Ричард Длинные Руки – воин Господа

– Почему? – спросил я в упор.

Он помедлил, глядя мне в глаза. У меня осталось нехорошее предчувствие, что сейчас он выложит самый неприятный для меня козырь. Или положит на стол горькую пилюлю, которую я вынужден буду проглотить.

– А тебя не удивляют, – сказал он медленно, – некоторые странности?.. Ну хотя бы те, что на тебя не подействовала так называемая черная магия? Хотя она не черная и вовсе не магия, а… впрочем, это неважно. И что у тебя нет ангела-хранителя?

Я ощутил холодок по всему телу. Сказал с осторожностью:

– Объяснения могут быть разные…

– И все неверные, – ответил он. – Скажу правду. Это я выдернул тебя в этот мир. Не скажу, что это было легко, это я на случай, если ты сразу же с воплями начнешь умолять вернуть все назад… к тому же для данного переноса потребовалось согласие… гм, некоторая договоренность с противоположной стороной… Но факт остается фактом: ты здесь по моей инициативе. Я сделал на тебя ставку. Сам я, как ты понимаешь, могу перемещаться по всем пространствам, вселенным и антивселенным, но чтобы перенести тебя, пришлось на время приостановить действия некоторых фундаментальных законов. Как я уже упоминал, это можно было сделать только сообща, как у вас там только двое на разных концах комнаты запускают ядерную ракету… Впрочем, я отвлекся. Перенес тебя сюда потому, что мне дозарезу нужны умные, талантливые люди, понимающие необходимость прогресса. Желательно, как вот в твоем случае, знающие основные вехи прогресса. И технические, и социальные. Ты станешь прогрессивным королем, Ричард!

Холод охватил мои внутренности, хотя сердце едва не выпрыгивало из грудной клетки. В черепе стало горячо, я чувствовал, как вздуваются жилы на висках. Я едва расцепил пересохшие губы.

– Но… почему я?

– Мне нужен помощник, – объяснил он терпеливо. – У меня великолепные исполнители, великолепные слуги, великолепная армия!.. Все дисциплинированные, все… Эх!.. Но мне нужен человек, который сам, без присмотра, делал бы то же самое, что делаю я. Моя власть безгранична… почти. Я знаю о твоем мире лишь то, что там моя власть практически абсолютна. Церкви – пристанища выживших из ума старух, религия – повод для насмешек, служители церкви – сплошь воры и развратники, а к самой церкви никто не прислушивается, всерьез ее не воспринимает, и, что самое главное, никакой роли в обществе она не играет. Там у вас уже мое общество!

Я слушал, голова гудела, а сердце колотилось так, будто я заканчивал марафонскую дистанцию. Перед глазами сразу замелькало, какое могучее и вообще всесильное государство я устрою. В нем будет самый справедливый строй, ко мне все будут бегать на поселение, соседние короли взвоют и пойдут войной, но я своим расскажу, как создать порох, вообще сперва научу отливать не только колокола, но и пушки, а дальше соберу самых умных людей, введу всеобщую грамотность, буду развивать науку и культуру…

– Нет, – ответил я хриплым голосом, – я пока не готов…

Он отшатнулся в удивлении.

– Что? Почему?

– Я просто знаю, – ответил я с трудом, – что бесплатный сыр бывает только в мышеловке.

Он стиснул челюсти так сильно, что рифленые желваки, казалось, вот-вот прорвут кожу. В запавших глазах вспыхнул багровый огонь, исчез, словно задернули заслонку, но не погас, я чувствовал жар звездных глубин.

– Какой бесплатный? Мне нужны умные, талантливые люди!.. Разве ты сам не станешь собирать умных и талантливых, давать им высокие должности, власть… просто так? Раздавать бесплатный сыр, как ты говоришь?

Я сжал ладонями виски. В черепе мысли метались и сталкивались с силой и грохотом разбивающихся танков, а потом начали рваться снарядные ящики.

– Нет, – ответил я. – Нет… Да, я из мира… что прошел по этой дорожке… дальше. Потому я не стану… ибо честные энтузиасты творят преступлений обычно больше, чем самые отъявленные мерзавцы. После моих реформ, возможно, вся страна будет залита кровью. А то и захлебнется в ней… Нет, я не возьмусь. Но я и не отказываюсь! Я просто хочу больше времени… я хочу повидать те страны, где все иначе… Если честно, мне Мордант нравится больше, чем Зорр. Вообще Мордант велик и славен, так сказали бы даже в Зорре.

Он засмеялся:

– Никогда не скажут! Там слишком тупые и непримиримые.

Я сам считаю их тупыми и непримиримыми, но то я, мне можно, а когда говорят другие, я ощетинился.

– Зорр меньше, но он силен, и сердце у него огромное, сильное. А у Морданта – слабое.

