Тайна портрета неизвестной дамы. Роман

Мириамна, внучка Гиркана, последнего царя Хасмонеев, первосвященника, втайне готовила свержение Ирода, ее мать, дочь Гиркана, Александра, бывшая в хороших отношениях с царицей Египта, Клеопатрой, всячески препятствовала Ироду в его политике, используя претензии на территории Иудеи амбициозной правительницы Египта, любовницы Марка Антония. Интриги Александры и Мириамны дорого обошлись царю, царство его потеряло последний порт на берегу Средиземного моря, пришлось Ироду сдать в аренду Клеопатре рощи финиковых пальм и Мертвое море, где добывали асфальт и целебные грязи, более того, арендную плату платила не Клеопатра ему, а он ей. Клеопатру это вполне устраивало, она получала деньги, не прилагая к тому никаких усилий. Ссориться Ироду с Клеопатрой было опасно, используя связь с Антонием, она могла взять под свое управление владения Ирода, и тогда Иудея перестала бы существовать. Клеопатра требовала у Марка Антония, чтобы тот передал ей Иудею, но он не настолько был подвержен ее влиянию, чтобы лишиться Иудеи, служившей заслоном от набегов на римские владения воинственных арабских племен.

Призрак Мириамны преследовал Ирода всю его жизнь, он возникал из тьмы, бродил по дворцу, и тогда царь метался в бреду, призывая имя любимой, казненной им жены.

– Прости, прости меня, – бормотал он, с трудом выговаривая слова, он задыхался, слезы накатывались на глаза, но она молча стояла у постели смертельно больного царя, глядя на него взором, полным упрека и тоски.

– Видит Бог, я не хотел твоей смерти, я любил тебя, не ради себя, не ради власти своей отдал я тебя на смерть, всю свою жизнь только одна цель стояла передо мной – сохранить государство наше, дать мир и спокойствие иудейской земле. Цена высока, столько смертей, столько крови на мне, но сохранилось и укрепилось царство мое, я строил города и дворцы, строил порт в Кесарии, чтобы корабли наши плыли во все концы земли, чтобы слава и величие Иудеи затмили славу и величие всех стран, ради этого приняла ты смерть, прости, но не было у меня выбора. Это все она, твоя мать, змея, готова была отдать Клеопатре земли наши, только ради того, чтобы уничтожить меня. Я и ее казнил, она заслужила, если бы я предал ее смерти раньше, может быть, и ты бы осталась жива. Но ведь ты бы не простила мне ее смерть? Скажи, не простила бы? Но ведь она свидетельствовала против тебя! Если бы не твоя мать, никто бы не смог доказать твою вину.

Мириамна ничего не ответила, призрак ее растаял в полутьме, перед Иродом возник Гиркан с отрезанными ушами. Гиркан, который и привел Ирода к власти, который спас его от суда Синедриона, Гиркан, которому Ирод вынес смертный приговор, последнему из рода Хасмонеев, оставшемуся в живых. Он уже был стар и не претендовал на трон, не мог он быть и первосвященником, парфяне отрезали ему уши, а человек с физическими недостатками или увечьями по законам иудеев не мог занимать столь важный пост. Но никто не мог знать, как бы поступил Октавиан, если бы Гиркан был жив, вместо Ирода, верно служившего врагу Октавиана, Марку Антонию, он мог назначить правителем Гиркана, а тот никогда не сумел бы сохранить Иудею.

Сохранить Иудею. Сохранить и укрепить, умножить царство, доставшееся Ироду стараниями его отца, советника Гиркана, Антипатра, которого отравил Малих, пытавшийся поднять народ иудейский против Рима. Он заплатил за смерть отца Ирода, заплатил жизнью своей, и не Ирод убил его, а римляне расправились с тем, кто хотел восстать против них. Малих, захвативший Иерусалим, пошел на переговоры с Кассием, правителем Рима после убийства Цезаря, но Кассий знал цену договора с Малихом, и после переговоров римский воин пронзил его мечом.

