Коррекция
– Разрешите мне, товарищ Сталин, – поднялся со своего места Молотов. – Хочу сказать, что согласен с каждым вашим словом, но такая масштабная чистка только силами Политбюро и его органов может вызвать…
– Я понял, что вы имеете в виду, – кивнул Сталин. – Мы сообщим о созыве съезда партии, который обсудит наши действия. Но организация съезда и его проведение требуют много времени, которого у нас нет. В ближайшее время о факте задержания ряда крупных партийных работников узнают многие. Чтобы не допустить распространения слухов и панических настроений в среде партийных работников, я сегодня же выступлю с обращением к народу. Я объясню, чем вызваны наши действия, и попрошу людей их поддержать. Вот и посмотрим, как на это отреагируют простые члены партии и беспартийные. Если нас поддержат, в чём я не сомневаюсь, вряд ли кто-то посмеет выступить против, по крайней мере, открыто. Надеюсь, никто из вас не даст нам поводов для разочарования. Теперь я предлагаю проголосовать списком за следующих членов комиссии: Сталин, Мехлис, Суслов, Кузнецов и Шверник. Комиссия небольшая, но я думаю, что ей надо дать право в случае необходимости использовать возможности Секретариата ЦК и Комиссию партийного контроля. Кто за эти предложения?
* * *
– Думаете, Кузнецов справится? – спросил Берия Сталина, когда они двумя часами позже ехали в Кунцево.
– Если не справится, очень меня разочарует, – ответил Иосиф Виссарионович. – Он об этом знает, так что будет стараться. Ты хорошо подготовил совещание. Задёргался один Молотов, как мы и ожидали. Как идёт проверка?
– По большинству не возникает никаких сложностей, – пожал плечами Берия. –Во многих случаях следствие не проводили даже формально. Никому из них и в страшном сне не снилось, что за это придётся оправдываться. Заодно чистим и свой аппарат на местах. Понятно, что не там, где брали под козырёк, а инициаторов.
– Четыре часа, – посмотрел на часы Сталин. – Сейчас должны передавать моё обращение. Завтра оно появится во всех газетах.
– Нужно усилить охрану дачи, – сказал Берия. – Большинство, безусловно, горячо поддержит, хотя будут опасаться перегибов. Но будут и несогласные.
– Несогласные появятся, когда начнём чистить руководство компартий в Союзных республиках, – сказал Сталин. – Но я предупредил Радионова, так что пусть только попробуют проявить своё недовольство. Никому не дадим развалить страну. А дача и так хорошо охраняется.
– С Молотовым и Маленковым так и не решили?
– Пусть пока работают, – недовольно сказал Сталин. – Убрать недолго, лучше использовать. Я даже Мехлиса не тронул, хотя надо было. Толковых молодых не так много, как хотелось бы, пока они ещё наберутся опыта… Да и я уже плохо привыкаю к новым людям. Хрущёв был сволочью, но из своих. А через две недели умрёт Жданов. Его многие не любят, но мне без Андрея будет тоскливо. Если сейчас убрать остальных, с кем я останусь? С тобой? Скажи, Лаврентий, как там Василий? Он не появляется уже месяц.
– Пьёт меньше, это многие заметили, и на язык стал более сдержан, вот только женщины…
– А как на это смотрит Катерина?
– Возится с дочкой, а на мужа, похоже, махнула рукой. Она ведь опять ходит беременная. А может, ничего и не знает, потому что он стал осторожней. Да, совсем забыл за делами. Звонила Светлана и хотела вас навестить, так что я распорядился послать машину.
Через десять минут подъехали к воротам дачи, которые охрана тут же распахнула. Их машина свернула к дому, а остальные ЗИСы выгрузили «девятку» и уехали в гараж.
– Дочь здесь? – спросил Сталин встретившего его в прихожей Рыбина.
– Приехала, товарищ Сталин, – ответил Алексей. – Узнала, что вы не возвращались, и ушла в Малый дом. Позвонить?
– Не надо, я сам. Самохин оставлял бумаги?
– Да, всё в комнате на вашем столе.
– Что можно столько писать? – спросил Берия, который вслед за Сталиным вошёл в рабочую комнату.
– Ты прочёл только одну книгу, – сказал Сталин. – Начнёшь читать остальные – поймёшь. Мало того что сильно изменилась жизнь, ещё и непонятна связь между записями. Ничего, через неделю закончит, а потом ещё посидит над моими вопросами.
