Ричард Длинные Руки – лорд-протектор

– Нет, сын мой. От Лоралеи нет тебе вреда.

– Как же нет?

– А вот нет, – ответил он настойчиво. – От нее только чистота и ласка. И поддержка. Поддержка во всем.

Я сжал кулаки, кожа на костяшках пальцев побелела.

– Это вижу, но… что со мной? Это же чары, да? Магия? Наваждение? Где моя голова, где мой разум?

Он произнес негромко:

– Необычное, да? Однако не тревожься. Ликуй, сын мой. Ты встретил настоящую женщину. Может быть, впервые?

Я вперил в него требовательный взгляд.

– Это… как?

– Настоящая женщина, – произнес он четко, – верная женщина. Все остальные – подделки.

Глава 11

Я шел к донжону, повторяя про себя эти странные слова. Настоящая женщина – верная. Все остальные – подделки. Странно, как-то больше оперируем такими значениями, как умная или красивая, богатая или бедная, добрая или злая, еще знаем, что женщины в массе своей всегда брешут, часто плачут, капризничают, чего-то требуют и так далее и тому подобное, хотя где-то в глубине подсознания живет и эта далеко запрятанная и практически недостижимая мечта о верной женщине.

Приближался вечер, я с такой интенсивностью представлял наш ужин с Лоралеей, а потом ночь, с такой страстью желал, чтобы время ускорилось, что сжал кулаки и позвал громко:

– Бобик! Ко мне, морда!

Морда на лапах прибежала, в глазах изумление: что, куда-то едем? И меня берете?

– Едем, – подтвердил я. – Иди зови Зайчика.

Конюхи изумились еще больше, куда же на ночь глядя, я едва не ответил, что куда угодно, лишь бы подальше от этого искушения, где моя стойкость пошатнулась в моих же глазах, где уже не чувствую себя незыблемой скалой, крутым мордоворотом и вообще пупом мироздания.

Зайчика вывели из конюшни, начали седлать, стараясь то нацепить дорогую узду с золотыми накладками, то укрыть его нарядной попоной, достойной гроссграфа, но я велел убрать, не люблю попугаистости, пусть буду выглядеть небритым героем. Так даже лучше, зато выделяюсь на фоне пышно и ярко разодетых лордов. И церковь, кстати, одобряет мой вкус, усматривая в нем не то христианское смирение, не то опять же христианское равнодушие к богатству, что мне очень даже на руку.

Когда Зайчика подвели ко мне, еще раз напомнив, что уже вот закат, куда же ехать на ночь, через проем ворот крепости вошла большая группа плохо одетых людей. Мужчины впереди, десятка два женщин, дети в середине. В пыли даже лица, на всех лежит печать странствий, обувь истрепана, кто-то вообще бос, все худые и жилистые, даже дети.

Старший, сразу определив гроссграфа даже по моей неприметной одежде, что ему в заслугу, перенаправил весь отряд, и за несколько шагов все опустились на колени.

– Ваша светлость, – заговорил старший сильным голосом прирожденного вожака, – мы беженцы. Просим приютить нас на землях Армландии.

Я собирался уже вступить в разговор, многое надо выяснить, но ехидный голос напомнил, что это просто отговорка, не решаюсь признаться даже себе, что ищу повод остаться.

Озлившись, я поймал взглядом барона Альбрехта, он направляется в нашу сторону, сказал властно:

– Барон, займитесь. К сожалению, неотложные и срочные дела требуют моего присутствия у Хребта.

Альбрехт кивнул.

– Не беспокойтесь, сэр Ричард. Здесь все будет в порядке. Решайте там и побыстрее возвращайтесь.

Я вскочил в седло, Бобик бросился к воротам, Зайчик настобурчил уши и переступал нервно, готовый броситься в погоню. За моей спиной барон спросил требовательным голосом:

– Кто вы и почему сбежали от господина?

Из типографии вышли двое молодых священников, остановились на пороге, хватая широко раскрытыми ртами свежий вечерний воздух. Я увидел, как оба уставились с любопытством на новых людей и на меня, готового к отъезду.

– Барон, – сказал я, поворачиваясь в седле, – сперва уточните, что хотят эти люди.

Альбрехт удивился:

– Зачем, мой лорд?

– Сказано в святом Писании, – напомнил я, – тех, кто просит одежду, подвергают расспрашиванию, прежде чем дадут ее. Тех же, кто просит еды, – не спрашивают ни о чем.

