Девушка из Стамбула

Как только коляска остановилась, дети??–??все четверо??–??тотчас пробудились. Они, как котята, попрыгали на землю. Нафиса, подъехав, стала махать из тарантаса рукой, подзывая к себе. Доктор и Гульсум испуганно бросились к ней, думая, не случилось ли чего. Пьяница спал на плече Нафисы, а она сидела, притиснутая им, с неловко повёрнутой головой. Хотели спихнуть пьяницу и освободить Нафису, но она сказала:

– Тихо, осторожно! Принесите подушку, пусть спит, глядишь, протрезвится.

Нафиса бережно переложила голову спящего со своего плеча на подушку. Её освободили из плена.

С самого начала, не подумав, Нафиса с пьяницей оказалась в тарантасе доктора. Теперь повозку надо было освободить. Посоветовавшись, решили пьянице дать выспаться, боясь, что снова начнёт буянить.

Время было раннее, день чудесный, коней пустили пастись на луг. Натаскали хвороста и разожгли костёр. У батраков взяли чайник, приготовили чай. Компания устроилась чаёвничать под ласковым осенним солнцем. Нафисе хотелось порадовать несчастную подругу, её болезненных детей, и она хлопотала так, словно принимала гостей у себя дома,??–??всё делала сама: выложив из корзин, разложила угощение, усадила детей, раздала им сладости, и села разливать чай. Всем было весело, и чай удался на славу. Морщины Гульсум разгладились, щёки порозовели, на лице заиграла улыбка. Она вздохнула свободно. Чай ещё не был допит, а дети побежали в лес. Доктор с Гульсум, неторопливо шагая, тоже скрылись в лесу. Нафиса наводила порядок, поила кучеров чаем и в конце концов осталась одна.

Лес наполнился голосами детей. Гроздья рябины то тут, то там призывно выглядывали из-за обнажённых ветвей. Дети бросались в одну сторону, бежали в другую. Их манили несколько орешков, высоко висевших на кустах лещины. Малыши смешно пыхтели, пытаясь достать их. Белка, прыгавшая с дерева на дерево, вначале напугала детей, но потом они весело смеялись, глядя на неё, и пустились за ней вдогонку.

А Гульсум с доктором уходили всё дальше и дальше. Вот они разом остановились, словно наткнувшись на препятствие, и посмотрели друг на друга. Перед ними стояло большое дерево, горделиво красуясь своим нарядом из ярко-жёлтых листьев. Под ним бежала, извиваясь, речка. За ней раскинулся широкий луг, покрытый зелёным дёрном, на котором поблёскивали, переливаясь на солнце, капельки росы. А дальше стеной поднималась лесная чаща из елей, с головы до пят закутанных в зелёные покрывала, берёз, обёрнутых в белые холсты, осин в нарядных трепещущих на ветерке платьях. Многоцветье, повторяясь тысячи раз, устремлялось вдаль, делая лес похожим на огромный букет или на толпу бегущих, обгоняя друг друга, людей в цветных одеждах. И доктор, и Гульсум смотрели перед собой, и видения прошлого оживали перед их мысленным взором. Места эти были знакомы им. Сюда приходили они когда-то на рыбалку. Гульсум в розовом платье с чуть встрёпанными волосами сидела на берегу. Крепкий, здоровый Халиль, помнится, вон с того камня закинул вторую удочку, и они долго стояли, будто наблюдая за серебристыми рыбками, а на самом деле смотрели на отражения друг друга, мысленно объясняясь в любви. Гульсум вытащила удочку с трепыхавшейся на крючке рыбкой. Рыбка прыгала-прыгала и, сорвавшись, плюхнулась в речку. А когда вода успокоилась, и они снова стали видеть друг друга, оба засмеялись. Руки их невольно встретились. Холодная ладошка Гульсум, попав в горячую руку Халиля, согрелась…

Гульсум с доктором посмотрели друг на друга. Он сказал:

– Мы же вон там рыбачили.

– Да, там,??–??отозвалась Гульсум и замолчала. Говорить она не могла??–??душили слёзы.??–??Я очень виновата перед вами,??–??заговорила она.??–??Конечно же, я не участвовала в гадостях, которые затевали против вас, но не сделала ничего, чтобы защитить… Простите… Я была так слаба. Теперь расплачиваюсь за это.??–??Она разрыдалась. Халиль обнял её за талию, положил её голову к себе на плечо. Как ребёнка, погладил по голове. Гульсум всё глубже уходила в его объятия, словно ища защиты. Он ощущал на своём лице её горячее дыхание, слышал, как сильно бьётся её сердце, видел сквозь мокрые ресницы грустный взгляд её глаз. Халиль тихонько повернул лицо Гульсум к себе. Щёки и губы их соприкоснулись…

Лес ожил. Послышались детские голоса. Мальчик и девочка Гульсум плаксиво звали:

– Мама! Мама!

Дети Халиля кричали:

– Папа! Где ты?!

