Ричард Длинные Руки – ярл

– Они вам не понадобятся, сэр.

Совершенно без эмоций поклонился, повернулся и тихо удалился, ровный и не делающий ни одного лишнего движения, как бесшумный робот-полотер. Я толкнул дверь, сказал негромко:

– Бобик, не спеши…

И остановился на пороге. Какая комната, эти раззолоченные покои можно рассматривать, как старинный музей, полный экспонатов, но я, окинув взглядом все и вообще, уставился на ближайшую металлическую фигуру. Рыцарь неподвижен, в спокойной, расслабленной позе, весь исполнен достоинства, горд, как сам дьявол, доспехи подогнаны с дивной тщательностью, крупные стальные пластины наложены одна на другую, как рыбья чешуя, но кираса из единого листа, там барельеф из двух вздыбленных львов, чуть ниже непонятные значки.

Я присмотрелся, обеими руками рыцарь опирается на длинный меч, что острием уходит в камень. Как я понимаю, грамотный, это для устойчивости, третья точка опоры, однако его сосед стоит с короткой булавой в руке, ему хватает и двух конечностей. Правда, стальные башмаки, защищающие ступни, явно сорок девятого размера, достаточно для опоры.

Третий рыцарь, на полголовы выше обоих, широк в груди, панцирь больше похож на римские латы: тщательно повторяет контуры могучих грудных мышц, я даже усомнился, что у хозяина доспехов именно такие гипертрофированные, оружейник мог и польстить знатному заказчику, крупные стальные пластины, защищающие плечи, зрительно расширяющие их, в то же время чувствуется, что эти доспехи пришли из более раннего периода человеческих драк. Даже меч коротковат, если для рыцаря. Мы привыкли видеть этих железнобоких ребят с длинными мечами, а у этого, как у римского легионера, больше похож на нож для разделки рыбы.

Четвертый, пятый – почти повторяют доспехи третьего, разве что еще чуть-чуть архаичнее. Я не мог бы сказать, в чем архаичность, но внутренний голос с уверенностью идиота твердил, что это самые древние из увиденных мною предков Валленштейнов. Правда, шестой вообще как будто из доримской эпохи: шлем, как у гоплита, цельнолитой, на голове характерный для эллинских всадников гребень, в руке легкое копье, не рыцарское, а совсем простенькое, как у Ахилла, которым можно колоть, парировать, а при необходимости и метнуть. Даже темные доспехи с выдавленными знаками и орнаментами наводят на мысль о черной бронзе, что якобы в сотни раз прочнее железа, но только секрет изготовления, как же, утерян…

Я ошеломленно рассматривал блестящие доспехи и вдруг ощутил, что и они меня рассматривают внимательно и строго. Не доспехи, а те, кто в этих доспехах. Я шагнул к ближайшему, приподнял забрало и заглянул вовнутрь. Даже сунул в пустоту руку и пошевелил пальцами. Темно и пусто, очень убедительная декорация, молодцы художники. Хоть и перестарались с убедительностью, на мой взгляд. Социалистический реализм какой-то. Даже натурализм, что совсем уж ни в одни ворота. С другой стороны, и абстрактного что-то не хочется. А то буду искать у служанок за ухом…

Вдоль трех стен рыцари, вдоль каждой – по четверо. Итого – двенадцать. Вообще-то магическое число для тех, кто не знает дробей: делится на любое количество бульбулей, да и вообще в жизни на каждом шагу натыкаешься на эти двенадцать – от месяцев до двенадцати паладинов Карла Великого. Двенадцать рыцарей в одну-единственную комнату, по-моему, перебор, хотя это не совсем комната, а покои, что даже вовсе апартаменты. В этом зале разве что кино снимать про эпоху разложения французских королей и помпадурш.

– Бобик, – велел я, – ищи.

Он поднял голову и посмотрел на меня очень внимательно. Я развел руками.

– Ну как я могу сказать что? Сам не знаю. Но чувствую подвох всеми фибрами, что уже жабры. Эта колючка, именуемая дочкой герцога, та-а-ак посмотрела…

В глубине покоев огромное ложе под балдахином, Пес пробежался вокруг, запрыгнул и тщательно обнюхал, снова соскочил и побежал вдоль стен. Я наконец сообразил, что он выбирает себе лежанку помягче, махнул рукой и сам отважился поисследовать покои, хоть и пока что очень осторожно. Вдруг да какая каверза, да и вообще ничуть не стыдно побыть в роли простака за границей. Слишком великолепно здесь, такое не должны отдавать простому гостю, заехавшему по дороге перевести дух. И еще не оставляет ощущение, что я перепрыгнул в следующий век, хотя не слишком разбираюсь, когда и что было, но все в комнате слишком изысканно: стены скрыты панелями из дорогого дерева, а самого дерева почти не видно из-за картин в массивных золотых рамах, золотых украшений.