Сохранить Иудею. Любой ценой. Ирод никогда не ошибался, ни тогда, когда, спасаясь от нашествия парфян, просил он защиты у Марка Антония, правителя восточных окраин римской империи, ни тогда, когда принес клятву верности врагу Антония, Октавиану. «Я верно служил Антонию, и так же верно буду служить тебе», – заявил Ирод, он не оправдывался перед Октавианом за то, что служил его врагу, он был честен, и это решило его судьбу, Октавиан признал Ирода царем Иудеи, и расширил его царство, вернув пальмовые рощи и побережье Средиземного моря.

Сохранить Иудею. «И будешь господствовать над многими народами, а они над тобою не будут господствовать». «Тогда сыновья иноземцев будут строить стены твои и цари их – служить тебе. И будут всегда отверзты врата твои, не будут затворяться ни днем, ни ночью, чтобы приносимы были к тебе достояние народов и приводимы были цари их. Ибо народ и царства, которые не захотят служить тебе, – погибнут, и такие народы совершенно истребятся».

Но закончились славные времена Давида и Соломона, времена Маккавеев, восставших против Селевкидов, с Севера римская империя расширяла свои владения, с Востока теснили иудеев парфяне. Где Мессия, что поднимет народ против поработителей? Где тот, кто исполнит Завет Господа, избравшего иудейский народ и обещавшего ему власть над всеми народами?

После взятия Иерусалима Помпеем законный царь династии Хасмонеев, Антигон, решил, что парфяне исполнят роль Мессии, избавителя народа от римского владычества, они признали его царем и первосвященником. Когда Антигон штурмом взял Иерусалим, Ирод, отверженный иудеями, но признанный Римом, со своим братом Фасаилом и первосвященником Гирканом привели свои войска под стены города. Парфяне пригласили их для переговоров, предлагая миром решить противостояние двух иудейских царей. Но Ирод сразу почувствовал подвох, он понял, – переговоров не будет, их схватят и казнят, но ни Гиркан, ни Фасаил не поверили в вероломство парфян. Фасаил был убит, а Гиркану, первосвященнику, назначенному Римом, Антигон лично отрезал уши, чтобы тот никогда не смог более посягнуть на пост первого священника великого народа, избранного самим Господом Богом.

Когда армия Ирода вместе с одиннадцатью римскими легионами и шестью тысячами всадников после пятимесячной осады взяла Иерусалим, Антигона, закованного в цепи, Ирод отправил Марку Антонию, который казнил мятежного Хасмонейского царя.

Ирод знал, римляне пришли сюда надолго, война против них приведет лишь к тому, что некогда великое царство иудейское навсегда перестанет существовать, это он усвоил еще от своего отца, мудрого политика Антипатра. Если врага не удается победить силой, нужно сделать его своим другом, и тогда одолеть его можно не мечом, а тем, что сильнее меча – идеей, идеей Единого Бога, что поглотит язычество, и ростовщичеством, что сделает должниками иудеев всех царей земных.

– Александра, интриганка, змея, злая фурия, – шептал онемевшими губами сквозь предсмертный хрип Ирод, – что, что смотришь ты на меня? Уйди! Не хочу в свой последний час видеть тебя. Ты добилась своего? Сына, Аристобула, брата Мириамны, выродка малолетнего назначил я первосвященником. Народ ликовал, он посчитал его Мессией, что освободит их из-под римского владычества. Какой же ты Мессия, Аристобул, если позволил утопить себя, как котенка? И Бог не спас тебя, нет, не мог ты стать Мессией, ведь сказано в Писании, что придет Мессия из рода Давида, а ты, Хасмоней, и ведешь свой род не от него, и даже не от левитов, не от Аарона, Хасмонеи приняли власть от Селевкидов, греков. Кто ты сам, и откуда род твой?

Хотя Ирод и объявил смерь Аристобула несчастным случаем, устроил ему пышные похороны, Александра не поверила в случайность, она написала донос Клеопатре и требовала устранить Ирода, обвинив его в предумышленном убийстве. Клеопатра добилась того, чтобы Антоний вызвал Ирода в свою резиденцию, в Лаодикею[4 - Латтакия на сирийском побережье.], для объяснений. Покидая дворец, Ирод приказал мужу своей сестры, Саломеи, Иосифу, казнить Александру и Мирамну, если он из Лаодикеи не вернется.

