитеров. Помимо всего прочего, ему постоянно приходилось быть начеку, чтобы – не дай бог! – не оказаться неугодным и выброшенным за дверь без всякой компенсации. И вот секретарь, который уже давно отдал приказание найти главного контролера, ввел его в кабинет.

– Расскажите-ка, что там стряслось вчера? – резко спросил Ришар.

Контролер что-то пробормотал в ответ и сослался на свой рапорт.

– Но почему все-таки эти люди смеялись?

– Господин директор, они, должно быть, хорошо пообедали и скорее были расположены шутить, чем слушать хорошую музыку. Едва войдя в ложу, они позвали билетершу. На ее вопрос: «В чем дело?» – они сказали: «Посмотрите внимательно. Ведь здесь никого нет, так?» – «Никого», – ответила билетерша. «Ну так вот, – заявили они, – когда мы вошли, мы услышали чей-то голос, который сказал, что здесь кто-то есть».

Моншармен с улыбкой наблюдал за Ришаром, однако тому было не до смеха. Он достаточно часто сам проделывал подобного рода трюки, чтобы распознать в наивном рассказе инспектора одну из тех злых шуток, которые вначале забавляют их жертв, но потом приводят их в ярость.

Заметив улыбку на лице Моншармена, контролер счел своим долгом тоже улыбнуться, но тут же взгляд Ришара испепелил беднягу, который поспешил принять сокрушенный вид.

– Скажите же наконец, – загремел ужасный Ришар, – когда они вошли в ложу, там кто-нибудь был?

– Никого, господин директор! Совершенно никого! Ни в ложе справа, ни в ложе слева, клянусь вам. Готов отдать руку на отсечение, что никого там не было. Так что это была лишь шутка.

– А билетерша, что она сказала?

– О! Она просто сказала, что это ложа Призрака Оперы. Вот так-то!

И контролер коротко рассмеялся, однако тут же осознал свою ошибку: так как не успел он произнести последние слова «ложа Призрака Оперы», как и без того темное лицо Ришара стало мрачным, как туча.

– Давайте сюда билетершу! – приказал Ришар. – Немедленно! И выпроводите всю эту толпу за дверь!

Контролер хотел возразить, но Ришар заткнул ему рот грозным:

– Замолчите.

Затем, когда губы несчастного служащего, казалось, были навеки сомкнуты, господин директор приказал им снова раствориться.

– Что это за Призрак Оперы? – проворчал Ришар.

Однако контролер уже был не в состоянии произнести ни слова. Отчаянно пожимая плечами и скривив лицо, он давал понять, что ничего об этом не знает и знать не желает.

– Вы-то хоть видели этого призрака?

Контролер энергично затряс головой.

– Тем хуже! – холодно проговорил Ришар.

Контролер сделал огромные глаза, собираясь спросить, почему господин директор произнес эти угрожающие слова «Тем хуже!».

– Потому что я рассчитаю всех, кто его не видел, – сквозь зубы процедил директор. – Подумать только: призрак шляется по театру, и никто его в глаза не видел! Я заставлю всех заниматься своим делом!

Глава V

Ложа № 5

(Продолжение)

После этих слов Ришар потерял всякий интерес к контролеру и начал обсуждать другие дела с вошедшим администратором. Контролер решил, что пора ретироваться, и потихоньку, пятясь, приблизился к двери и вдруг застыл как вкопанный, услышав окрик заметившего этот маневр Ришара:

– Стоять!

Благодаря расторопности Реми, быстро разыскали билетершу, которая работала еще и консьержкой на улице Прованс в двух шагах от Оперы.

– Как вас зовут?

– Мадам Жири. Вы же меня знаете, господин директор: я – мать малышки Жири, или малышки Мэг, если хотите.

Это было сказано суровым и торжественным тоном, который оказал должное действие на директора. Он оглядел мадам Жири – выцветшая шаль, стоптанные туфли, старенькое платье из тафты, шляпа грязно-серого цвета. Выражение лица Ришара говорило о том, что он вообще не знал и не помнил ни мадам Жири, ни малышку Жири, ни даже малышку Мэг. Однако гордая мадам полагала, что ее должны знать все. Я не знаю, какие у нее были для этого основания, но мне сдается, что от ее имени произошло слово giries[9 - Giries (фр.) – неестественность, кривляние (арго).], которое употребляется в жаргоне артистов.

– Не помню такой, – буркнул наконец директор. – Но все равно расскажите, мадам Жири, как получилось, что вчера вечером вам с контролером пришлось прибегнуть к услугам жандарма?

– Я как раз сама хотела поговорить об этом, господин директор, чтобы с вами не случилось таких неприятностей, как с господами Дебьеном и Полиньи… Они-то ведь тоже не хотели меня слушать сначала…