Время в моей власти

Однако, войдя в дом, гость обязательно первым делом перекрестится, да с поклоном. Главное в доме – иконы, большие и малые, в каждой комнате развешенные-расставленные, с любовью украшенные цветами, расшитыми яркими полотенцами…

Нам с Ольгой выделили комнату с двумя кроватями – и со своим туалетом, разумеется… Едва мы поставили свои вещи, как сразу – за стол. Кроме нас и хозяев был еще один гость, свой, орегонский, Семен Созонтьевич Фефелов – они с Прохором Григорьевичем да-а-вние друзья… И в Китае вместе жили, и в Бразилии, и на Аляске – и даже несколько лет в Уругвае! Да, был такой период в жизни Прохора – Галины, уругвайский. На память о нем у меня имеются несколько открыток с уругвайскими видами, да несколько марок – с лицами уругвайских генералов… А сейчас мы сидим за столом в поселке Вифлеем, пьем «канадиян» – канадский виски, и разговор у нас все крутится вокруг моего приезда, прямо-таки явления в старообрядческий мир орегонской общины. Явления настолько невероятного, что забежавший на минуту сосед, знакомый вам Порфирий Торан – Перфил, аж воскликнул:

– Да… какой же черт тебя сюда занес?!

Это было первое – и последнее ругательное слово, услышанное мною в Орегоне! Перфил тут же спохватился, что сказанул не то… Ну, а в последующие дни мы стали отличными друзьями!

Пока же – Прохор, Семен, огромная пластиковая бутыль «канадияна», запиваемого кока-колой, и уже поздний вечер, и в глазах у меня всё начинает переворачиваться вверх тормашками, и сердце у меня куда-то проваливается, и всё это не столько от «канадияна», сколько от нескольких бессонных ночей: в самолете, в зале ожидания аэропорта имени Джона Кеннеди, в летящем день и ночь автобусе… И тут Семен неожиданно заявляет:

– Ты же, наверное, еще и подзаработать хочешь? Я в четыре утра еду на Аляску – поехали со мной?..

Я встрепенулся:

– И что же я там буду делать?

– Как что? Круглое катить, плоское тащить!

– И сколько заработаю?

– Ну… тысяч по пятьдесят-то возьмем!

Помаленьку, слово за слово, выяснилось, что ехать надо в поселок Николаевск на Аляске, на морскую путину, недели на две, и время отъезда перенести никак нельзя, поскольку срок путины государство определяет в строго отведенные дни, и даже часы. А ехать надо километров четыреста до канадской границы, и там еще тысячи две – через всю Канаду, с юга на север, да еще по Аляске… А у меня уже не только в глазах всё переворачивается – я и сам уже переворачиваюсь.

Пришлось отказаться. Хотя про эти 50 тысяч долларов я до сих пор (сами понимаете), до сих пор иногда с сожалением вспоминаю… Хотя… Бог знает, к чему бы эти 50 тысяч в «лихие 90-е» меня привели, и что бы с ними стало, и что со мной стало, окажись они у меня – тогда…

Пока же мы с Семеном Созонтьевичем расстанемся, но встретимся еще – встретимся!

Орегон, город Вудбурн. В гостях у Семёна Созонтьевича Фефелова – он в белой рубахе. Я – рядом, справа от него. 1989 год.

***

Спал я последующую ночь сном праведника. Проснулся поздно, и оглядывая комнату в ярком свете дня, увидел у изголовья большую, богато украшенную икону… Боже, какой же путь проделала она, через какие опасности прошла, чтобы основаться здесь, в Орегоне, в поселке Вифлеем, чтобы охранять мир и покой верных ей людей?! Но пока что этот мир был для меня закрыт, и начались обычные будничные хлопоты.

По русскому обычаю – в баню бы надо с дороги, но поскольку с вечера идти в баню не было никакой возможности… Ближайший сосед, Перфил, повез нас в баню куда-то на машине. Подъехали прямо к бане, на задний двор. Хозяина не видно, а хозяйка занималась своими делами неподалеку.

– Можно в баню?

– Можно…

Услыхав про гостей из России, она поглядела на нас, приложив ладонь ко лбу, от солнца, козырьком. Интересно, конечно, да мы-то ей – никто… Собралась уже было пойти к дому, да напоследок спросила : как фамилия?

