Как свободны шаги и легки!
– Серна быстрая, лань я лесная.
И ланиты твои так нежны!
– Это яблочки взор твой ласкают.
Что же косы твои так длинны?
– То с берёзок серёжки свисают.
Как же взгляд твой на счастье похож!
– Я сестра милосердья, я фея.
Голос твой с песней утренней схож!
– То лишь эхо от звуков Орфея.
Всё же рук твоих нету белей!
– То берёзоньки белой колени.
Мне лица твоего нет милей!
– Сон я, сон, ты не верь сновиденьям.
Коли сон ты, проснуться мне дай,
Разомкни свои руки и губы!
– Милый мой, ты проснись, но тогда
Ты меня никогда не разлюбишь!
13.06.1987
«Растворись, улети, моё облако…»
Растворись, улети, моё облако!
Мир в тени зарешёчен стоит.
Больно хлещут всё в окна, всё в окна мне
Струи пёстрые, слёзы твои.
Я тот колос, что режут невызревшим.
Но свобод и религий вольней,
Я себе меж утратами вырешил
Сердца стук, всё сильней, всё больней.
17.06.1987
«Благонамеренность к тропе ведёт…»
Благонамеренность к тропе ведёт,
Тропа же в ад, вот истина стара!
Наивны мы в надеждах, коль грядёт
Заведомо коварный путь с утра.
Но пробуем воспрянуть над собой,
Взлететь опять и, может быть, сгореть,
Восстать как Феникс, и рвануться в бой,
И выиграть в опаснейшей игре.
Сегодня блеск, а завтра – нищета,
И главное покуда впереди.
Ну, погоди ты, долгая тщета,
Постой, удача, и не уходи…
26.07.1987
«Слушай мир, он тревожен, и кроток…»
Слушай мир, он тревожен, и кроток,
И печален, и весел, и тих.
Миллионом отчаянных глоток
Будто просится весь этот стих.
Слушай мир, сквозь квадраты решётки
Лица мрачные и голоса,
Снова страшная музыка сводки:
Где-то смерти гуляет коса.
Слушай мир, где-то эхо качнулось
И земля застонала опять.
Нет, не бомбу, а сердце рванули
У земли, что зовётся нам мать.
Слушай мир, вздох тревожной планеты
И тревоги моей не унять.
Слушай мир, мы живём-то на свете,
Чтобы, слушая, мир понимать.
Слушай мир, он прекрасен и вечен,
Но на свет породил существо,
Что терзает, тиранит, калечит
Эту землю, что носит его.
16.11.1987
«Слабеет память, и усталость чаще…»
Слабеет память, и усталость чаще
Поит тоскою и печалит грудь.
Глотаю молча, отражаясь в чаше,
Где смерти так непостижима суть.
Мне тридцать семь. Судьба неотвратима,
И рано пусть итоги подводить:
Короче путь, но жажда нестерпимей —
Смогу ль теперь я Богу угодить?
Живу не там, где сердцем жить обязан.