Рабочий Полк. Тула 1941 год

Два дня они добирались до Тулы.

Однажды под вечер, когда уже прошли перрон станции Ревякино, вдруг с окраины леса, неожиданно заработал спаренный зенитный ДШК. Расчет был удачно замаскирован, слышно только, как систематически и жестко долбили выстрелы, и видно, как вверх над деревьями улетали отстрелянные ветки.

Совсем близко от них, метрах в двухстах, немецкий самолет успел сбросить на железнодорожный состав бомбу. Промахнулся. Но бомба рванула так, что они все оглохли, а щебень сорванный с железнодорожной насыпи срубал осиновый подлесок над их головами.

Им повезло, что тропа по которой они шли, была в лесной низине и в 50 метрах от полотна. На втором заходе зенитчики самолет сбили. Он загудел истошно-надрывно, поплыл влево, волоча плотный дымовой горизонтальный столб, исчез в лесу и через пять секунд где-то глухо рванул.

Больше ничего особенного, за время перехода до Тулы, не произошло. Слава Богу, под бомбежки они больше не попадали.

Хотя, наверное произошло…

Ночевала группа на сеновале в деревне Федяшево. Найти поесть им так и не удалось. У местных жителей не выпросишь, а просить в Федяшевском детском доме у сирот – они посовестились.

Искупались в пруду- конечно одни мальчишки- вода была холодной, но хотелось отмыться от совхозной грязи, доедали яблоки из своих вещмешков. Яблоки были не сладкие: антоновка, мельба и очень хотелось хлеба.

На сеновал их пустила злая, как Кикимора, бабуленция. Сердито расспрашивала

– Зачем вы в Тулу-то прётесь? Там, поди уже, немцы!

– Нет их там и не будет, наши их не пустят!

– Да, пустое говорить-то. Вон пол-России уже под ними!

– Бабушка вы что – «кулачка»? Вы не верите, что Красная Армия прогонит фашистов? Вы не верите товарищу Сталину и Партии?

– Что? Да у меня два сын на фронте! Агитпроповцы нашлись тут! Сено мне не спалите цигарками!

– Бабушка, мы не курим! Мы комсомольцы и спортсмены!

– Это я уже поняла… Поутру когда пойдёте?

– Как солнце встанет…

– Как пойдёте по «чугунке», так лесом по тропинке держитесь, часто немецкие еропланы летают, бонбы кидають!

– Знаем, уже видели! Недалече от нас рвануло! Его красноармейцы сбили!..

– Знайки-всезнайки говняшные, – бормотала бабулька уходя из сарая.

Вернулась она минут через десять. Развернула серую тряпичку, там была пластиночка сала без единой мясной прожилочки.

– Берите, ешьте уж, оглоеды!

– Никогда не возьмём у пожилого человека последнее! – за всех ответил Севка.

– Да берите, перебьюсь, как смогу!..

Мальчишки в сарае улеглись на сене рядом, Зина чуть в стороне.

– Иди к нам, погреем! Замёрзнешь! – подстёбывал Зину Валерка Смолий:

– мы тебя как вчетвером обоймём!

– Отстаньте, грейте друг друга, дураки!

Вечером не визжали, как истеричные бабы, фашистские бомбардировщики и «чугунку» не бомбили. Дождь закончился. Все вышли подышать из сараюшки, полюбоваться вечерним закатом. Из мрачно-синего неба светило затекало в бардовый окоем зари над лесом. Иногда, за лесом, сверкали рдяно зарницы.

Зина растерянно замерла, глядя на закат и цвет её лица из серого становился розовым. Ушло напряжение с её милого лица. Такой он помнил её по прошлому году. Сейчас она была недоступная и немного странная.

Хотелось взять её за руку и брести по этому огненному лесу, сгребая ботинками сброшенную листву, но что-то не давало этого сделать, возможно эта её детская потерянность и грусть.

Вдруг она заговорила:

– Немцы взяли Мценск, там мама и брат!…

– О них думаешь?…Может не взяли, Мценск южнее Орла!?

Она кивнула и словно бы ей было тяжело дышать, глотнула резко воздух.

Он не представлял, как помочь, как успокоить её. Не было ничего такого, чем можно было эту муку минимизировать!

Он взял её пальчики в свои. Зажатую руку не убрала, но словно и не заметила её. И ничего, только слёзы затекали на ворот её серой кофты.

Ни всхлипов, ни спазмов, только две струйки из глаз, по щекам и на отворот. Не меняя выражения лица. Он обнял её и прижал к себе. Так же молча, без рыданий, она уткнулась в его грязный свитер. И спали они также. Она на его правом плече, а он не мог заснуть от неудобной позы и затекшей руки, боясь разбудить её.

А она спала ли? Он не понимал.

***

16 октября 1941 года.

Он шел из Заречья в институт пешком. Городской транспорт не ходил.

Он не узнавал своего города.

Улица Коммунаров перекрыта баррикадами. На пересечении улиц Советской и Коммунаров солдаты пробили окоп прямо в асфальте. Они подтаскивали в окоп ящики с патронами. Бронебойщик просматривал через прицел противотанкового ружья секторА обстрела вдоль и вверх по улице.

Гражданские собирали баррикады из разрезанных железнодорожных вагонов, сваренных кусков рельсов, вагонных парколес, засыпая это сверху землёй. В другом месте землю набивали в мешки и стопками укладывали друг на друга в два ряда. Барикады перекрывали улицу через каждые 300.. 500 метров, оставались совсем узкие проходы на двух человек.

Севка добрался до института, понимая прекрасно, что лекций не будет, они отменены всвязи с военным положением. Но туда тянуло, хотя ползти из Заречья пришлось почти час. Он согревал надежду увидеть там ребят, преподавателей, но прежде всего Зину…

На двери института огромное воззвание написанное тушью на чертежном формате.

«Товарищи! Братья и сестры!

Над Тулой нависла угроза нападения. Злобный и коварный враг пытается захватить Тулу, разрушить наши заводы, наши дома, отнять все то, что завоевано нами, залить улицы города кровью невинных жертв, обратить в рабство тысячи людей. Этому не бывать!

Тула, город славных оружейников, не будет в грязных лапах немецко-фашистских бандитов…