Антоний зла на Ирода не держал, юный Аристобул, представитель династии Хасмонеев, был известен ему своими антиримскими настроениями, и иметь его в качестве первосвященника, влияющего на настроения народа больше, чем царь, послушный воле Рима, Антонию не хотелось. После неудачной военной кампании против парфян, ему нужны были войска Ирода, чтобы добиться победы над противником, и он не стал требовать объяснений от иудейского царя, устроив ему пышный прием, достойный царской особы.

Ирод был доволен, он получил благословение на то, что сделал, он не ошибся и на этот раз, он никогда не ошибался, но, вернувшись, он вновь ощутил жало этой змеи, своей тещи, Александры, его вновь предали, и на этот раз тот, от которого предательства он ожидать никак не мог, муж его сестры, Иосиф, поверив слуху, что Антоний Ирода казнил, рассказал Александре и Мириамне о своей трагической миссии, – убить их, если царь из Лаодикеи не вернется.

Узнал он и о том, что жена его и теща собирались искать защиты у римских легионеров, – сестра его, Саломея, донесла о предательстве Иосифа. И еще одна голова близкого ему человека слетела с плеч.

Призраки казненных им сыновей являлись Ироду, Александр и Аристобул, рожденные Мириамной, и его сын от первой жены, Дорис, Антипатр, – все они замышляли заговор против отца, хотели иродовой власти? Они достойны смерти! Все![5 - Историки утверждают, что Александр и Аристобул были несправедливо оговорены сестрой Ирода, Саломеей, и сыном от первой жены, Антипатром, желавшим устранить своих братьев, претендентов на трон.] Со смертью Александра и Аристобула кончился род Хасмонеев. «Только сыновья самаритянки Малфаки, Архелай, Антипа и Филипп, достойны наследия моего, меж ними разделю я царство свое».

Последний хрип сорвался с уст царя, он впал в забытье. Весть о смерти Ирода пронеслась по Иерусалиму, народ ликовал, люди сбили с ворот храма ненавистный им символ римской власти, золотого орла, и разбили его на куски. Но рано радовались они, Ирод еще не умер, собрав последние силы, он поднялся с постели и потребовал привести к нему смутьянов.

– Что? Радуетесь смерти моей?! – крикнул он, – Сами, сами примете смерть раньше, чем я!

– Ты осквернил храм, – был ему ответ, – мы с радостью примем смерть за веру нашу.

– С радостью?! Нет! Не будет этого, не будет радости на лицах ваших, когда пламя охватит ваши тела! Сжечь! Сжечь живьем! – приказал Ирод.

Последние силы покинули его, он тяжело опустился на кровать.

– Саломея, – ослабевшим голосом позвал он сестру, – исполни все, что я прикажу, выполни мою последнюю волю. Я не желаю, чтобы люди радовались моей смерти, я хочу, чтобы плакали они, горько плакали, когда я умру. Собери всех знатных людей этого города, и когда издам я последний вздох, прикажи казнить их всех, всех до одного! Пусть плач несется над Иерусалимом в день смерти моей.

В страшных мучениях покинул царь Ирод этот мир, но даже его сестра, Саломея, не решилась исполнить последнюю волю царя, она отпустила с миром тех, кого должна была предать смерти.

Тамплиеры

Лес закончился, внизу уже был виден замок, на самом берегу реки, на холме. Какая-то странная, тревожная тишина висела над замком, ни звука не доносилось с его двора, не было видно никого ни на самом дворе, ни в окрестностях замка, хотя до него было рукой подать. Пологий безлесный склон, поросший низкой травой и усеянный серыми валунами, опускался к самому замку, к дороге, ведущей в деревню. Гаральд вспомнил дурное знамение, с которого начался его путь, и решил, что безопаснее подойти к замку незаметно, и получше все рассмотреть. Идти нужно не напрямик, а вдоль долины по склону, не выходя из леса, и спуститься вниз не по тропе, а через заросли тамариска. Но с лошадью пройти под прикрытием кустарника незаметно не удастся. Лучше было бы оставить лошадь в лесу, но где спрятать ее? Справа по склону горы он увидел скалу, которая, казалось, вплотную прилегает к склону, но при внимательном изучении он заметил, что между скалой и склоном горы есть небольшое ущелье, вход в него обнаружить сразу не так-то просто. Войдя в ущелье, Гаральд подумал, что лучшего места, где можно спрятать лошадь, пожалуй, не сыскать.

