Гнев, злоба, раздражение. Учение Евагрия Понтийского о гневе и кротости

Эта гармония возможна лишь тогда, когда все три части действуют не только «в соответствии с природой», то есть согласно воле Творца, но также и во взаимном согласии. Если же иррациональная часть действует сама по себе, человек теряет свое внутреннее равновесие и становится жертвой страстей.

«Ярость их по подобию змиину»:

Если побеждает ярость, то душа «звереет»[38 - Ср.: Пс 48; 13,21.], если побеждает желательная ее часть, то она становится «конем» или «лошаком»[39 - См.: Пс 31, 9. Ср.: in Ps 75, 7 ? (конь и лошак – это библейские модели «страстных людей, которые одержимы иррациональным влечением к тому, что им не принадлежит, и ржут на жену другого», ср.: Иер 5, 8).]. Если, напротив, побеждает ум, то она становится Ангелом[40 - Ср.: KG I, 68 (в Ангелах главенствует ум и огонь).] или даже Самим Богом»[41 - In Ps 57, 5 [цит. из псалма дана в слав, переводе; здесь и дал. слав, пер. дается в тех случаях, когда он является более точным, нежели русский синодальный перевод]. О человеке как Боге ср.: Ер fid. 3, 8 и дал. («из милости»); KG IV, 51, 81; in Ps 5, 7 у (цит. Пс. 81, 6).].

Дабы воспрепятствовать сему противоестественному бесчинию «сожителей» ума[42 - InProv31,21 (G377).]и «объединить внутреннюю триаду посредством уз мира»[43 - Ср.: Eul 6.], между тремя частями души должен царить порядок, то есть ум должен принять на себя подобающую ему власть, в силу чего он называется также управителем (heghemonikоn)[44 - In Ps 65,15?.]. Ибо, как указано в цитированном выше тексте, бесчиние всегда возникает в иррациональной части души, которая вследствие этого называется также страстной частью[45 - InPs 107, 3 р.]. Потому что именно она особым образом восприимчива к страстям, которые Евагрий постоянно трактует как болезнь (pаthe)[46 - Ср.: KG I, 41.], вызванную злоупотреблением того, что само по себе является добром[47 - Умозрительные главы. Ill, 59 (цит. изд., с. 120).]. Из этой «страстной части» бесчиние поднимается в душе вверх и «омрачает ум»[48 - Слово о духовном делании. 74 (цит. изд., с. 108).].

Эта предрасположенность к страстям проистекает из тесной связи между двумя иррациональными частями и телом (а через тело – и со всей материальной реальностью), которая может, но не обязательно должна вызвать в нас прилив желания или вспышку гнева. Сами по себе, как творения Божии, материальные вещи этого мира добры и никоим образом не являются препятствием на пути ко спасению[49 - In Ps 145,8 ?.]. В общем верно, что «страсти могут приводиться в движение чувствами»[50 - Слово о духовном делании. 38 (цит. изд., с. 102).].

«Вне чувственных вещей нами не может овладеть никакая нечистая мысль»[51 - М. с. 24, 5.]. Но двигатель страстей все же находится в нас самих [52 - Слово о духовном делании. 6 (цит. изд., с. 96).], в нашем свободном «согласии»[53 - Там же. 75 (цит. изд., с. 108).].

«Если мы имеем страстные воспоминания о каких-либо вещах, то это значит, что эти вещи мы прежде восприняли со страстью. И наоборот, о том, что мы восприняли со страстью, будем иметь страстные воспоминания»[54 - Там же. 34 (цит. изд., с. 102).].

В этом отношении следует помнить, что здесь – в соответствии с пониманием Евагрия – никоим образом не имеются в виду исключительно психологические, внутренние душевные процессы. Если «страсти души имеют истоки в людях, страсти же тела – в теле»[55 - Там же. 35 (цит. изд., с. 102).]и в его естественных потребностях, то на глубинном уровне невидимые для нас бесы[56 - KG I, 22.] через свои искушения приводят нас к тому, что вещи, сами по себе естественные, преобразуются в страсти[57 - Слово о духовном делании. 34 (цит. изд., с. 102).]. Только душа действительно умиротворенная и достигшая единства защищена от подобных нападений.

«Тот, чей ум всегда с Тобою [с Господом] (Пс 72,23), у кого яростная часть [души] полна кротости вследствие памятования о Боге, а желательная [часть] обращена исключительно ко Господу, только тот может не бояться наших врагов, со всех сторон окружающих наше тело» [58 - KG IV, 73.].

* * *

После этих общих установок следует с большей точностью определить связь между двумя иррациональными началами, как и отношения каждой из них с телом и умом. Как бесы разделяются на «душевных» и «физических» (буквально: телесных)[59 - Умозритель. 31 (цит. изд., с. 116).], нападающих на душу или на тело, точно так же Евагрий проводит различие между «страстями души» и «страстями тела» в зависимости от породивших их причин. Приводной ремень телесных страстей, как уже было сказано, – «иррациональная часть души», тесно связанная с телом.

