Ричард Длинные Руки – король

Меня перехватили на ступеньках, преклонив колена и опустив головы.

Я сказал весело:

— Счастлив видеть вас, други!

Они подняли головы, я жестом велел всем встать, живо окружили меня, я обнимал, хлопал по плечам, всматривался в лица, в самом деле радостные, ликующие.

Клемент проводил взглядом спешащего в главный дворец Меммингема, кивком подозвал одного из гвардейцев.

— Гонца в лагерь, — велел он, — пусть сразу прокричит, что принц Ричард вернулся!.. Конечно же, с победой.

Я услышал, возразил:

— На этот раз побед нет…

Он прогудел мощно:

— У вас их столько, что уже не замечаете, ваше высочество!.. Ну-ка…

Он кивнул лордам, я не успел вспикнуть, как меня подхватили сильные руки и с веселыми воплями понесли к дверям. Там уже распахнули во всю ширь и держат, даже ветер не захлопнет, лица у всех восторженные и ликующие, еще бы, здесь моя армия, а в остальных зданиях и флигелях все же завоеванные и покоренные, хотя официально значатся нашими союзниками.

В залах и коридорах возбужденные голоса, мимо меня проплывают факелы на стенах, впереди крики «Дорогу, дорогу!», и наконец внесли в главный зал и торжественно усадили на твердое сиденье золотого трона, где сравнительно недавно Мунтвиг принимал послов и покоренных королей.

Я весело и с любопытством оглядел всех, жадной толпой столпившихся у трона, как сказал или скажет поэт, моих верных соратников и сподвижников, боевых друзей, с которыми делили ночь у костров, трудные походы, победы и немногие, но горькие поражения.

Клемент наклонился к моему уху и сказал доверительно:

— За Максом и Норбертом уже послали.

— Они все еще в лагере? — изумился я.

— Нет, — ответил он, — но там бывают чаще, чем здесь. Ваше высочество, если вы уже насиделись… может быть, сперва отдохнете в своих покоях? А вечером изволите провести большой прием.

Я внимательно посмотрел на его суровое лицо с резкими чертами, где почти нет морщин, а только резкие ущелья боевых шрамов.

— Герцог, — сказал я, — вы растете быстро.

— Ваше высочество, — возразил он, — всю зиму сидеть взаперти во дворце! Поневоле станешь галантерейным.

— А-а, — сказал я, — понял. Но вы правы, я посмотрел на ваши рожи, теперь все свободны, как и я.

— Вас проводить?

Я отмахнулся.

— Можете, хотя это неважно.

— Вечером прием будет здесь же?

— Да, — согласился я. — А пока войду в курс дел, какие дрова и сколько наломали без меня.

Он поклонился, как и другие, а я вскочил и бодрым шагом, сюзерен должен быть всегда бодр и алертен, отправился через заднюю дверь по узкому коридору, где на каждом шагу наши гвардейцы, в свои покои.

Вообще-то, знай я заранее, что король Леопольд вернется на трон, я не стал бы разорять его дворец, хотя на самом деле экспроприировал не так уж много, разве что казну выгреб до последней монетки да королевскую сокровищницу опустошил наполовину, но не зверствовал, а всю коллекционную золотую и серебряную посуду велел выставить на столы, драгоценные статуи из редких пород дерева и украшенные драгоценными камнями выставил у входа на лестницы, в залы, в длинных коридорах, особенно украсил большой холл, через который проходит больше всего народу.

Думаю, королю Леопольду пришлось скрепя сердце оставить все, как есть, иначе возникли бы разговоры о щедрости принца Ричарда и скупости короля.

Еще, уверен, ему пришлось оставить и даже скрепить своей королевской печатью и подписью ряд новых и весьма неординарных законов, которые я издал и ввел в употребление по королевству. На самом деле их составили городской старшина Генгаузгуза Рэджил Роденберри, Гангер Хельфенштейн, советник короля Леопольда, а также лорд Раймонд Меммингем, в прошлом казначей королевства и лорд-хранитель большой печати, а сейчас, похоже, вернувший себе все посты.

Составили после тщательнейшего обдумывания еще пять лет тому, якобы подавали королю Леопольду, но тот отверг, признав слишком радикальными, но сейчас вот они уже распространены по стране, и хотя прошло совсем немного времени, королю трудно будет отказаться.

Это как от кодекса Наполеона и его законов пытались отказаться пришедшие ему на смену короли, однако и законы вошли в быт, и орден Почетного легиона, и даже «Марсельеза» стала государственным гимном, а все великие свершения королей ушли на свалку.

Гвардейцы у входа заулыбались, но с мест сдвинуться не решились, даже не шелохнулись, а слуга в одежде моих цветов услужливо распахнул обе створки.

Я перешагнул порог, остановился, осматриваясь. Обстановка разительно поменялась, куда-то исчезла дурная помпезность, золото стен прикрыто гобеленами и коврами, вместо роскошнейших и весьма неудобных кресел с прямыми спинками теперь легкие стулья с удобно загнутыми спинками, а под ногами только твердая поверхность дорогих пород дерева, никаких ковров с толстым ворсом, что собирают всю пыль и грязь.

— Ну ладно, — пробормотал я.

За спиной послышался мягкий и в то же время ироничный голос:

— Уверен, вам понравится.

Я буркнул, не оглядываясь:

— Граф, не дерзите. Мне это, конечно же, нравится, но именно потому и весьма не нравится!

Он вошел и встал рядом, а за нами с едва слышным стуком захлопнулись двери.

— Еще бы, — сказал он так мирно, что захотелось его вдарить, — такие перестановки… да еще в личном кабинете, какой мужчина позволит так над собой издеваться?

— Кто велел? — спросил я хмуро.

Он ответил с некоторым удивлением:

— Принцесса…

И хотя во дворце четыре принцессы, но по тому, как произнес, понятно, речь не просто о принцессах, подумаешь, их как воробьев, а о Принцессе, что может быть только единственной, неповторимой, а такая у нас только Аскланделла.

Я уточнил, чувствуя, как внутри начинают подниматься злость и оскорбленное самолюбие:

— Она отдавала эти указы… и еще всякие разные, от моего имени?

Он запнулся, по лбу пошли морщины, углубились, а брови сдвинулись и стали как бы мохнатее.

— Да нет… такого не помню.

— Тогда почему исполняли?