Барон кисло поморщился, но смолчал. Против Писания не попрешь, а я, как политик, научился вовремя выдергивать из него нужные цитаты и подкреплять свою позицию. Мол, мы тут с Богом заодно, так что потише там, мелочь всякая.

– Разберитесь, – велел я, – но примите в любом случае. Во-первых, мы должны демонстрировать христианские ценности милосердия и гостеприимства. Во-вторых, политику открытых дверей. В-третьих, это добавочные рабочие руки… В-четвертых, нам это даже выгоднее, чем им. Если обдумаете со всех сторон, увидите.

Барон проговорил с некоторым неудовольствием:

– Но если это беглые…

– От хорошей жизни не бегут, – напомнил я. – Вспомните, Ромул и Рем построили город и объявили, что принимают в него даже беглых рабов. И всякий, переступивший ворота Рима, становился свободным!.. Соседей это возмутило, но где теперь те соседи? А слава святейшего Рима сияет еще ярче, чем во времена дремучего язычества!

Я пустил Зайчика к воротам, мельком отметив внимательно слушающих священников. Надышавшись, вернутся в типографию и расскажут отцу Дитриху об увиденном. Еще одна подпорка моей шаткой репутации, потому что для с высоты небес нет беглых рабов, свободных ремесленников и всемогущих лордов – все люди, все человеки, и все равны перед Богом.

Едва выметнулись из ворот крепости, навстречу надвинулся холодный дождь, настоящий осенний. Небо в тучах, будто весна без всякого перехода превратилась в осень, унылую и грязную. Ветер промозглый, отвратительный, я вжимался в гриву Зайчика и торопил проскочить эту гнусную область.

Затем темная земля мгновенно зазеленела, свет стал радостно алый, на плечи обрушился не столько зной, сколько ласковая теплынь. Солнце уже наполовину за вершинами гор, а воздух перед закатом всегда теплый, напоенный запахами земли, травы и пыли.

Черные тучи остались за спиной, небосвод очистился и грозно заблистал кровавым пурпуром, напоминая о величии Господа. Бобик появился, облепленный грязью от кончиков лап до макушки, но уперся всеми четырьмя, чтобы не улететь, мощно потряс всем телом, так что уши захлопали, будто целая стая взлетающих гусей, и сразу заблистал чистой черной шерстью, блестящей и здоровой.

Впереди река, слева по берегу две башни и скромный домик, я направил было Зайчика к берегу, там широкая песчаная коса тянется почти до противоположного берега, он заржал и замедлил шаг.

– Давай быстрее, – сказал я с досадой, – но не слишком, а то могут увидеть с башен. А мы с тобой скромные, верно?

Зайчик вздохнул и начал спускаться. До песчаной полосы оставалось не больше пяти шагов, как вдруг озноб пробежал по телу, Зайчик сделал еще два шага, озноб превратился в холод, я инстинктивно натянул повод. Зайчик, как мне показалось, остановился с великой готовностью.

Река выглядит, как обычная река, такую в солнечный день лучи пронизывают до неглубокого дна, видишь суетящихся у берега мальков, а коса так и вовсе выглядит как из золотого песка: глубина по щиколотку. Конечно, я повидал здесь и особые реки: одни сносят любые мосты даже в тихую погоду, другие по ночам заполняются хищными гадами, а с утра снова безопасны, есть реки с почти кипящей водой, есть ядовитые, и вообще есть всякие, но те и выглядят как-то иначе, а эта река, как река, ничего необычного, только холод промораживает так, что начинают стучать зубы.

Зайчик вздрогнул, уши задвигались, я сам уловил странный усиливающийся шелест. Еще не поняв, что это, я поспешно повернул коня от воды.

– Уходим!.. Бобик, не отставай!

Песчаная коса вздулась, выгнулась блестящим от воды горбом. Начал подниматься некий чудовищный зверь. Страшный рев, от которого задрожала земля, с силой ударил меня уже в спину. Зайчик пошел не галопом, а сразу немыслимым карьером, на мои плечи обрушилось мокрое и влажное. Я вжался в конскую гриву и кричал, чтобы Зайчик не спал на ходу.

Потом он без команды остановился, я в страхе оглянулся, на зубах скрипит, из складок одежды посыпался мокрый песок. Далеко над рекой колыхается нечто, похожее на смерч из загустевающей крови.