«Искуси меня, Господи, и испытай меня, расплавь внутренности мои и сердце мое»:

«Внутренности» суть символы страстной части души, то есть яростной и желательной способностей. «Сердце» же – символ разумной части»[60 - In Ps 25, 2 а; ср.: 72, 21 tS; 107, 3 ?.].

В другом месте Евагрий еще с большей точностью проводит различие между яростным и желательным началом, и это различие позволяет нам лучше понять ту ключевую позицию, которую яростное начало – как иррациональная способность, а следовательно, и присущие ей страсти – занимает в совокупности человеческой личности.

«Яростная часть души связана с сердцем, где находится также и разумная ее [часть], желательная же ее часть, напротив, связана с плотью И кровью (см.: 1 Кор 15, 50), поскольку мы должны “удалять гнев от сердца и злобу от плоти”[61 - Cp.:inEcclll,10(G72).]»[62 - KG VI. 84.].

«Страсти тела» возникают из естественных потребностей тела[63 - Eul 23.], которое нуждается в пище, одежде, жизни пола и т. п. От этих страстей сравнительно легко излечиться[64 - Слово о духовном делании. 36 (цит. изд., с. 102)] соответствующими средствами, и прежде всего «воздержанием» [65 - Там же. 35 (цит. изд., с. 102).], как с уверенностью констатирует строгий аскет Евагрий. Ибо они не такие «долговечные», как страсти души[66 - Ср.: Ер 25, 3.].

Что касается последних, то они имеют источник не только в нашей собственной личности, но и в наших отношениях с ближними[67 - Слово о духовном делании. 35 (цит. изд., с. 102).]. И страсти, проистекающие из этих отношений между людьми, такие, как гнев, ярость, злоба, ненависть, зависть, ревность, клевета, а также тщеславие и высокомерие, «длятся до самой старости»[68 - Ер 25, 3.]. Здесь требуются средства гораздо более сильные, а в случае уязвленного самолюбия (philautia), «ненавидящего всех и вся»[69 - Sent. 48.], следует прибегнуть к мерам еще более радикальным. Самая действенная из них – «духовная любовь»[70 - Слово о духовном делании. 35 (цит. изд., с. 102).] во всех ее проявлениях, таких, как кротость, терпение, доброта и так далее. Говоря об этой любви (см.: 1 Кор 13,13), Павел по праву называет ее большей[71 - Слово о духовном делании. 38 (цит. изд., с. 102).].

Легко понять, что страсти души, хотя как таковые и сотнесенные с личностью наших ближних, слишком часто могут разжигаться и от материальных объектов, которыми наши ближние обладают или которые как-то с ними связаны. Эти объекты тем или иным образом возбуждают наше желание, поставляя «вещество для гнева» [72 - Слово о молитве. 27 (цит. изд., с. 80).].

* * *

Ярость в этом составе занимает особое промежуточное место, ибо она, с одной стороны, принадлежит к «страстной части души», с другой – так же, как и разумная часть, она связана с «сердцем», то есть с умом как ядром человеческой личности. И все же, что происходит, когда, неважно по каким причинам, вспыхивает ярость?

«Яростное начало [души], приведенное в смятение, ослепляет зрящего…»[73 - Умозрительные главы. V, 27 (цит. изд., с. 121).], то есть ослепляет ум, «умное око» души[74 - Ср.: О молитве. 27 (цит. изд., с. 80).]. Страсти гнева лишают ум Божественного «света», то есть ведения,[75 - KG VI, 83.] а вместе с ним и основной его функции[76 - In Ps 145,8 ?.]. Потому верно и обратное:

«Ум тогда воспринимает умопостигаемые вещи, когда он уже качественно не определяется[77 - Hoiwrai = получить определенное 7ГО1ОТ7]<; (качество), обвыкнуть в цит. изд. (часто встречается у Евагрия; ср.: Слово о духовном делании. 30, 39; 42, 58; Слово о молитве. 30).] помыслами, исходящими из страстной части души»[78 - Умозрительные главы/ VI. 55 gr (цит. изд., с. 122).].

В особенности это относится к помыслам яростной части, занимающей ключевое место между желанием и умом. О грехе гнева и его последствиях, как и о соответствующих путях исцеления от него, мы подробнее поговорим позднее. Здесь же мы хотели бы только наметить общее представление об образе человека у Евагрия, чтобы понять то значение, которое придается в нем гневу.

* * *

«Если разумное начало является наиболее ценным из всех частей души, а оно качественно определяется (см.: 1 Кор 15,50) только мудростью[79 - S1 и S2: мудрость.], то последняя является наипервейшей из добродетелей. Мудрый учитель [80 - Gregor von Nazianz. Oratio. 31, 29; ср.: 21, 6.] наш называет ее и Духом усыновления»[81 - Умозрительные главы. VI, 51 gr. (цит. изд., с. 122); поел. цит. см.: Рим 8, 15.].

