Семья

Когда же мама прекратила, то я еще какое-то время пролежала на кровати, свернувшись калачиком. Горели щеки, горели руки, горела спина. Я знала, что завтра выскочат синяки и придется снова идти в школу в водолазке с высоким горлом, чтобы их скрыть. Все это было уже не раз.

– Никаких тебе новых вещей, сука, – шумно дыша, сказала мама, швыряя в меня колготки. – Будешь в этих ходить. Хочешь штопай, хочешь выкинь. Но новых ты не получишь. Ишь, удумала. Дискотеки, сиськи-письки. Учиться надо, а не пиздой своей светить. Вон у Шиковых дочка… той еще блядью оказалась. Десятый класс, а дитя в пузе принесла. Какой теперь институт.

Я молчала, надеясь, что она успокоится и уйдет.

– Уроки сделала? – жестко спросила она. Я коротко кивнула, но маму мой ответ не удовлетворил. – Бегом в ванную. Умойся и назад. Проверю, что ты там сделала. Послали же мне шалаву, прости Господи.

– Хорошо, – тихо ответила я и, скользнув ужом, бросилась в туалет. Матвей помчался было за мной, но я успела закрыть дверь перед его носом и, упершись ногой в косяк, заплакала.

Спать я легла далеко за полночь. Мама не успокоилась, пока не проверила всю домашку. Дважды отвесила мне подзатыльник, заметив помарки в тетради по физике. И в качестве наказания заставила учить стихотворение. Правда, когда я его выучила и подошла к ней, то последовало стандартное:

– Выучила?

– Да, мам.

– Спать иди.

Я никогда не рисковала. Если она говорила учить стихотворение или отрывок из текста, то я старательно учила. Иногда могла учить всю ночь, а утром получала все тот же ответ. И пусть она никогда это не проверяла, я почему-то знала, что стоит мне раз схитрить и не выучить, как она обязательно проверит. И тогда снова боль, слезы и беззвучный крик в подушку, которого никто не услышит.

В школе я Катьке и словом не обмолвилась о колготках и ночной проверке домашки. Но что-то мне подсказывало, что Катька знает. Она молчала, а когда смотрела на меня, то всегда закусывала нижнюю губу, словно раздумывая – лезть или не лезть. Лишь взглядом скользнула по водолазке и, стащив тетрадь по физике, принялась скатывать домашку.

– Как ты здесь хоть что-то понимаешь? – фыркнула она, возвращая тетрадь. – Все эти формулы, цифры… Еще и Шептун так говорит, что хуй поймешь, что он вообще сказать пытается.

– У меня выбора нет. Я должна понимать, – тихо ответила я, убирая тетрадь в сторону. Катька кивнула и, посмотрев на Шептуна, нашего учителя физики, помотала головой.

– Херово, что выбора нет. Выбор он у каждого должен быть. Особенно у тебя, родная.

– Соловей! Сухова! Закончили разговоры, – перебил её учитель. Катька льстиво улыбнулась, но, когда Шептун отвернулся, показала ему средний палец, вызвав смешки у соседних парт.

На большой перемене мы с Катькой пошли на улицу. Катька, чтобы покурить, а я, чтобы просто подышать свежим воздухом. Правда, завернув за угол, мы столкнулись со старшаками из нашего класса – Кислым, Лимоном и Митяем.

Они, не обращая на нас внимания, прессовали школьного изгоя – Стасика Белоусова. Стасик – тихий и неконфликтный – частенько становился их жертвой, да и параллельные классы тоже порой подключались.

– Ты, таракан ебучий, – грубо рявкнул Митяй, хватая Белоусова за грудки. Катька говорила, что Стас и правда похож на таракана – рыжий, тощий, с длинными руками и ногами. Я же видела всего лишь забитого мальчишку, в глазах которого плескался ужас. – Хули ты мне калькулятор не дал? Если я парашу словлю, я тебя отхуярю, отвечаю.

– Батарейка села, – тихо попытался оправдаться Стасик, но старшаки его не слышали. Вернее, не захотели услышать. – Правда села.

– Пиздит, – заявил Кислый, двинув Стасу в плечо кулаком. – Я видел, как он щелкал по кнопкам.

– Я правду говорю, – голос у Белоусова дрожал, а я, на миг остановившись, вдруг увидела в нем себя. От внимания Катьки это тоже не укрылось. Она вздохнула и, подойдя к Митяю, положила тому руку на плечо.