– А для чего это, если мы всё поменяем?
– Всё не измениться, многое повторится, особенно в других странах. И потом это ты увидишь, как оно там будет, а мне интересно заглянуть в будущее самому. Не мешай, займись чем-нибудь, я хочу позвонить дочери.
Светлана ждала в небольшом домике, построенном в ста метрах от главной дачи, сразу взяла трубку и после короткого разговора пошла к отцу. Зная, что дочь не любит Берию, Сталин вышел встретить её в прихожую и отвёл в свой кабинет.
– Что должно было случиться, чтобы ты вспомнила об отце? – спросил он, садясь на диван.
– Могу я соскучиться? Ну ладно, услышала, что ты поселил на даче красавицу, и решила оценить. Это правда?
– Правда, – не стал он отрицать.
– А как же Валя?
– Сколько раз я просил об этом не говорить? Не помнишь? Женщина, о которой ты говоришь, замужем.
– И когда вас останавливала такая мелочь? Твой Власик…
– Всё, я сказал! Ты приехала поругаться? Эта Лида больше чем вдвое моложе меня и живёт наверху со своим мужем. За месяц я видел её несколько раз, да и то мельком. Да, красива, но меня интересует не она, а её муж. И её никто не интересует, кроме мужа. По ней сохнет Лаврентий, и это не похоже на простое увлечение.
– Да ну? – удивилась дочь. – Я могу её увидеть?
– Оставайся и увидишь. Они с мужем после шести гуляют и любят сидеть в беседке между дачей и Малым домом. И не надо на меня так смотреть: я за ними не слежу. Если ты не забыла, я иногда тоже гуляю. И их прогулки видны с веранды.
– Ты когда будешь обедать?
– А ты проголодалась?
– Ещё нет, но скоро проголодаюсь. Твой обед совпадает с моим ужином, почему бы не посидеть вместе? Только если не будет Лаврентия.
– Не будет, – проворчал Сталин. – Что ты на него взъелась? Сейчас я с ним поговорю, и уедет.
Самохиных она встретила около шести, как и говорил отец, в большой беседке. Красивый, широкоплечий парень лет двадцати в форме майора ГБ сидел рядом с изящной женщиной, тоже одетой в форму, но без погон. Светлана видела Лиду со спины, а когда та повернулась на звук шагов, была поражена её красотой и какой-то необычностью.
«У Лаврентия не было шансов – подумала она, заходя в беседку. – Вот почему так устроено, что кому-то даётся всё, а на других природа экономит?»
–Здравствуйте, – первой поздоровалась она. – Узнала, что у отца гости, и захотелось на вас взглянуть. Если не считать отцовых соратников, гости здесь редкость.
–Здравствуйте, Светлана! – поздоровался парень. – Я Алексей, а это моя жена Лида. Мы не набивались в гости к вашему отцу, просто ему так было удобно.
– Вы недавно поженились? – спросила она. – Я не дала бы вам, Лида, и семнадцати.
– Да, недавно, – ответила Самохина, переглянувшись с мужем. – Но, вообще-то, мне больше лет, чем кажется.
– Вам, наверное, скучно здесь одной, когда муж на службе?
– Пока не почувствовала, – засмеялась Лида. – Алексей уходит только на полдня, а потом работает в наших комнатах. Я ведь художник и сейчас заканчиваю портрет мужа и буду рисовать вашего отца. Кроме этого, время уходит на занятия спортом. И книг я набрала в вашей библиотеке. Нет, пока не скучаю.
– И отец согласился? – удивилась Светлана. – Его рисовали многие, но почти все по фотографиям. Он ужасно не любит позировать даже фотографам.
– Хорошему художнику не нужно долго позировать, – сказала Лида. – Главное для него – это понять характер, суть человека, а для остального делаются несколько эскизов. Муж у меня позировал час. Правда, портрет я рисую уже месяц. Фактически закончила, остались детали.
– Покажете? – неожиданно для себя спросила Светлана.
– Пойдёмте, – поднялась со скамейки Лида. – Для меня общение с новым человеком – это подарок судьбы. Сижу на этой даче уже полтора месяца и не общаюсь ни с кем, кроме мужа и Лаврентия. Охранники не в счёт: мне не о чём с ними говорить.
– А как вы относитесь к Берии? – заинтересовалась Светлана.
