Ричард Длинные Руки – маркиз

– Несравненная, вам нужно принять маркиза в наше общество! Он просто необходим, разве не видите? Он добавит свежую струю в наш парфюмный мир…

– Свежую струю навоза, – уточнил один из его дружков, и снова все захохотали.

Леди Элизабет светски улыбнулась.

– Вы абсолютно правы, граф Гаррос. Непосредственность маркиза просто очаровательна. Маркиз, вы просто обязаны присоединиться к нашему обществу!

Я ответить не успел, господин с унылым лицом изрек важно:

– Юноше предстоит усвоить, что есть женщины, в которых никто не влюбляется, но которых все любят. Есть женщины, в которых все влюбляются, но которых никто не любит. Счастлива только та женщина, которую все любят, но в которую влюблен лишь один.

Его слушали вежливо, но с несколько натянутыми улыбками. Я подумал, что, наверное, все правильно, хотя я не особенно вникаю, что он там сказал. У меня что-то в мозгу происходит, как только слышу «женщина»: в извилинах короткое замыкание, мозг отключается. Переел, видать.

– Мужчина любит обыкновенно женщин, – продолжил господин, похожий на исследователя, – которых уважает. Женщина обыкновенно уважает только мужчин, которых любит. Потому мужчина часто любит женщин, которых не стоит любить, а женщина часто уважает мужчин, которых не стоит уважать…

– Браво, лорд Водемон, – сказал граф Гаррос и вежливо поаплодировал. – Вы, как всегда, глубокомысленны. Хотя я бы добавил, что мужчина любит женщину чаще всего за то, что она его любит; женщина любит мужчину чаще всего за то, что он ею любуется.

Эйсейбио наклонился к моему уху:

– Лорд Водемон прекрасный человек, он добросовестно волочится за всеми женщинами подряд. Но ему недостает легкости…

– Зануда? – спросил я.

Эйсейбио прошипел:

– Тише!.. Как вы откровенны, с ума сойти… Но подобрали точное слово, он несколько зануден. Когда речь о женщинах, надо вообще избегать умностей. Нужно говорить обо всем и ни о чем. Чирикать и прыгать, как воробьи, без всякого смысла. Легкость и изящество ценится выше, чем умные речи. А лорд Водемон, увы, этого не понимает.

Я посмотрел на господина Водемона с сочувствием. Время интереса к истории или палеонтологии не пришло, а что еще исследовать в обществе? Баб-с, конечно. Как будто их можно разложить по полочкам… Хотя, конечно, можно, но… на фиг?

Леди Элизабет подошла ко мне вплотную и проворковала томно:

– Маркиз, расскажите о своем медвежьем крае… Это так интересно!

Гаррос и другие угодливо подхохотнули. Я развел руками.

– А рассказывать нечего… Там нет таких красивых женщин, как леди Элизабет, нет таких умных мужчин, как сэр Водемон, нет таких утонченных острословов, как сэр Гаррос… Собственно, там ничего нет.

– Потому вы и сбежали?

– Ну да, – подтвердил я. – Восхотелось посмотреть, в самом ли деле свет так широк.

– Ну и как?

Я сдвинул плечами.

– Пока не знаю. Я прошел не больше двадцати королевств, а это так мало.

Они почему-то замолчали, затем леди Элизабет с принужденным смехом проворковала:

– Ах, маркиз! Вы не стерли ноги? Двадцать королевств, подумать только…

Ее кавалеры снова хохотнули в унисон. Я ответил примирительно:

– Конь падает не только от излишней скачки, но и от застоя.

– Ого! – воскликнула она, обворожительно сверкая глазами и улыбкой. – Двадцать королевств… И вы еще страшитесь, что падете от застоя?

– У мужчины всегда есть силы, – объяснил я, – если он не слишком тратит их на женщин.

– Фи, – сказала она и мило надула губки, – какой вы грубый… А на что еще тратить? Когда-то и вам придется выбрать одну из женщин, чтобы свить гнездо. Или взять ту, которую навяжут родители.

– Не знаю, – ответил я. – Никогда о таких вещах не задумывался. Но, по-моему, хуже брака без любви может быть только брак, в котором любовь только с одной стороны.

Граф Гаррос посматривал ревниво, слишком уж долго леди Элизабет говорит с тем, кому отведена роль шута.

– Маркиз, вы слишком дремучи!.. – воскликнул он победно. – Как можно жить с такими взглядами? Я вот предпочитаю распущенных женщин.

– Почему? – поинтересовался я.

– Добродетельные женщины верны мужу, – сказал он и хихикнул, – распущенные – любовнику!

Я пожал плечами.

– …а умные – обоим.

Он посмотрел на меня с вопросом в глазах, а леди Элизабет улыбнулась.

– Ого!.. В медвежьих углах есть, оказывается, еще и такая категория!

Я ответил с поклоном.

– Да, леди Элизабет. У нас есть еще и умные женщины. Должен заметить, именно они и пользуются… наибольшим вниманием.

Она поинтересовалась ядовито:

– А чем они еще отличаются?

– Да многим, – ответил я небрежно. – Добродетельные спят в белье, распущенные – голыми, а умные – по ситуации. Добродетельные любят всех детей, распущенные – только совершеннолетних, умные – своих. Добродетельные верят в чистую любовь, распущенные – в частую, умные – в… хорошую. Добродетельные одеваются аккуратно, распущенные – вызывающе, умные – быстро. Добродетельные становятся заботливыми женами, распущенные – феерическими любовницами, умные – верными друзьями. Добродетельные верят мужчинам, распущенные – не верят мужчинам, умные – не верят никому… Надеюсь, этого пока достаточно. Простите, я не могу просто удержаться: побегу взглянуть на дивного коня, на котором приехал какой-то господин в красной шляпе!

Когда я поспешно удалялся, граф Гаррос сказал громко:

– Вот каковы они, невежды! Перед ним прекраснейшая из всех женщин, а он на что пошел смотреть?

Я ухмыльнулся, представляя, как лорд Водемон морщит лоб, стараясь запомнить для своей классификации те перлы, что я выдал.

Во дворе знойное солнце тут же окатило лицо щекочущим теплом, дружеским и дающим силы. Слуги наперебой бегут со скамеечками в руках к подъезжающим экипажам, из карет появляются вельможи, матроны с дочками, молодые женщины с сопровождающими, уже с утра скучающими повесами…

По двору прогуливаются трое разодетых щеголей, шляпы прямо мексиканские, да еще с длинными пышными перьями, красно-сине-зеленая одежда в бантах, застежках, фижмах и рюшечках. Этого достаточно, чтобы с чувством полнейшего превосходства громко хохотать над теми, у кого перья короче или рюшечки не такие кокетливые.