Сборник новелл и рассказов

– И в очах сийя,

– Я на вик твоя!

Затем Розембаумовскую:

– Виделось часто сон беспокойный

– Как за далекой рекой,

– Под облаками, над колокольней,

– В небе летит серый в яблоках конь…

Прыгаю в свий кут. Школьники, поначалу развеселые, сопят, сонно щурятся, не выказывая желания веселить воина. Пробую дремать и предаюсь блаженно-крохоборским мыслям: «три дня на гражданке, перед гражданкой и удачная потрата красного советского червонца».

Не к месту вспомянулось, что записи, которые упорно вел полтора года, зниклы бэзвисты. Стало гнусновато, что они гниют, мабуть, на дне мусорной ямы, или используются в солдатском сортире на прямые нужды.

– А, що робыты? Бо солдаты срочники – дужэ дика людына!

И в тактильных ситуациях не отдают предпочтение, более маститым писателям!

Первое время пытался по памяти восстановить записи, но усердия не хватило! Копии остались «слегка беременными», точнее слегка зачатыми.

Сдвоенный ряд пирамидальных тополей, стремительно набегает с обеих сторон. Если не смотреть на равнодушного «рулилу», а поверх его кожаного кепаря, кажется, вот сейчас, застрянем в тополиной промежности. Странным образом, удавалось избегать этого параноидального заклинивания!

Николай Васильевич отключил вещательный прибор и дремал, автоматически умащивая фурапет на коленке.

Пример шефа необорим.

ЗасыпАюсь в угон за ним…

Какой-то легкий сон, по-детски простой, нежит меня и укачивает…

Пробуждаюсь от рева «Шарпа», где-то в неопределенном месте, судя по скудной освещенности, в неопределимое время суток. Возможно… вечер.

Вроде бы, всё «штатно», но меня беспокоит присутствие втягивающих в непроглядные небесные сумерки, синих глаз, под русыми кучеряшками и объемная, не по возрасту, грудь под обтягивающим спортивным костюмом!

Вокруг неё (груди), суетятся четыре старшеклассника, готовые к любым услугам.

Срочно напускаю на себя апатию и безразличие.

Крайнюю неделю, когда на тренировочных укладках, не было Марго, меня флиртовала Натали.

Она стоит на четвереньках у кромки купола, расстеленного на укладочном полотнище, на аллее цветущего грецкого орешника. Орешник накрывает тенью наш парашютный класс.

Натали перебирает складки Д1—5у. Тонкая розовая майка. Грудь почти касается, налистанного на левую сторону купола! Я вытягиваю купол и фиксирую вершину её парашюта стальным костылем к земле. Зачем нужно надевать такие маечки, приходя в воинскую часть? В огромный вырез, я вижу почти всю её грудь, до сосков! У меня плывет голова. Застенчиво опускаю голову и усматриваю свои ассиметричные штаны, ниже ремня-там восклицательный знак восторга Наташкиной грудью. Я резко отворачиваюсь, шлепаюсь на колени. Зачем-то разглаживаю окантовку полюсного отверстия парашюта…

В полутьме влетаем в станицу Красногвардейскую, пронзительно дырявя заборы и мглисто-серые кустарники тутовника, дальним светом фар. Визжим тормозами у столовки.

Святая-Пресветлая Гражданская Столовая!

Хай живе радянска йидальня! По вику назавжди!

Только она спасет от синих, повсЮдошных, глаз! И бесконечного призывно – интуитивного, подсознательного девичьего «Трубного зова»:

– Иди ко мне, иди… Обхаживай меня, облизывайся, ублажай мне, говори: как я прекрасна и юна…

Вы заметили, что я не перебалакиваю её, ибо казачку, даже маленькую, не «перебалакать», и не перехожу на кубанский диалэкт.

Не может же нежная казачечка, девчушечка, ростом в три парашютных сумки, размовляты, в моей новеллке, на смешном суржике. Хотя там и тогда, он не казался странным, но был привычным и обиходным.

Старшие укладчики: Никонец и Дегтяренко, завжди одёргивали меня, когда я «шокал», или отвечал на «балачке».

– Не шокай, не балакай! Ты же кацап, а не казак!

А я-то, не по лихости, а по обвычке…

Тогда еще не ведал о своих казачьих корнях!

А хоть бы и знал, то какие мне с того ништяки?

Шо, балакав бы без зупынки?!

Русская казачья пословиця:

Скильки вовка не годуй, у слонячки бильше…! Тю… нагада, чи – не це ж!

З тим зранку проснэшся, з ким пизно ляжеш!!

От це!

Кубань провалилась в надменное благоухание безбрежных садов. Водоворот сладостного, изворотливого ветра. Он задувал, в параллель с Трубным Призывом, до моей, поки ще, не изгажэнной, интеллэктом, русявой голови. С коротэнькой стрыжэчкой…

Жара предстоящего лета назойливо парила в душной вечерней тени цветущих абрикосов и айвы.

Я, внутренне жадно, внешне степенно, засасываю «гражданску писчу».

Сверху доливаю кумысом 0,5 литра. Осовело – счастливый, попыхиваю цыгаркой, на лавке, перед входом в кафе.

Будущие десятиклассники, сейчас они закинчивают девятый, не в пример мне, галдёжно и не солидно, заполняют автобус.

Станица огромная. Час объезжаем её. Останавливаемся перед Клубом.

Николай Васильевич с нагона колёс, влетает в Клуб, хватает за талии двух бойцов и предъявляет их мне.

– Полетов – инструктор лётного звена. Прыткий – инструктор парашютного звена.

Меня представляет скромно: -Мой боевой товарищ!