– Мужу он неприятен, – засмеялась Лида, – но это и понятно: кому понравится влюблённый в твою жену мужчина! А мне его жалко. Рядом со Сталиным нет ангелов, но Лаврентий сохранил остатки порядочности. Правда, он их запрятал поглубже, потому что так проще жить. А я не из тех дур, которым нравится пленять мужчин и разбивать им сердца. Красота должна дарить радость, а не причинять страдания. Ладно, пойдёмте, пока не разлетались комары. Покажу вам картину, и будем ужинать.
Портрет Алексея Светлане понравился. Самохин был на нём как живой и смотрел с такой любовью и нежностью, с какой на неё саму не взглянул ни один мужчина. Внезапно стало так тоскливо, что на глаза навернулись слёзы.
– Это он так смотрит на вас? – дрогнувшим голосом спросила она. – Вы счастливая! А у меня ничего такого не было. Один раз влюбилась, когда училась в десятом классе, в еврея лет на двадцать старше. Отец вообще не любит евреев, а здесь прямо взбесился. Схватил меня за руку, подтащил к зеркалу и кричит, мол, смотри, дура, нужна ты ему такая, когда вокруг него вьются артистки? Ему не ты, ему я нужен! Конечно же, он был прав. Позже вышла замуж за другого, родила сына и разошлась. Вот и вся личная жизнь.
– Всё ещё у вас будет! – обняла её Лида. – Вам ведь немногим больше двадцати. Разве это возраст? Ладно, уже семь, пора ужинать.
– Отец в это время только обедает. Совершенно ненормальный образ жизни. И бесполезно что-то говорить. Я обещала поесть с ним, но поужинаю с вами. Вас кормят в малой столовой?
– Да, в малой, – ответил подошедший к женщинам Алексей. – Мы сами себя обслуживаем. Когда Берия в первый раз пришёл вместе с нами с подносом к поварихам, у них чуть не случился удар.
–Представляю, – засмеялась Светлана. – С его замашками и стать с подносом на раздачу! Крепко же вы его зацепили, не думала, что он на такое способен.
* * *
– И что ты думаешь делать? – спросил Маленков Молотова.
Они не были друзьями, но общались и помимо работы, так как жили в одном подъезде дома на улице Грановского, только на разных этажах. Вот и сейчас Маленков, вернувшись из Кремля и поужинав, спустился на этаж поговорить с Вячеславом. Обычно домой возвращались поздно, сегодня их отвезли на два часа раньше.
– А есть выбор? – вопросом ответил Молотов. – Коба уже за нас решил. Собрать пленум не получится, а на съезд, который будет уже после чистки, приедут новые люди. Догадываешься, какие решения будут приняты? Сам-то что думаешь?
– Я не против чистки, – начал Маленков, – особенно если пустить кровь тем, кто сам в ней замаран с головы до ног. Я узнал у Берии, кого взяли. На каждом тысячи смертей. Коба припомнит им, как его припёрли к стене и заставляли подписывать списки. Но ведь это только начало! Таких наберётся немало, просто у них покороче хвосты. И только этим он не ограничится! А если начнём чистить тех, у кого есть упущения в работе или подпорчен моральный облик… Под это дело можно подвести любого! Он потому нас и успокоил, мол, к вам нет претензий, работайте спокойно. Сейчас нет, потом могут появиться. Нас с тобой он поставил перед фактом, но удивлены были не все. Некоторых предупредили, и я знаю, чья это работа.
– Понятно, что всё подготовил Лаврентий, – согласился Молотов. – Кажется, Коба определился с преемником, а нас с тобой уже списали.
– Для тех, кого будут вычищать, мы с тобой люди Сталина, – сказал Маленков, – поэтому при победе его противников разговор с нами будет короткий. И открыто противиться мы не можем. Он всё точно рассчитал. Зачем нас убирать, если можно заставить работать? Молодые у него есть, но когда ещё у них прорежутся зубы! Я вижу только один выход – помогать Лаврентию, доказав тем самым свою преданность. Иначе разделим судьбу Никиты.
– Думаешь, его убрали? – спросил Молотов.
– Почти уверен. Да ты сам его вспомни! У него из всех проблем со здоровьем была одна лысина! Какая там сердечная недостаточность! В МГБ хватает спецов, которые и нам с тобой организуют такую же недостаточность. Коба хорошо подстраховался. Почти все арестованные – это дружки Никиты. ЦК сейчас ополовинят, съезд отложат, а армия в руках Василевского, который получил власть от Сталина и не выйдет из его воли. И ещё это обращение. Думаю, реакция на него будет повсеместно восторженная! Понятное дело, что восторгаться будут не все, но такие постараются не выделяться. Надо завтра походить по улицам и послушать, что будут говорить люди. В газетах и так ясно, что напишут.
