– Нет, он болел и мы его отправили в госпиталь, – услышала она ответ.
Добравшись до госпиталя Леня стала искать своего малыша. И ей там ответили:
– Он умер.
На её крики о том, что этого быть не может, что он был здоров, ей вынесли люльку с лежащим в ней сыном. Показали:
– Вот он – мертвый, – и Леню пододвинули к выходу, не дав даже взять дитя.
Какое сопротивление могла оказать врачам военного госпиталя в степях Казахстана почти не знавшая русский язык польская еврейка? Больше она своего сына не видела. Со временем и майор уехал.
Описывать как травмирована была душа юной матери этой странной потерей первенца мы не будем. Фактов у нас больше никаких нет, и каждый вправе домыслить историю сам. Леня домыслила её так, что майор забрал малыша себе. Не самый худший вариант по тем временам.
Оказавшись без сына, вдали от мужа, Леня предложила жене Мойши:
– Давай уедем в Новосибирск к нашим мужьям. Что мы тут сидим?
– Как мы одни, без мужчин – две молодые женщины можем отправится в такую дорогу, – усомнилась Мария. – Мы будем как мишени!
– Не будем, – ответила Леня. – Я все устрою.
Все же она была побойчее подруги. Леня отправилась на базар и принесла оттуда длинные ватники и мужские шапки. С её ростом ватник оказался ей почти до пят.
Закутавшись в эти одежды, засунув волосы поглубже в шапки женщины отправились на железную дорогу, нашли подходящий по направлению поезд, влезли в вагон для перевозки скота и благополучно добрались до своих мужей.
Там их дела пошли получше. Парни ещё подрабатывали сапожниками для офицеров. Кроили, шили в свободное время. Какой еврей не сапожник?Наверное только тот, который швец. Тут надо ещё правильно кроить, чтоб немного себе осталось – чувяки на рынок отнести, и будет хлеб с маслом.
Короче, продержались они так до самого конца войны. У Лени с Аркашей родилась там в 1945 дочка. И в 1946, когда война окончилась, семья попросилась отпустить их обратно – в Польшу, ведь они оставались гражданами именно этой страны. И их отпустили.
Что там в родном Сероцке их ждало? Ничего и никого. Сгинули Аркашины два брата, мама… Как и не было его семьи, как и не было еврейского гетто в Варшаве. Не успели они дождаться Аркашиного письма, что хорошо он в Союзе устроился.
В конце пятидесятых Аркадий с женой и дочкой уехал жить в кибуц.
С тех пор прошло лет семьдесят, нет уже ни Аркадия, ни его жены. У их рождённой в Новосибирске дочки – взрослые внуки. И вот однажды её внучка принесла бабушке копию заполненной прадедом по приезду в Израиль в 1957 анкеты. И только из неё уже старая женщина впервые узнала, что у её отца были сгинувшие в войну братья. Так её родителям не хотелось, чтобы эти воспоминания тянулись за ними, что поставили они за правило – не упоминать об этом в семье. Хотелось им забыть все ужасы своей молодости, потери, страхи, унижения и утраты, и в новом доме начать с чистого листа, насколько это возможно.
Вот, собственно и всё о выживших и поверивших в этой истории.
Жаль, что количество подготовленных слушателей с каждым днём стремительно увеличивается.