Даже камин отделан золотом, не говоря уже об изящной кушетке, где и спинка, и подлокотники, и ножки – все слепит золотом, на столе изумительной красоты золотой подсвечник с тремя горящими свечами, еще два трехногих столика с круглыми столешницами, какие-то шкафы с золотой инкрустацией, и, конечно же, роскошное ложе с отделанным золотом изголовьем, кучей подушек на бархатном или атласном покрывале. Причем ложе всажено в углубление неимоверно толстой стены, так что заползать можно только со стороны ног.

Над камином широкая полка из белого мрамора, в центре причудливая статуэтка. Отсюда не разгляжу, по краям подсвечники чересчур вычурной формы. В углу на мраморном пьедестале бронзовый – наконец-то! – бюст какого деятеля в рыцарском панцире, но с обнаженной головой. На меня холодно смотрят слепые глаза человека с таким лицом, что невозможно не узнать далекого предка Валленштейна.

Воздух достаточно чист, но ароматы слишком приторны, надо будет открыть окно.

Роскошная кровать, что выдержит и слона, ну это везде такие, однако слонопотамность этой скрадывается невероятной роскошью и богатством обстановки. Сама кровать вся в подушках, толстое и вместе с тем невесомое одеяло, шкуры диковинных зверей на стенах и на полу, яркие гобелены, и еще одна пальма в кадке, удивительно.

Я прошелся, осматривая спальню, внимание привлекла роскошная драпировка на стене, отодвинул, там широкий проход в еще одно помещение, назначения которого я не понял, но еще обширнее.

Вторая комната в торжественно багровых тонах, стены из дорогих пород дерева, несколько картин в золоченых, а то и в золотых рамах, великолепный диван, несколько кресел, везде блестит желтый металл, да здесь помешались на золоте, что есть желтый дьявол.

Только окна напоминают, что я не в роскошнейшем отеле, который косит под старину: узкие бойницы, закрытые решетками из толстых кованых прутьев. Правда, камня не видно, все облицовано красным деревом, сверху нависает подобие укороченного балдахина, а снизу широкий подоконник из темно-коричневого дерева, отполированный до сдержанного блеска.

Ноги тонут в толстом ковре, у нас на Севере на полу обычно шкуры диких зверей. И ходить удобно, и чувствовать приятно, что эти чудовища попираемы моими конечностями. Но здесь то ли зверей таких нет, а шкуры надо везти с враждебного Севера, то ли гуманист на гуманисте, да еще и гуманистом погоняет.

Пес, исследовав все очень тщательно, подошел и заявил, что мин нет, как и растяжек, можно располагаться. И сам показал пример, перетащив толстенную и роскошную перину, где только и отыскал, к входной двери. Я понаблюдал, как он покрутился, будто ловит собственный хвост, таков у него ритуал, когда ложится всерьез и надолго, наконец тяжело вздохнул и рухнул, ухитрившись сплющить перину до пола.

– Хорош, – сказал я саркастически. – Ладно, бди здесь! Появятся непрошеные гости – рви в клочья! Я имею в виду, если нежить или нечисть, а не леди Бабетта…

Пес смотрит серьезно, в глазах недоумение и вопрос. Я подумал, вздохнул и признался:

– Что-то я переел жирного, враз тупею на глазах. Если нежить явится в гости вежливая, да еще с подарком, – за что ее обижать рванием на части?.. Мы не расисты, я всех ненавижу одинаково. Так что только в порядке самозащиты, понял?

Пес чуточку оскалил зубы, это у него улыбка, принимает мое признание в оплошности и мои извинения. Я перешагнул через него, все равно больше не вырастет, открыл дверь. Коридор длинный и пугающе пустой. Ну пусть не совсем пугающе, но как-то не по себе. Словно в полночь идешь через темную подворотню с плохой репутацией.

Я тронул молот на поясе, меч за плечами, вздохнул тяжко, ноги ватные, но перешагнул порог. В коридоре пахнет чем-то монастырским, весьма странно, аромат древности и аскетичности, издали донеслись голоса и шум. Через сотню шагов в стене открылся выход на веранду. Отсюда, с веранды, весь двор как на ладони. Либо герцог – заботливый хозяин, либо, что вернее, сказывается влияние Юга: пристройки добротные, надежные, никакой временности, булочная это, кузнечная, оружейная или кожевенная. Впрочем, кожевенной нет, все вонючие производства явно вынесены далеко за пределы замка. Проще и дешевле получать готовые и выделанные шкуры, а здесь только кроить и шить, будь это латы, доспехи или женские платья.

А вот церкви не вижу. Даже часовни нет, что уж ни в какие ворота. Это первый замок, где нет церкви.

– Вот я и на Юге, – произнес я вслух.