– В России всё должно получиться, – согласился Молотов. – Разве что с Кобой что-то случится, да и то не факт, что Лаврентий не доведёт начатого до конца. В национальных компартиях будут проблемы.
– Пока в союзных республиках нет национальных армий, на эти проблемы можно плевать! – махнул рукой Маленков. – И чистить их не все сразу, а по одной. Если где-нибудь поднимут бучу, им же будет хуже.
На следующий день Кузнецов сформировал два десятка групп из работников Секретариата, членов Комиссии партийного контроля и привлечённых коммунистов, присланных Поповым. К концу дня часть набранных для этих комиссий работников по разным причинам отсеяли и к каждой прикрепили по одному следователю МГБ, а в Москву доставили ещё трёх задержанных членов ЦК. На следующее утро все группы начали работу с партийными архивами и документами, переданными им Поскрёбышевым.
– Они уже вышли за рамки ЦК, – сказал Маленков Молотову в перерыве, – а следствие передаёт первые дела в суд. Там всё прозрачно, поэтому не будут долго канителиться. Первые приговоры должны вынести уже через неделю. Умно сделали, пустив первыми этих: после них ни у кого не будет сомнений в справедливости суда.
– К тебе не подходил Берия? – спросил Молотов. – Значит, подойдёт. Коба хочет, чтобы в «Правде» время от времени появлялись публикации видных деятелей партии в поддержку принимаемых мер. Мы с тобой пока ещё видные, нам и писать. Меня он попросил сделать это завтра.
– Я сегодня его не видел. Если обратится, напишу.
– А Коба хитёр, – сказал Молотов, оглянувшись перед этим посмотреть, нет ли кого поблизости. – Всем накрутил хвосты и уехал в Кунцево.
– Если дело не выгорит, он может и выкрутится, сдав Лаврентия, – тихо отозвался Маленков. – Хотя, если всё так пойдёт и дальше, ему не простят.
– Никому из нас не простят, – вздохнул Молотов. – А этими статьями мы привязываем себя к Кобе. Теперь уже, хочешь не хочешь, придётся идти до конца. Да и не верю я в то, что всё ограничится статьями. Смотри, Лаврентий.
– Здравствуй, Егор! – поздоровался подошедший Берия. – Тебя я сегодня не видел. Вот что, товарищи, есть мнение, что все члены Политбюро с сегодняшнего дня должны быть обеспечены надёжной охраной. Это же касается и работников комиссий. Не исключена возможность терактов. На работу и домой вас будет отвозить не только служебный автомобиль, но и машина с охраной. И вам пока нечего разгуливать просто так. Позвоните – и приедет охрана. И это не шутки и не перестраховка. За одну статью можете получить пулю. Будут задеты интересы слишком многих, а у партийных работников на руках много оружия.
Глава 13
– Смотри, как поливает! – сказала Лида, подойдя к окну. – И похоже, что это надолго.
– Так уже пора, – отложив газету, отозвался Алексей. – Середина сентября – самое время для дождей.
– Я тебе говорила, что не люблю осень? Она всегда напоминала мне о смерти.
– Тебе ли думать о смерти? – засмеялся муж. – Мне впору записывать себя в совратители малолетних. Светлана правильно сказала, что тебе не дашь больше семнадцати. Если бы ты была такой, когда мы встретились, не пришлось бы самой проявлять инициативу.
– И никто этого почему-то не замечает!
– И не заметит. – Алексей подошёл к висевшему на стуле кителю и достал удостоверение. – Посмотри на фото, а заодно на дату рождения.
– Переделал? – спросила она.
– Если бы. Ты давно раскрывала свой паспорт?
– Вообще не раскрывала. Как положила в шкаф, так он там и лежит.
– Вот возьми и посмотри. И учти, что я тоже его не касался.
– Как такое может быть? – растерянно спросила Лида, открыв паспорт. – Фотография изменилась и дата рождения на десять лет позже…
– Наверное, тот, кто подарил нам юность, не хочет, чтобы его подарок нам навредил. Отсюда и изменения в документах, и то, что никто не замечает нашей молодости. Я думаю, что всё изменилось не только в наших документах, но и в паспортном учёте, и в моём деле в министерстве. Только молодость нам дали авансом, её ещё нужно отработать.