– Прости, не понял…

Я молча указал на дальнее темное здание, в котором даже я признал костел. Выглянувшая из-за туч луна освещала его с другой стороны, он казался выше и темнее, чем был на самом деле. Высокие новенькие дома теснили костел со всех сторон, даже площадь перед ним уже застроена лавками, торговыми рядами.

– В Зорре костел втрое больше этого, – сказал я наконец. – И расположен он так, что ничто не мешает ему дышать, а людям собираться даже перед храмом. Да и священники там не спят… Кстати, костел в Зорре не просто огромен, он еще и выстроен так, что выдержит осаду не хуже самой крепости.

– А пушки он выдержит? – спросил он и деликатно усмехнулся.

– Я не защищаю Зорр, – возразил я. – Просто я указываю, что у Зорра есть то, что он будет защищать исступленно. Был бы в Зорре такой костел, как здесь, Зорр бы сдался Карлу намного раньше. Я просто… Да что там! Зорр хоть и не нравится мне, но я понимаю его…

– Отсталость?

– Да, – согласился я. – Дело даже не в том, что здесь приручили драконов, а в Зорре – нет. Я не люблю попов, не люблю церкви, а в Зорре они на каждом шагу. Я люблю веселье, которого в Зорре нет, зато здесь… И мне кажется, что если рискнуть углубиться на юг еще дальше…

Он засмеялся, вскинул руку.

– Не продолжай. Я понял. В какой город тебя забросить? В какое королевство?

Я отшатнулся.

– Ни в коем случае! Это тоже надо постепенно. И только я сам. Тогда я смогу сравнивать, оценивать…

Он развел руками. Мне показалось, что в его глазах мелькнул огонек неудовольствия, но голос прозвучал ровный и дружеский:

– Прекрасно. Торопить не стану. Чем больше увидишь, тем сильнее уверуешь в мою правоту. И более ревностным моим сторонником станешь.

Он исчез, как умеют уходить мягкие интеллигентные люди, тихо и ненавязчиво, ибо уход тоже бывает навязчивым. Я стоял ошалелый, перед глазами прыгали огоньки, а тело тряхнуло запоздалой дрожью. На этот раз он даже не скрывал, что он… Ну, кто он такой. И напрямую сказал, что от меня хочет. И, хуже того, сказал, что я и так иду не по кривой и тернистой дорожке непонятных моральных совершенствований, как задумал его противник, а по прямому асфальтовому тракту прогресса. То есть по его пути.

Глава 7

Я стоял задумавшись, сзади послышались быстрые шаги. Мои пальцы сами инстинктивно прошлись по поясу, где совсем недавно висел молот.

Ко мне приближался, нарочито громко топая, остроухий Зак Ганн, как назвала его женщина. Кстати, как ее звать, не запомнил. Или она не называлась… Ах да, Беата. Зак Ганн издали вскинул руку, показывая, что в ней пусто, а то ведь я человек, а человеку не чуждо и в рыло без базаров, здесь уже знают рыцарские ндравы. И чтут. Вернее, считаются.

– Че подкрадываешься? – спросил я подозрительно. – Ты мне смотри…

– Это я подкрадывался? – спросил он с негодованием. – Что это за существа – люди… Все играют, играют! Вот и король у нас немного заигрался, зачем-то удостаивает тебя высочайшей аудиенции. Это великая честь для новичка, который себя еще ничем не проявил.

Я пробормотал:

– Что, и король у вас сова?

– Сова?

– Ну да… гм, у нас так почтительно зовут крупных государственных деятелей, что и ночи напролет над картой мира… заботясь, значит, о судьбах подданных… С трубкой во рту и пачкой «Герцеговины-Флор».

Он покачал головой, уши напружились до хруста хрящиков, морщины на лбу задвигались, укладывая услышанное поудобнее, чтобы быстро достать при острой нужде, щегольнуть перед бабами.

– Да, он такой… – сказал осторожно. – Однако он может быть не совсем… за картой мира.

– Бабы? – спросил я. – Бабы – это тоже хорошо.

Он не рискнул поддерживать светскую беседу, сделал приглашающий жест, и мы пошли по широкому коридору, где пол и стены заливают волны чистого радостного света. Светящийся мох дает оранжевый свет настоящего дневного оттенка, к которому мы привыкли, потолок отражает свет, рассеивает, и передо мной впервые не бежали угольно-черные тени, к которым вынужденно привык в Зорре.

В тронном зале было светло и радостно. Две фигуры согнулись над пестрой доской, в которой я еще издали узнал шахматную. Один человек, массивный, с торчащими, как у Петра Первого, в стороны усами, явно король: королевская мантия, легкая корона на голове, но веселится и что-то выкрикивает совсем не по-королевски. Второй держится скованно, но я ощутил, что эта скованность не от смущения перед королем, а скорее от близкого поражения.