Он привязал Ромину к дереву, выбрался из ущелья и спустился вниз. Заросли тамариска скрывали его от нежелательных наблюдателей. Подойдя к замку настолько, насколько позволяла местность оставаться незамеченным, он затаился и стал ждать. Но ожидание его ни к чему не привело, казалось, что замок был пуст, не просматривалось никакого движения, никакие звуки не доносились оттуда.

«Что могло произойти? – думал Гаральд. – Возможно, обитатели почувствовали опасность и покинули замок? Но что, что могло случиться?». Первым желанием было покинуть свое укрытие, войти в замок, возможно, он увидит то, что даст ответ на его вопросы, но недоброе предчувствие сдерживало его порыв. Продвигаясь под прикрытием кустарника, он спустился вниз по реке, к деревне, где жили крестьяне, работавшие на земле графа. Деревня жила своей обычной жизнью, и Гаральд осторожно подошел к первому дому. Тут ему встретился крестьянин по имени Жак, который в те времена, когда Гаральд еще был подростком и учился премудростям верховой езды, служил у старого графа на конюшне. При виде Гаральда на лице Жака отразились одновременно испуг и удивление, он застыл на месте с широко раскрытыми глазами, прижав правую руку к груди, как если бы выходец с того света неожиданно явился перед ним.

– Что случилось, Жак, – спросил тихо Гаральд, – чем ты так испуган? Почему в замке тишина, будто все обитатели покинули его?

Жак задрожал, замотал головой, бормоча что-то невнятное, он жестом велел Гаральду следовать за ним и почти бегом направился в свой дом. Гаральд вошел в дом Жака, где тот, наконец, немного успокоился, закрыл все ставни в доме, шепотом произнес:

– Это случилось неделю назад, в замок приехали рыцари, они перебили всех, и мать, и отца Вашего убили, и всех слуг тоже. Они Вас искали.

– Откуда знаешь?

– Ваш повар, Жульен, он убежал через подземный ход, когда все это случилось.

– Где он сейчас? – Гаральд сжал рукоять меча.

– Он у меня, в погребе, он боится, если рыцари узнают, что ему удалось сбежать, найдут его и убьют.

– Они были здесь, в деревне?

– Нет, но он боится, чтобы кто из деревенских не выдал его.

– А деревенские знают, что произошло в замке?

– Нет, не знают, но если увидят Жульена, начнутся расспросы, почему он здесь, он так перепуган, что лучше бы ему посидеть у меня.

– Я хочу видеть его, – твердо сказал Гаральд.

– Сейчас, сейчас, – торопливо ответил Жак, – я приведу его.

Жак вышел, и вскоре привел в дом растрепанного, перепуганного человека, в котором Гаральд с трудом узнал Жульена, графского повара. Жульен с плачем бросился к ногам своего господина, умоляя простить и помиловать его.

– Встань, Жульен, встань, – сказал Гаральд, – я не собираюсь тебя наказывать, в том, что произошло, нет твоей вины, встань и расскажи все, как было.

Жульен встал, но ноги его подкашивались, и Жак усадил его на табурет. Всхлипывая, размазывая слезы по немытому лицу, он начал рассказ:

– Когда рыцари подъехали к замку, никто не думал ни о чем плохом, мессир сам вышел их встречать, главным у них был мессир Гийом, старый знакомый нашего мессира.

– Гийом? – воскликнул Гаральд. – Так вот почему они знали, где меня искать.

– Да, мессир, это был Гийом, – продолжал Жульен. – Мессир Азар де Гир приказал мне приготовить обед, чтобы накормить всех этих почтенных господ. За обедом они все спрашивали о Вас, я слышал, мессир Азар попросил, чтобы я обслуживал их во время обеда, как бывало в особо торжественных случаях. Отобедав, они схватились за мечи и изрубили всех, первым пал Ваш отец, потом мать, а после и все слуги. Никто не успел даже схватиться за оружие, один рыцарь бросился за мной, я убежал на кухню, схватил нож и заколол его, а после через подземный ход, он ведет к реке, я убежал, и прямо сюда, к Жаку.

– Как думаешь, рыцари не знают о подземном ходе?

– Нет, не знают, иначе они бы уже нашли меня.