Сестра ветра

Вокруг непроходимая чаща. Сверху лес был светло-изумрудным, здесь же он почти черный. Длинные стволы в серых проплешинах стремятся в небо, и где-то в вышине трутся об него кронами. Рваные лишайники словно нарочно развешены вперемешку с седыми нитями паутины и напоминают рубище.

Аэлло пнула круглый рогатый шлем, и тот со скрежетом откатился на пару шагов.

В щели забрала мелькнула треугольная головка – медная в желтую полоску, словно причесанная на прямой пробор. Аэлло, с кислым видом изучавшая рванину лишайников, не заметила, что потревожила змею.

А когда что-то острое злобно впилось в щиколотку, было поздно.

– Ай! Зараза!

Ахнула, подпрыгивая, зависла в воздухе, но заметила лишь медный, в желтую крапинку хвост, что масляной молнией скрылся среди стволов.

Надо было в боевую форму обернуться, мстительно подумала Аэлло. Раз уж она теперь пешим ходом, пусть бы поганка все зубы обломала!

– Гадина! – крикнула вдогонку нахалке.

– Сама виновата и сама же на «гэ» ругается! Ай-ай-ай, – раздалось откуда-то сверху, но гарпии стало не до чьих-то нотаций.

Лодыжка принялась пухнуть, наливаясь неприятной тяжестью.

Аэлло запрыгала на одной ноге к толстому стволу, расправив крылья для равновесия. Опустилась на подушку буро-зеленого мха, здоровую ногу подвернула, больную вытянула и принялась разглядывать.

Осторожно коснулась пальцем опухшей лодыжки. Палец прикосновение ощутил, лодыжка – нет. Странное ощущение, как покойника трогать.

Оглушительный треск заставил поднять лицо к небу. Еще недавно было чистым, синим, а сейчас закуталось в махровое покрывало облаков и, обронив первые капли, обрушилось на землю упругим, ледяным потоком.

Аэлло скривилась, словно заболел зуб, и плотнее прижалась к теплому мшистому стволу. Повозилась, ноги согнула и обтянула край платья, укрывая заледеневшие стопы. На ногах сандалики на плоском ходу из полосок кожи, пальцы побелели от холода. Враз потяжелевшие, мокрые крылья расправила над головой, прикрываясь от дождя, и принялась жалеть себя.

Глава 4

Дождь закончился так же внезапно, как и начался, оставив после себя блестящие, умытые доспехи да прелый запах сосны и влажного камня. Лодыжка распухла, ее закололо мелкими иголками, точно отсидела. Дома Аэлло приложила бы синюю водоросль – и отека как ни бывало, но здесь все новое, незнакомое.

– И долго будем себя жалеть? – снова прозвучало сверху, даже как будто над ухом.

Аэлло шуганулась в сторону, воинственно расправив крылья. Но увидев того, кто нарушил важную процедуру саможаления, застыла, наморщив длинный, с горбинкой, нос. Крылья еще пару раз расправила и сложила, поудобней.

На толстой, кряжистой ветке дуба расселся некто, в черном хитоне, с капюшоном, полностью скрывающем лицо. Ростом с трехлетнего человеческого ребенка, или с семилетнюю гарпию. И голос опять-же детский. Только интонации глумливые.

– Долго сидеть собираемся? – спросил незнакомец.

Аэлло кожей почувствовала, как он под капюшоном ухмыляется.

– А тебе что за печаль? – огрызнулась, озираясь по сторонам.

– Ну а если есть печаль? – спросило существо и коротко хохотнуло.

– Да ты кто такой?

Светлые брови Аэлло съехались к переносице.

– Я?

Снова неприятный смешок, точно он закашлялся.

– Ну, положим, местный житель. Видишь гору?

Не увидел бы отсюда, с поляны, ближайшую гору хребта, разве что недомерок-гном, поэтому Аэлло поджала губы и промолчала.

– Видишь, – миролюбиво подытожил странный житель с два вершка ростом, и закинул под черным плащом ногу на ногу. – Хотя…

– Что? – не выдержав, спросила Аэлло.

– Больно хлипкая, – невпопад ответил незнакомец. – Думаю, сдюжишь ли…

–Это видимость такая, – возразила гарпия. – Да в чем дело-то? Чего не сдюжу? По-человечески изъясняться день не вышел?

– По-человечески? А что ж, можно. Туда тебе надо. К подножию, в низину. В поселение, что на берегу. К знахарю. Левкой который.

– Мне нужно? – ехидно перебила Аэлло.

– Меня медноголовка не кусала, мне без надобности.

– Ну, укусила, и чего?

– А ничего. Ты права.

Незнакомец хохотнул.

– С крыльями – оно и без ноги можно. Запросто.

– Без ноги?!

Гарпия рывком поднялась, захлопав крыльями, попробовала ступить на ногу. Ощутимо, но в целом, терпимо.

– Что ты несешь? Уже и не болит почти…

– А чему там болеть? Яд медноголовки самый опасный из всех. Потому как живое в мертвое обращает. Ты, поди, ноги-то и не чувствуешь? А скоро чувствительность вовсе пропадет. Покроется твоя ровная да белая кожица струпьями, язвами, да трупными пятнами, то-то будет зрелище. Кхе, кхе… А там и крылья отвалятся…

– Замолчи!

Аэлло бросилась было на обидчика с кулаками, но распухшая нога подвернулась. Гарпия чудом удержалась на ногах, застыв, как громом пораженная.

– К знахарю Л-левкою?

Брови сошлись домиком над переносицей, Аэлло зажмурилась, и осторожно топнула. Подошву пронзило иголками.

– К нему, кхе, кхе, – важно прокашлял незнакомец.

Аэлло почему-то показалось, что он там, под капюшоном с трудом сдерживает радость, словно вот-вот начнет пританцовывать, потирая ладоши.