– Хрущёва нет, чистка ведётся, чего же ещё? Что нового в газете?
– Ничего нового, – ответил Алексей. – Уже больше недели нет ни одного смертного приговора. Сажают, снимают с должности, а то и просто в ней понижают, но расстрелы прекратились. Основных мерзавцев убрали, осталась мелочь. Берия почистил и своих орлов на периферии. Теперь поубавится любителей искать заговоры там, где их нет. А после смерти Жданова арестовали всего трёх врачей.
– А они виноваты?
– Мне, малыш, забыли об этом доложить. – Алексей улёгся на диван и позвал жену. – Ложись рядом, полежим. Всё равно тебе нечего делать.
– Если хочешь, я найду дело! – игриво ответила Лида, ложась рядом. – С этой нежданной молодостью не могу долго лежать рядом с тобой просто так. И ты на меня вон как реагируешь!
– Это позже, – сказал он, отодвигаясь. – Так вот, о врачах. В моё время об этом писали разное, не исключали и заговора. Уж очень неприятной фигурой был Андрей Александрович. Возмущало не столько наказание тех, кто его лечил, сколько масштабы репрессий. Начали с врачей, а потом перекинулись на евреев.
– Я смотрю, у вас их вообще не любят, особенно руководство.
– Руководство их как раз любит, – рассмеялся Алексей, – причём в прямом смысле. Почти все руководители женаты на еврейках. Исключением были Ленин, Сталин и Калинин, может быть, кто-то ещё, но они погоды не делают. В неприязни к евреям виноваты они сами, их неуемное стремление пролезть во власть и всё взять под свой контроль. Такие, конечно, не все, но многие, а остальным приходится за них отдуваться. Их в нашей стране всего четыре процента, а во властных органах временами набивалось до половины. Их мало там, где нужно тяжело и долго вкалывать, но много, где чистая и выгодная работа. И объясняли это в моё время некой еврейской гениальностью. Мол, никто не мешает и русским становиться известными врачами, композиторами и режиссёрами. Никто не спорит, что среди них немало способных людей, но настоящая еврейская гениальность в другом. Они очень хорошо могут использовать поддержку членов своей диаспоры для устройства личных дел. В результате, если этому не противодействовать, получим непропорционально большое представительство людей этой национальности во всех значимых органах государства. И кому такое понравится, кроме них самих?
– Я вспомнила, что отец как-то говорил, что до взрыва евреи контролировали больше трети мировых финансов. О чём был разговор, уже забыла, а это почему-то запомнилось.
– Ну их! – сказал Алексей. – Ругать евреев – всё равно что жаловаться друг другу на плохую погоду. Скажи лучше, когда отдашь Сталину его портрет? Мне интересно, как он отреагирует на твою работу.
– Светлана просила без неё не отдавать. Она хотела сначала посмотреть сама.
– Мне её жаль. Она к тебе привязалась, а нам скоро отсюда уезжать.
– Дурак ты, Лёша. – Лида перевернулась так, чтобы лежать к мужу лицом, и рукой взъерошила ему волосы. – Это она не ко мне привязалась, а к тебе. Какие же вы, мужчины, невнимательные! А ты в этом многих переплюнул. Мне пришлось самой раздеваться и забираться к тебе в кровать, чтобы обратить на себя внимание! Что ты только что сказал насчёт поездки?
– Я уже несколько дней ничего не пишу, а Лаврентий говорил, что нас после этой работы должны отправить в один из закрытых научных центров. Лично я уеду с радостью – так надоела писанина.
– А как же твои родители? Ты ведь думал съездить и взглянуть одним глазом.
– Как думал, так и передумал, – ответил Алексей. – Понимаешь, когда я начинаю думать о таком визите, сразу накатывает страх, и я не могу понять его причины. Раньше этого не было. Наверное, мне так показывают, что этого не стоит делать. Кстати, мама сейчас беременна мной.
– Когда ты это сказал, мне тоже стало страшно! – Лида прижалась к мужу. – Что если из-за изменений в будущем с тем тобой что-то случиться? Ты не исчезнешь?
– Вряд ли, – подумав, ответил он. – Его судьба не повторит мою, а, значит, это будет другой человек с моей внешностью. И если я до сих пор не исчез, не исчезну и дальше.
В дверь постучали.