Образ человека у Евагрия, так же как и его духовность, бесспорно определяется приматом Духа. В центре находится ум (nous), который не следует смешивать с ratio, но который – по библейской терминологии – обозначает внутреннего человека[82 - Ср.: Bunge G. «“Nach dem Intellekt leben». Zum sogenannten «Intelle-ktualismus’ der evagrianiseben Mystik» «Simandron – Der Wdchklopfer», FS K. Gamber. Koln, 1989. C. 95-109.], сотворенного по образу Божию[83 - In Ps 38, 6 5.] и во Христе[84 - In Ps 44, 4 y.], посредством крещения «обновляемого по образу своего Создателя»[85 - M. c. 3,35; Ep. Mel. 16.]. Поэтому только это личностное ядро человека оказывается способным к общению с Богом «без всякого посредника»[86 - Слово о молитве. 3 (цит. изд., с. 78).].

Этот примат духовного начала не означает пренебрежения телом, что Евагрий отвергал уже в силу своей решительной оппозиции к манихейской враждебности телу[87 - Ср.: KG IV, 60; in Prov 20, 12 (G 215).]. Ибо из этой враждебности вытекает пренебрежение двумя «иррациональными началами» души, тесно связанными с телом. Истинно скорее противоположное. Евагрий придает исключительное значение здоровью[88 - Ср.: Слово о духовном делании. 56 (цит. изд., с. 106).], этой «страстной части», именно потому, что она должна восстанавливать «естественную деятельность» разумной части. И поскольку эта «внутренняя триада» составляет единство, от которого не может быть отсечена никакая часть, во всяком случае пока мы пребываем в этом теле, то «действующая в соответствии с природой разумная душа»[89 - Там же. 86 (цит. изд., с. 109).] неизбежно зависит от упорядоченного действия этих обоих иррациональных начал.

«Не печется о сущих в дому муж ея, егда где замедлит: вси бо у нея одеяни суть»:

«Ум не может ни продвигаться вперед, ни достичь созерцания нетелесных [сущностей], если [прежде того] он не навел порядок внутри [себя]. Ибо [если он этого не сделал], бесчиние «сущих в дому» [ярость и желание] обычно заставляет его вернуться туда, откуда он вышел. Стяжав же бесстрастие, он может «замедлить» в созерцании и «не пещись о сущих в дому». Ибо яростное начало [души его] «одеяно» в кротость и смиренномудрие, а начало желательное – в целомудрие и воздержание»[90 - In Prov 31, 21 (G 377) (цит. изд.: Комментарии на Слово о духовном делании. С. 234).].

Цель освобождения от страстей есть не что иное, как восстановление естественной, то есть соответствующей творению, деятельности всех трех частей души. И потому нет ничего удивительного в том, что бесы всячески пытаются помешать этому.

«Наша ярость, приходящая в возбуждение, не соответствующее ее естеству, чрезвычайно полезна для намерений бесов и исключительно удобна для всяких их злоухищрений. Поэтому ни один из них не упускает случая возбуждать ее ни днем ни ночью. Но когда они видят, что она связана кротостью, то немедленно под какими-нибудь [по видимости] справедливыми предлогами они избавляются от нее [кротости], дабы ярость, пришедши в возбуждение, стала услужливой рабой их звериных помыслов[91 - Ярость является «сторожевым псом» души (ср.: М. с. 5, 14, 25 и дал.; Sk 9,10), которую следует постоянно держать на цепи.]. Поэтому не следует возбуждать ее ни ради должных, ни ради недолжных вещей и не давать [бесам], которые побуждают [к этому], опасного меча – то, что многие, как я знаю, часто делают, воспламеняясь недолжным образом по самому ничтожному поводу»[92 - м. С. 5, 1-12.].

Несомненно, бесы стремятся к тому, чтобы ввести нас во искушение, используя все наши страсти, однако думается, что особое предпочтение они отдают страсти гнева. Почему? Именно об этом мы сейчас и поразмыслим.

Глава вторая

Бесовский порок

Если бы кто-нибудь спросил у Евагрия, какой из пороков, по его мнению, наихудший, какой из них имеет наиболее губительные последствия для духовной жизни, то он без колебаний ответил бы: гнев. На том простом основании, что:

«Никакое другое зло не превращает человека до такой степени в беса, как гнев»[93 - Ер 56, 4gr.].

Безусловно, что все пороки в конце концов бесовского происхождения. И прежде всего два последних в списке восьми «основных помыслов»[94 - Слово о духовном делании. 6 (цит. изд., с. 96) и в гл. третьей.]: тщеславие и гордыня, которые суть не только самые отвратительные страсти в сфере наших чувств, но и обладают ярко выраженным «бесовским» характером, ибо тесно связанная с тщеславием гордыня – это «первое порождение дьявольское»[95 - M. с. 1, 12.]. Более того, «гордыня – это древнее зло, низвергшее на землю денницу (см.: Ис 14, 12), восходящую заутра»[96 - Слово о духовном делании. Пролог [2] (цит. изд., с. 94).]. А потому и человеческая гордыня, как и ее спутница, тщеславие, суть пороки людей зрелых, которые обольщают себя тем, что им удалось собственными силами подняться на духовную высоту. Однако эти пороки по большей части являют себя под конец, дабы способствовать наиболее глубокому падению, доходящему даже до исступления ума. Интересно отметить, что за этим нередко вновь следует гнев[97 - Там же. 14 (цит. изд., с. 98–99).]