Это вернуло их в реальность. Оба испуганно отшатнулись друг от друга. Вдали слышался голос Нафисы:

– А-ау!

Гульсум испуганно дёрнулась, Халиль ответил:

– Ау!

Гульсум собралась с духом и, боясь упустить удобный момент, призналась:

– Я всегда любила тебя, люблю и сейчас…

Халиль не успел ответить, помешала выскочившая из леса ватага малышей. Они бросились кто??–??к маме, а кто??–??к папе.

– Мы змею видели!??–??кричали они.

Халиль, посмотрев в глаза Гульсум, перевёл взгляд на детей.

– Теперь осень, Гульсум-туташ. Посмотрите, на каждом дереве свои плоды и зреют они по-своему: рябина так, а яблони иначе!..??–??сказал он, и глаза его наполнились слезами.

Словно соглашаясь с ним, над лесом пролетел свежий осенний ветер, забросав Гульсум пожелтевшими листьями.

Тут появилась Нафиса. Заметив их несколько растерянный вид, сказала:

– Чего вы тут приуныли?

В Гульсум пробудилось желание как-то подколоть эту счастливую, беззаботную женщину.

– Вспомнили молодость. Мы с Халилем-эфенде встречались здесь совсем молодыми, ещё по весне жизни. И вот осенью довелось опять,??–??сказала она.

– Вы что же, давно знакомы???–??спросила Нафиса, взглянув на Халиля.

– Да, я был тогда студентом!??–??ответил он.

– Так вот оно что,??–??протянула Нафиса.

Чуть-чуть поколебавшись, она решительно взяла под руку мужа, другой рукой подхватила Гульсум.

– Пойдёмте, снова надвигаются тучи. Осеннее солнышко обманчиво. Муж ваш проснулся,??–??сообщила она Гульсум и направилась к повозкам.

В дорогу готовились молча. Пьяница протрезвился и превратился в стыдливого человека, который не решался поднять глаза. Гульсум было горько, оттого что самые прекрасные, чистые переживания молодости, внезапно вернувшись к ней, оборвались так резко.

Давно забытые за годы счастливой жизни с Нафисой воспоминания юности налетели на Халиля, словно бесовский вихрь, и взбаламутили безмятежную душу. Халилю стало стыдно перед чистой, великодушной женой. Он был восхищён её величием.

В Нафисе, всю жизнь верившей в людей, в доброту, боготворившей супруга, пробудилось сомнение. Холодный влажный ветер в осеннем, скудно убранном ягодами рябины и калины лесу, завёрнутом в саван из жёлтых листьев, усилил эти печальные мысли. Она знала, что не скоро избавится от них, и чувствовала себя обманутой. Улыбка сошла с её лица. Они холодно простились и сели в повозки, которые от развилки дороги устремились в разные стороны.

Нафиса с Халилем отъехали уже довольно далеко, когда она посмотрела мужу в глаза и спросила:

– Так это и есть твоя первая любовь?

– Да,??–??кивнул он. Помолчав, спросил:??–??А ты что же, ревнуешь?

Глаза Нафисы заблестели, на лице зарделся румянец.

– О Аллах! К этой бедняжке, что ли?

Она помолчала, потом добавила:

– К убогой-то???–??Но слово, видимо, показалось ей слишком тяжёлым, будто она ранила человека, который и без того жестоко наказан судьбой, и она поправилась:???–??К горемычной этой?..

Оба обернулись на дорогу, по которой ехала Гульсум. Осенний ветер кружил там, подняв в воздух листья, соломинки, пыль. Он гнался за повозкой??–??вот-вот настигнет. А следом мчался уже новый порыв. Повозка исчезла из вида, осталась лишь дуга лошади, но вот пропала и она… Начал моросить осенний дождь. За его пологом скрылось всё. Нафиса чувствовала, как по спине побежал мокрый холодок. Она теснее придвинулась к мужу. Халиль обнял её одной рукой и привлёк к себе… Обоим стало хорошо, тепло??–??приятно мириться после размолвки.

– Гони быстрее,??–??сказал Халиль кучеру,??–??пока сильный дождь не накрыл нас!

Кучер щёлкнул кнутом, лошади рванулись вперёд, колокольчики залились звоном. Впереди ждал дом, где так тепло, сухо и нет ветра.

Берлин, 1923

Девушка из Стамбула

У Загиды в последнее время пропало настроение. Ей было очень грустно. Из-за ссор с матерью в их отношениях не оставалось ни искренности, ни теплоты. С требованием Малахат-ханум она решительно не могла согласиться. Матери хотелось выдать её за Лутфи-бея, который имел благородное происхождение. Занимаясь поставками, он зарабатывал неплохие деньги. Загида просто терпеть не могла этого коротышку с гнилыми зубами и писклявым бабьим голосом, который в разговоре к месту и не к месту вставлял французское «мон шер». Особенное отвращение вызывала в ней его манера пожимать руку вечно мокрой от пота ладонью. Как ни старалась, она не могла представить себе этого похожего на еврейского маклера человека своим мужем.