Голоса стали громче. На дальнем конце веранды в полусотне шагов устроились в изящных легких креслах все четыре дамы, которых я имел честь и удовольствие зреть за поздним обедо-ужином, и кастелян. Неподвижный мажордом стоит у стены, а спиной к парапету настраивает лютню молодой и приятный с виду парень, бледный и нежный, сразу видно поэта, подтягивает струны, прислушивается, словом, всячески набивает себе цену, как будто нельзя настроить инструмент на полчаса раньше.

Затем он вскинул лицо к багровому закатному небу, пальцы несколько раз ударили по струнам. Запел он мягко, голос оказался достаточно сильный, богатый оттенками. Песня, как я понял, о куртуазной любви сэра Оливера к жене своего сюзерена лорда Галлиона. Я напряг слух, эту популярную балладу уже слышал, но певец кое-что изменил, как многие делают из-за скверной памяти, это называется авторской обработкой, однако сейчас вроде бы звучит лучше…

Глава 7

Заинтересовавшись, я приблизился, стараясь не пропустить слов, иногда заглушает громким бренчанием, по мне бы лучше вовсе не играл, так понятнее. Когда он заканчивал рефрен, я потихоньку прошел к сидящим со спины, леди Изабелла с дочками не оглянулись, зато леди Бабетта одарила меня щедрой улыбкой во весь красный чувственный рот, показав свои возможности.

Для послеобеденной прогулки Бабетта использовала губную помаду намного темнее, из-за чего зубки сверкают вообще как молнии в ночи, да и глаза блестят ярче из-за мощно накрашенных загнутых ресниц, которые и так сами по себе могут удержать небольшую ящерицу. Она улыбалась загадочно, наблюдая за моим лицом, а некоторые чувства мы, мужчины, ну никак не научимся скрывать. Наверное, потому, что они подчиняются не такому молокососу, как головной мозг, а намного более древнему и могучему – спинному.

Тот, кто платит, не только заказывает музыку, но и заставляет ее слушать всех остальных, однако леди Изабелла то ли музыканта выбрала хорошего, то ли он сам такой уродился: поет красиво и печально, не чувствуется той суетливости холопов, жаждущих заработать со стола рыгающего феодала жирный кусок. Играет и поет с чувством собственного достоинства, словно прозревает будущее, когда менестрели и барды станут самыми богатыми и знатными людьми на свете, а класс феодалов исчезнет вовсе.

В балладе по-прежнему звенят мечи и льется кровь во имя прекрасных дам, однако менестрель делает акцент не на воинских подвигах, а на терзаниях рыцаря. Любовь к даме вошла в противоречие с верностью сюзерену, рыцарь рвет «белокурые волосы, захлебывается в рыданиях», но в конце концов все же решает, что любовь к прекрасной даже превыше всего.

Я вслушивался придирчиво, все-таки менестрели – это средневековые СМИ, роль которых недооценивалась как в те времена, так и в нынешние. На самом деле именно они, вот такие бродяжничающие от одного замка к другому, и создали рыцарство, выделив его из просто здоровенных мужиков с крепкими кулаками и зычными голосами.

Он посматривал на меня настороженно. Пальцы все медленнее бегают по струнам, наконец, закончив, прижал лютню к груди и церемонно поклонился. Я дважды приложил пальцы левой руки к ладони правой, что в моем исполнении может означать бурные и продолжительные. Леди Изабелла благосклонно кивнула.

– Спасибо, Патрик. Ты в самом деле доставил нам удовольствие.

– Спасибо, – сказала Даниэлла. – Это было прекрасно, Патрик!

Дженифер сморщила носик.

– Неплохо, неплохо… Хотя слишком уж рыцарь плаксивый… И вон та струна у тебя дребезжит!

Кастелян смолчал, лицо оставалось благосклонно неприступным, до разговоров с менестрелем снизойти не счел возможным. Леди Изабелла кивнула так же царственно-державно:

– Спасибо, милый Патрик. Можешь идти… Хотя нет, задержись на минутку!

Он снова прижал лютню к груди, поклонился. Мне показалось, что в сторону кроткой Даниэллы бросил молящий взгляд, однако не промолвил не слова, остался стоять тихо и с достоинством хорошо воспитанного человека.

Леди Изабелла чуть повернула голову в мою сторону.

– Сэр Ричард? Вам тоже понравилось?.. Что-то у вас хмурый вид. Скажите же Патрику свое мнение рыцаря, о которых он слагает баллады!

– Весьма, – изрек я. – Да, весьма.

Женщины переглянулись, а Патрик опасливо смерил взглядом мой рост и длину рук, помолчал, не решаясь усомниться вслух, что такие здоровяки предпочитают слушать звон мечей и крики трупов.

– Это простая песня, сэр, – заметил он наконец. – Герцог Готфрид предпочитал, конечно, героические. А это так…