– Чо доебались до него?

– Тебе не похуй, Сухова? – не оборачиваясь, спросил Митяй. Крупный, короткостриженый, с прокуренным голосом, он пугал меня. Грубостью, силой и злобой, которая бурлила в нём.

– Не похуй, раз спросила, – в голосе Катьки прорезался металл и Митяй, ехидно улыбнувшись, отпустил Белоусова, после чего повернулся к нам. Он возвышался над Катькой, как настоящий великан, но её это не пугало. Её вообще ничего не пугало.

– Калькулятор, сука, зажал, – рассмеялся Митяй. Кислый и Лимон синхронно кивнули, подтверждая слова вожака. Но Катька хмыкнула и повернулась к Стасу.

– Дай, – тот понял все без лишних слов и, покопавшись в пакете, вытащил оттуда старенький калькулятор. Катька нажала пару кнопок, поджала губы и с вызовом посмотрела на Митяя. – Ну? Не пашет он.

– Блядь, Сухова, – дернул плечами Митяй. Он, как и многие, почему-то тушевался перед Катькой, а я откровенно завидовала её храбрости и наглости. – Тебе реально объяснять надо?

– Отвали от него, Мить. Ну, правда. Заебали пацана, – тихо бросила Катька. Митяй вздохнул, посмотрел ей в глаза и махнул рукой. Затем повернулся к белому, как мел, Белоусову и сказал:

– Чеши, баклан. Бабам за тебя заступаться приходится.

Стас кивнул и, схватив дрожащей рукой калькулятор, вприпрыжку помчался ко входу в школу. Митяй правда быстро потерял к нему интерес и снова повернулся к Катьке.

– Чо, Сухова. Может погуляем как-нибудь?

– Может и погуляем, – задумчиво ответила та и взяла меня за руку. – Пойдем.

Тогда я еще не знала, что Митяй к десятому классу превратиться в настоящего урода, а бедному Белоусову придется прятаться от него по всей школе. Не знала и Катька, но, как и всегда, быстро свела все воедино. И Стаса, и мой испуганный вид, и черную водолазку.

– Чо случилось? – коротко спросила она, когда мы зашли в укромный уголок за школой, где можно было курить без риска запалиться.

– Ты о чем?

– Насть. Я серьезно. Чо случилось? – вздохнула Катька, закуривая сигарету. Чуть подумав, я осторожно оголила предплечье и показала ей внушительный синяк. Катька в ответ присвистнула, выпустила дым в небо и покачала головой. – Пиздец.

– Ага, – согласилась я.

– А я думаю, чего тебя так повело при виде Белоусова. За что?

– Колготки порвала.

– Ты или она?

– Я. На дискотеке, – устало ответила я.

– Сука, – буркнула Катька. – Из-за колготок так отхуярить… Насть, это нездоровая хуйня. Ты же понимаешь?

– Да, – робко улыбнулась я, но Катьку это неожиданно выбесило.

– Ну и хули ты смеешься? – рявкнула она, а потом выругалась, заметив, как я вздрогнула. – Блин. Прости, родная… Слушай, может в ментовку заяву написать?

– Участковый приходил уже, – отмахнулась я. – Соседи вызывали. Да я сама виновата, Кать. Не уследила, колготки порвала, отчим деньги потратил…

– Насть! – раздраженно перебила меня Катька. – Ты себя слышишь? Это колготки три копейки стоят. Хули тут такую ценность разводить, будто ты трусы золотые порвала? Нахера ты оправдываешь эту суку?

– Это моя семья, – пожала я плечами и, выдержав тяжелый взгляд подруги, добавила. – Все равно ничего не поделать уже. Надо просто меньше косячить.

– В жопу тебя! Я сама ментов вызову тогда. Настя, это не дело. Тебя пиздят, как сидорову козу, за такую мелочь, что аж смех и слезы, – воскликнула Катька. Я снова покачала головой, и подруга выругалась.

– Не надо никого вызывать, – я поежилась, сглотнула тягучую слюну и с мольбой посмотрела на Катьку. – Что, если… что, если, она узнает, кто вызвал. Ты представляешь, что со мной будет?

– Догадываюсь, – кивнула Катька. Она затушила сигарету об стену и, повернувшись ко мне, вздохнула. – Обещай мне одно. Нет, две вещи.