– Кого ещё принесло! – Лида вскочила с дивана, поправила причёску и пошла открывать дверь, которую они днём запирали. – Света! Вот не ожидала, что ты приедешь в такую погоду. Снимай быстрее плащ, а зонт положи в угол. Да не закрывай, быстрее высохнет.
– Я от машины до дачи дошла под зонтом, – сказала Светлана, снимая плащ. – Почему-то вдруг стало тоскливо и захотелось вас увидеть. Оставила сына няне и вызвала машину. Не прогоните?
– Плохое настроение не основание для того, чтобы говорить глупости! – отчитала её Лида. – Садись в кресло, а я сейчас сбегаю на кухню и принесу горячий чай.
– Можно позвонить, – сказала Светлана. – Они сами принесут.
– Мне легче сбегать самой. А вы пока поболтайте.
Она через ступеньку сбежала вниз и быстро пошла по коридору в сторону кухни. Дверь сталинского кабинета распахнулась, заставив испуганно шарахнуться в сторону.
– Дочь у вас? – спросил Сталин.
– Только что приехала, – ответила Лида и неожиданно для самой себя добавила: – Вы так резко распахнули дверь, что чуть не засветили мне по лбу. Я хотела напоить Светлану чаем…
– Не надо так носиться по коридору, – проворчал он. – Возвращайтесь и скажите дочери, чтобы шла в малую столовую, и сами туда приходите. Я позвоню насчёт чая.
– И где обещанный чай? – спросил муж. – Почему вернулась с пустыми руками?
– Что-то сдохло в лесу, – ответила она. – Поднимайтесь, хозяин приглашает нас на чай. Давайте я заодно отдам ему портрет. Ты хотела взглянуть?
– Как это у тебя получилось? – спросила Светлана, с удивлением всматриваясь в работу Лиды. – Он и на фотографиях так на себя не похож, как на твоём портрете! Я видела отца таким только девчонкой, но тогда он был моложе. А потом между нами словно пробежала чёрная кошка. Наверное, в этом больше моей вины, но отец стал другим. Я ещё и из-за этого редко к нему приезжала. Вряд ли он покажет кому-нибудь этот портрет, а, по-моему, только его и нужно показывать. Что плохого в том, что люди увидят в своём вожде человека? Пока ко мне не приставили охрану, я была среди людей и слышала, как они относятся к происходящему. Отца и раньше многие любили, но было немало тех, кто боялся, так вот, сейчас любящих большинство! А когда он написал статью против культа своей личности, любить стали больше!
– Сильно мешает охрана? – спросила Лида.
– Не то слово! – ответила Светлана. – И не возразишь: в Юру Жданова стреляли даже с охраной. А я сейчас вынуждена работать только дома. Наберу книг… Ладно, пошли быстрее, а то отец рассердится.
– Долго ходите, – недовольно сказал Сталин, когда они зашли в малую столовую. – Чай почти остыл, да и булочки тоже.
– Здравствуй, папа! – сказала Светлана, подошла и поцеловала его в щеку. – С чем сдоба?
– Твои любимые, – ответил он, – с яблоками. А вы что стоите? Ждёте отдельного приглашения? Это портрет? Поставь где-нибудь, попьём чай, потом покажешь.
Чай был горячий и вкусный, а булочки – ещё вкуснее. Алексей тоже любил сдобу с яблоками, но съел только одну булку, глядя на то, как на них набросились женщины.
– Вредно есть столько теста, – заметил Лиде Сталин. – Ты должна кормить мужа, а вы ничего ему не оставили.
– Вредно, когда часто, – возразила она. – Я много занимаюсь спортом, и если растолстею, то очень нескоро. Такие булочки – это не еда, а подарок судьбы, а подарки должны делать мужчины, мы для этого и выходим замуж!
– Ну если так, считай, что я расплатился за портрет, – усмехнулся Сталин. – Ты свой подарок получила, теперь черёд твоего мужа. Он сильно рисковал, когда решил прийти сюда, но пришёл и выполнил всё, что требовалось. Есть решение наградить его орденом Красной Звезды. Награду вручу лично. На днях вы оба выедете на Урал в небольшой посёлок, куда закрыт доступ посторонним. В нём будет создана лаборатория, в которой учёные изучат ваши книги, ну а вы им в этом поможете. Условия жизни там немного похуже, но вас обеспечат всем необходимым. Лучше вам год или два пожить там. И принесёте пользу, и безопасно. А теперь покажи, что нарисовала.
На свой портрет он смотрел долго, потом спросил Светлану:
