Виртуальный детектив

То, что я услышал, потрясло меня не меньше, чем увиденная вода из шланга на палубе судна. Оказывается, вместо соляра для промывки цистерны при смене масла была использована вода! Обычная вода!

Майор как-то доверительно сказал ему:

– Ну вы же знаете – соляра нет! – И начальник кивнул головой, принимая это как должное.

В этом была ещё большая невероятность!

Когда что-либо нарушает рядовой матрос, рабочий, объяснить (но не оправдать) можно – не знал, не научили, впервые и так далее. Но когда это исходит от начальства, тем более такого высокого ранга, есть чему удивиться!

Этот негативный служебный и нравственный аспект, вызванный преднамеренным обводнением масла, и услышанную вслед за этим фразу, я переварил не сразу.

Начальник повернулся, пошёл к причалу, а майор, семеня сбоку и изогнув шею, говорил ему в ухо:

– Они там все пьяные! – он кивнул на меня и на судно.

Оглушённый, я стоял у машины, смотрел им вслед, и когда до меня дошёл смысл сказанного, было поздно – начальник садился в катер, а к машине шёл довольный майор, улыбаясь и говоря:

– Ну что, получили? – и, изобразив шар между ладонями, продолжил: Вы меня снизу, – он размахнулся и слегка ударил снизу рукой воображаемый шар, – а я вас сверху!

Он размахнулся и ударил сильнее, и хлопок ладоней стал гораздо громче, чем первый, что, по-видимому, символизировало в его понятии, как он расправился с нами.

Сволочь, конечно, но разговаривать с ним на эту тему не хотелось. И перед людьми и перед собой было стыдно за его распущенность, звание майора на погонах и ту отталкивающую гадливость, которую он вызывал даже просто своим гнусным видом.

Да, это был не офицер, а полное ничтожество, которому на всех и всё наплевать, лишь бы свалить свою вину на кого угодно.

Ни сейчас, ни потом до него так и не дошло, что его халатность может обернуться большой бедой кораблю, экипажу и десанту.

Однако надо работать. Втроём – с командиром ЭМЧ десантного корабля, «негодяем»-майором, как я окрестил его для себя, мы подошли к автоцистерне. И после того, как из шланга пошла нормальная струя масла, командир ЭМЧ решил, что теперь принимать его можно, чем скандальный вопрос и разрешился. Дальше – дело техники.

Пока разворачивался шланг с машины и судно готовилось к приёму, на причал подъехал «жигулёнок», из которого вышли три человека, в том числе женщина в форменной кремовой рубашке с внешностью суровой и решительной. Не знаю, почему, но мне показалось, что это из лаборатории за анализом масла. Она пообщалась с майором, затем подошла ко мне с блокнотом. Серьёзно-мрачно, не поздоровавшись, не извинившись и не представившись, смотря куда-то вниз и в сторону, каким-то неприятным и требовательным голосом попросила меня назвать мою фамилию и работавших на причале со шлангами матроса и помощника капитана.

Предполагая, что это ей нужно для составления акта об обводнении масла, я без всякой задней мысли назвал аж по буквам их имена и фамилии, хотя подумал, что для составления акта достаточно одной моей или помощника, после чего попросил не затягивать с актом.

– Акты мы сейчас напишем, а анализ будет позже, – сказала она, закрывая блокнот и направляясь к машине, гаденько улыбаясь майору, если можно представить себе улыбающийся кирпич.

И лишь после того, как хлопнули дверцы, машина развернулась и уехала, так и не взяв пробы масла на анализ, я понял, что меня в чём-то обвели вокруг пальца, простенько и красиво.

А должен был быть настороже – у негодяя-майора и окружение должно быть, как от яблони упавшее яблоко.

Работа началась, и я забыл о загадочном появлении полуформенной феи на причале и её внезапном исчезновении.

Около двадцати одного часа работу с первой автоцистерной окончили. Затем с помощью моряков корабля судно перешвартовали к его борту, подали шланг и начали

перекачку масла. Убедившись, что всё идёт как надо, я перелез на борт десантного корабля доложить диспетчеру о выполнении первой части дополнительных работ, поскольку предыдущий доклад об обводнённом масле наверняка вызвал большой переполох, и с него требуют новой информации.

Телефон стоит только у оперативного дежурного. Чтобы добраться до него, нужно пройти несколько коридоров с поворотами, подняться с верхней палубы по нескольким трапам, а затем дождаться очереди звонить.

Появились и другие вопросы к диспетчеру, и я сидел, обдумывая, как кратко изложить их в отпущенное время. Рядом стояли офицеры штаба и переговаривались о своих делах, тоже ждали своей очереди. Я уже примелькался здесь, ко мне привыкли и уважительно давали возможность позвонить вне очереди. Но сейчас пришлось подождать, всем нужно было срочно доложить о подготовке к выходу на боевую службу, проделанной работе и нерешённых вопросах.

Мне эта атмосфера была знакома по прежней службе, и я терпеливо ждал, думая о своём, вполуха прислушиваясь к общим разговорам. То, что корабль готовился к походу в Югославию с десантниками на борту, известно было и нам. Сроки были жёсткие, а работы – много. И телефон «раскалился» от беспрерывно принимаемой и передаваемой информации. Время шло, и все спешили до полуночи отчитаться, и каждый считал свой доклад важнейшим на этот момент.

Наконец оперативный разрешил позвонить и мне. Набрав номер, доложив обстановку и ход подачи масла, вместо привычного – звонить через час, вдруг услышал вопрос::

– Что у вас случилось? Наш дежурный по части говорит, что вы там все пьяные, да так обнаглели, что водку с горла пьёте и стаканами на верхней палубе, не хотите работать и срываете подачу!

То, что я передумал и пережил за несколько секунд этой тирады – не передать, настолько ошеломляющим и сногсшибательным был смысл полученной информации о самих себе и нашей работе.

В морской практике, как и в военной службе на флоте, есть ситуации, где капитан или командир должен принять решение немедленно, даже опережая события, и из всех вариантов избрать единственный, ведущий к безусловному решению проблемы. Такая ситуация может наступить при спасении судна, корабля и экипажа в шторм; при аварии, грозящей жизни корабля и экипажа; при плавании в проливах, портах и других сложных навигационных условиях, а также при спасении человека, упавшего за борт, и конечно, в бою или обстановке, приближённой к боевой, когда во всех случаях промедление смерти подобно. Такой случай наступил и для меня.

Я вдруг почувствовал, что бросить нам такое тяжкое обвинение мог только враг, кому безразличны судьбы не только десантного корабля с экипажем и десантом, но и экипажа нашего судна, помешавшего осуществить злой умысел.

И в то же мгновение мозг, отбросив усталость и прочее, не имевшее отношение к возникшей проблеме, заработал чётко и конкретно, анализируя ситуацию и прогнозируя ее развитие, как в самой тяжёлой, доселе невиданной мной виртуальной действительности. В памяти вспыхнули и связались в один узел все те сомнительные эпизоды, связанные с угрозами что-то сделать, если откажемся принимать себе и подавать на десантный корабль обводнённое масло, и от майора, и однословного (Принимать! Принимать! Принимать!) начальника службы горюче-смазочных материалов флота, и даже от не имевшей никакого отношения к нам кирпич-бабы, неизвестно для чего записавшей наши фамилии.

То, что нас «подставили» умело, профессионально, сомнений не вызывало. Кто-то на уровне выше майора (хотя и он подлец законченный!) прикрыл свои промахи и халатность, если не сказать больше. А мы, встав намертво, не поддаваясь никаким уговорам, предотвратили подачу обводнённого масла на корабль, тем более, доложив «наверх», сорвали этот коварный замысел. Я понял, что своей бескомпромиссной позицией мы разворотили какой-то гадюшник, и ядовитые зубы первого гада уже впились в тело экипажа, выдавив порцию парализующей отравы в виде обвинения в пьянстве всего коллектива.

Теперь не майору-негодяю за поставку к подаче обводнённого масла, а нам – экипажу судна, и прежде всего мне, капитану, придётся «отмазываться» от грязного и бесстыдного обвинения людей, чётко и добросовестно исполнивших свой профессиональный долг.

Я сразу оценил наше положение как тяжелейшее и безысходное, состояние людей, оклеветанных в пьянстве, и тут же стал продумывать должные контрмеры, в первую очередь правовые, набросав в уме план первостепенных действий на ближайшее время по защите экипажа.

Диспетчеру напомнил, что жду представителя части, чтобы объективно разобраться с обводнением масла и теперь ещё и нашим «пьянством». Но он сказал, что по-прежнему нигде никого нет, и прислать никого не может.

Я понял: начальство всех уровней остаётся в стороне, ибо «информация» (злостная ложь!) о нашем пьянстве, пущенная негодяем-майором, дошла до самых высоких инстанций, а оттуда, как от эпицентра взрыва, пошла «ударная» волна, разрушающая и сметающая всё, что ей противостоит.

Надеяться на чудо было глупо, выкарабкиваться из этой грязи придётся самим. И начинать это надо сейчас, немедленно. Положив трубку, я тут же проинформировал оперативного дежурного о разговоре с диспетчером и попросил помощи: завтра нашим «слезам» никто не поверит, а грязь наши же начальники размажут так, что от нас останется мокрое место.

У оперативного дежурного находилось 5–7 старших офицеров. Выслушав, они рассмеялись, сказав, что это просто глупая шутка и всё будет нормально – они в любое время подтвердят нелепость подозрения, и предложили своему флагманскому врачу произвести освидетельствование нашего состояния. Уверовав в их оптимизм и не желая подвергать себя и экипаж этой унизительной для нормального человека процедуре, я отказался.

Какая это была непростительная ошибка!

Командир ЭМЧ, с которым мы общались, можно сказать, весь день, присутствовавший при этом, подтвердил, что он не заметил ничего такого, что давало бы повод считать нас, то есть экипаж, пьяным. Наоборот, при всех он выразил благодарность, что предотвратили подачу на корабль обводнённого масла.

Сошлись на том, что командир ЭМЧ и оперативный дежурный напишут общую бумагу, где конкретно в адрес нашего начальника будет доложено о нашем нормальном рабочем состоянии и будет решительно отметено нелепое подозрение о нашем коллективном пьянстве. А если потребуется дополнительная помощь, то они её окажут на любом уровне – от командира дивизии до командующего флотом.

В их искренности я сомневаться не мог, хотя подумал, что вряд ли наши головы стоят внимания таких высоких начальников. Я поблагодарил их за поддержку и выразил надежду, что до этого дело не дойдёт и мы справимся сами, а прощаясь, пожелал им счастливого плавания. «У них своих забот хватает, зачем им наши, – подумал я, выходя от оперативного дежурного. – Спасибо и за эту бумагу – это уже кое-что».

Спустившись на судно и убедившись, что работа идёт нормально, я зашёл в ходовую рубку, сел на диванчик и задумался, перебирая в памяти события дня, анализируя принятые решения и действия.

Было уже темно, из открытых дверей потянуло приятной прохладой и сыростью. Опустел причал, стихал шум на корабле, и лишь у нас гудели двигатели, качая масло, да перекликались моряки, стоящие на приёме-передаче.

Пожалуй, это была первая минута в цепи событий, когда я смог присесть и осмотреться. В голове шумело, хотелось закрыть глаза, расслабиться и освободиться от накатившей усталости и раздражения, прежде всего на самого себя за неэффективность

принимаемых мер. Наверное, был другой способ решить всё быстро и энергично, но он мне в голову не приходил. Я вспомнил поочередно все «криминальные» эпизоды – вот оно, определение всем событиям, связанным с подачей обводнённого масла (!), и уже усмотрел ошибки и нелогичность своих действий и поступков. Ну зачем мне понадобилось наращивать шланг с машины? Старый, списанный, непроверенный, под давлением он мог просто лопнуть! А это тоже ЧП, уже связанное с загрязнением моря. Поставщик должен пользоваться своими шлангами. Помог себе называется!

Зачем я брал на борт себе первую пробу в таком количестве? 0,5 литра – и достаточно! Вода – дробь приёму! Пусть у него голова болит, и он разбирается и ищет выход из положения. Зачем я объяснял начальнику ГСМ флота, почему нельзя принимать и подавать обводнённое масло на корабль? Он что, не знает?

Надо было принести вахтенный журнал и попросить его записать своей рукой приказание о приёме обводнённого масла после записи результатов первой пробы. Да он бы и к авторучке не прикоснулся, а то: «Принимать! Принимать! Принимать!».

Почему не прибыл представитель части? Где начальники? До какой степени я прав, отказываясь принимать и подавать обводнённое масло? Всё ли я сделал, как капитан, чтобы не сорвалась подача?