– Атамановы.

Хозяйка преобразилась! Подскочила к умывальнику, сполоснула руки, быстро подошла к нам, радостно улыбаясь, подала руку для знакомства.

– А моя девичья фамилия – Атаманова!

Надо ли говорить, какое застолье нас ожидало после бани? Евдокия Тарасьевна и Кирилл Васильевич Бабаевы расстарались вовсю: даже пельмени настряпали! Явился на стол и уже знакомый мне «канадиян». Выпили за встречу, за приятное знакомство, разговорились, кто есть кто, откуда приехали такие Атамановы. Быстро выяснилось: для Евдокии Тарасьевны мы никакая не родня, просто однофамильцы – и безо всяких сомнений, потому что она со своим Кириллом Васильевичем происходит из турецких русских, в Орегоне их называют – турчане. Они – казаки-некрасовцы, потомки тех русских, что несколько веков назад, ведомые атаманом Игнатием Некрасовым, ушли в Турцию после поражения крестьянского восстания под руководством Кондратия Булавина… Двести пятьдесят лет прожили русские в чуждом окружении – и ни с кем не смешались. Община покинула Турцию в 1962-м году: кто-то поехал в СССР, а кто-то в Америку.

Конечно же, только вера помогла им сохранить себя и добиться уважения окружающего народа. Кирилл Васильевич, например, даже служил офицером в турецкой армии. Говорит, молил Бога, чтобы не пришлось воевать против русских…

Как видите, несмотря на всю простоту компании, разговор у меня везде и со всеми собеседниками сразу переходил на глобальные темы – время было такое. Я, гость, узнавал историю и жизнь орегонской общины, а хозяев страшно интересовала наша перестройка, Горбачев – и перемены в жизни Советского Союза. Шел 1989-й год, и все мы были полны самых радужных надежд. Некоторые из орегонцев за год до этого побывали в Москве на праздновании 1000-летия крещения Руси – побывали на земле своих предков, встретили знакомых – и незнакомых родственников. А мы с Бабаевыми – побывав у них в бане и на послебанном застолье – стали просто не разлей вода!

Кирилл Васильевич Бабаев и его жена Евдокия Тарасьевна. США, Орегон, 2010 год.

Сказав о турчанах, скажу и о других составных частях орегонской общины : это харбинцы и синьцзянцы. Тут всё понятно : это те русские, которые в годы гражданской войны, а потом и коллективизации, ушли в Китай – в район города Харбина на востоке, и провинцию Синьцзян на Западе. Между прочим, это очень далеко друг от друга – тысячи три километров! Потому и синьцзянцы – харбинцы, по своим привычкам, оборотам речи, некоторому бытовому укладу – люди разные. Мои Галина Васильевна и Прохор Григорьевич – харбинцы, и Прохор Григорьевич, например, подшучивал над некоторыми привычками синьцзянцев…

Впрочем, не только эти три основные группы составляют русскую общину Орегона – мне доводилось встречать даже русских из Ирана. А в конце 1980-х годов здесь стали появляться русские из Румынии, так называемые липоване – тоже не один век живущие за пределами России. Они начали прибывать в Штаты в качестве женихов и невест для орегонских русских.

А сблизила столь далеких друг от друга русских людей не только вера, но и дела церковные.

Церковь

Еще где-то в конце 1970-х, в одном из писем Галина написала, что они с Прохором пришли к мысли: нужна святость – то есть нужны священники, нужна церковь.

Крестины Емельяна Мартюшева. Он на руках сестры Галины – внучки Галины Атамановой. 2010 год.

Мысль естественная и простая: все когда-то были в лоне церкви, духовно окормлялись священниками, но потом, вследствие раскола и гонений на старую веру, утратили священство и церковь – стали беспоповцами. Когда же появилась возможность утраченное вернуть – надо возвращать. Прохор съездил в Румынию, к липованам, которые сохранили старую веру такой, какой она была до раскола на Руси – поговорил, посмотрел… Когда вернулся в Америку, вокруг него мало-помалу образовался круг желающих вернуться в лоно старообрядческой церкви.

Праздник Вознесения Господня в Орегоне. 2013 год.

Появилась в Орегоне и церковь. По воле Божией появилась – и трудами орегонских мужиков, умеющих делать своими руками всё. Вот она – стоит, как игрушечка: яркая, нарядная, красивая. Свет истины православия на тихоокеанском берегу Америки.

Но! Сразу надо сказать: многие орегонские русские не приняли священство, остались беспоповцами. Людей можно понять: ведь и этой традиции уже не один век! Словом, в общине произошел самый настоящий раскол. Со временем он, конечно, сгладился, но тогда, в 1989-м году, был весьма и весьма острый. Люди, до этого прожившие бок о бок не одно десятилетие, прошедшие вместе по странам и континентам, оказались разделенными – не смогли найти согласия по самому главному вопросу…

Церковь находится прямо напротив дома Прохора и Галины: выходишь на крыльцо – и вот они, сине-белые купола. Метров сто по тропинке, по траве-мураве (словно где-нибудь в России!) – и ты у входа. Первые двери можно открыть, и в притвор войти, однако в саму церковь не пройти: батюшка не разрешает. Во-первых, я без бороды; во-вторых, хоть и крещеный, а все равно что некрещеный: в 37 лет крестился в никонианской церкви, и без полного погружения в воду. Некрещеный… Предложили мне и моей супруге Ольге покреститься с соблюдением всех древлеправославных – истинных – канонов. Мы долго не раздумывали – и согласились.

Погожим летним утром двинулись в путь – на речку, где есть подходящее место для крещения. Путь оказался неблизкий, километров тридцать на машине ехали: батюшка, мой крестный отец – Прохор Григорьевич, Ольгина крестная мать – Евдокия Тарасьевна, и мы с Ольгой. Приехали. Очень красивое место, прямо Горный Алтай! Невысокие горы, хвойный лес, и неширокая, быстрая – но ласковая, теплая горная речка. Место для крещения сам Господь создал: ровный каменный приступок, выдвинутый в реку, а глубина перед ним – по горлышко, и хорошее галечное дно. Зашли мы с Ольгой в воду, батюшка совершил обряд – и трижды нас окунул, положив нам ладони на головы. И вышли мы из воды уже как равные всем православным христианам люди…

Теперь могли и в церковь войти, тем более, что я бороду со времени приезда бритвой не трогал, а крестный подарил мне красивую вышитую косоворотку – и пояс. Ольге подарили платье-таличку и платок. Крестики нам обоим дали золотые. Таким образом, преобразились мы и внешне, и внутренне.

На церковных службах стояли вместе со всеми. И так, день за днем, день за днем, скоро и подошли к другому важному событию в своей жизни – венчанию. Помню, помню, как стояли мы, нарядные, пред алтарем, святыми иконами, и отец Тимофей скреплял наши узы брачные древними святыми молитвами…

После венчания нам устроили веселое брачное торжество – именно так, более веселое, нежели торжественное. Кстати, тут можно и сказать о характере орегонских староверов. У нас в России до сих пор со словом старовер связывается нечто суровое, хмурое, отшельнически-замкнутое. Наоборот : я встретил людей открытых, улыбчивых, гостеприимных – даже, можно сказать, компанейских.

Есть у меня видеозапись нашей орегонской свадьбы: такого искреннего веселья, притом в большинстве своем людей пожилых, я и не припомню. Народу собралось-съехалось довольно много, некоторых видел первый – и последний раз. Как я понял, они просто хотели порадоваться за новобрачных – и одарить хотели! Меж гостями с круглым ярким подносом, уставленным рюмками, ходил так называемый «тысячка» – и с прибаутками собирал рубли для молодых. Да-да, зеленые американские доллары гости называли – рубли. (А мы, особенно в то время – «деревянные»…). Поднос – яркий, с перламутром, золотом, стоит у меня сейчас дома, на подставке. Сувенир. Память…

Смотрю видеозапись – «тысячка» среди гостей ходит, приговаривает:

– Ножками идем, ручками несем – добрые слова скажите, а чашечку позолотите. Одна тарелочка сколько стоит, а я хочу тысячами ворочать!

Гости рюмки выпивали, зелеными «рублями» тарелочку золотили…

– Это на дорогу – чтобы молодые в гости к нам приехали!

В гости не приехали – а сердцем всегда с вами, дорогие мои староверы…

Семейство Мартюшевых под рождественской ёлкой. 2012 год.