Босхианские мотивы

Нельзя, впрочем, сказать, что подобного поведения придерживались поголовно все: кто-то действительно, время от времени, содействовал ему, благословляя от всей души его благие начинания, а кто-то считал нецелесообразным портить отношения с человеком, от действий которого в дальнейшем могло зависеть состояние собственных зубов.

Вынужденный единовременно осваивать многочисленные аспекты различных наук и ремёсел, способных так или иначе подсобить в его нелёгком и благородном, пусть даже и неблагодарном, деле, Фабрис подходил ко всему со стратегической осмотрительностью.

Естественно, не будь он в совершенстве обучен грамоте, было бы решительно невозможно не только вести собственные исследования, но даже и обрести те знания, которыми до него обладали другие.

В то же самое время работа с трудами древних и иноземных врачей, как минимум, подразумевала изучение тех языков, которыми они пользовались в своих работах, коль скоро составленный перевод не всегда был способен передать точную суть оригинала. А в случае медицинской практики – любая неверно понятая фраза (допустим, при составлении рецепта) могла стать причиной весьма печальных последствий.

Эта часть обучения давалась Фабрису в особенности трудно, поскольку незаурядными талантами в освоении языков (как, впрочем, и в математике) он не обладал; но, действуя не гениальностью, так упорством, он всё-таки постигал науки в меру своих способностей.

Позднее познания в растениях и травах позволили монаху выпросить у травщика участок для выращивания необходимых в его работе ингредиентов, впоследствии, при помощи познаний в алхимии, уходивших на создание зубных эликсиров, пломбирующих смесей, лекарственных порошков, мазей и паст для лечения зубов и дёсен, а также особых дурманящих пилюль, призванных успокоить разум и ослабить зубные боли.

Хотя, конечно же, для изготовления всего вышеперечисленного требовались не только обычные растения и травы, иногда имевшиеся в избытке, но и прочие, подчас куда более редкие и сложные составляющие, часть которых если и не производилась в самом монастыре, то приобреталась у местных купцов. В особых случаях монаху приходилось седлать осла и отправляться на самостоятельные поиски необходимых компонентов.

Полученные эликсиры бережно хранились им в пузырьках, мази, пасты и смеси – в небольших горшочках, пилюли и порошки – в кожаных мешочках и шкатулках.

Помимо всего прочего, ему было проще самостоятельно изготовить необходимые инструменты, чем долгое время объяснять кузнецу и другим мастерам, чего же он, в конце концов, от них хочет. К таким инструментам и приспособлениям относились различные «сверлица», «пилочки», «ковырялочки», «прутики», «щипчики», «клещики», «молоточки» и прочие, весьма необычного вида, приборы, среди которых, к примеру, встречались небольшие и гладко отполированные медные зеркальца с ручками.

Для тех случаев, когда ему предстояла работа вне стен мастерской, он потрудился изготовить особые перстни, с приделанными к ним шипами, которые вынуждали пациента держать свой рот открытым, при этом не позволяя ему кусать врача за пальцы. Правда, к добру или к худу, использовать подобное изобретение ему приходилось крайне редко.

Место для проведения лечения было выбрано Фабрисом не случайно, но именно с учётом оптимального положения источника света в мастерской относительно положения пациента. В то же самое время брат Фабрис разработал специальное кресло, рассчитав наиболее оптимальное расположение больного относительно врача, при котором первый мог находиться в удобном для него положении, а второй – иметь полный доступ ко всем зубам. Сочетание двух этих факторов позволяло ему лучше видеть рот и зубы больного, при этом не причиняя тому лишней боли и добиваясь лучших результатов при меньших затратах сил.

Кресло самым предусмотрительным образом включало в себя приспособления для удержания рук и ног пациента во избежание всевозможных брыканий, ударов и хватаний с его стороны, а также – приспособления для фиксации головы, во избежание её ненужных вращений, и специальный «размыкатель», препятствующий закрытию рта перепуганного пациента. Данный «размыкатель» обладал весьма богатым выбором вариантов фиксации перемычек, вынуждавших пациента, по мере особой необходимости, открывать рот шире.

Для особенно впечатлительных посетителей существовало и некое подобие шлема, с одной стороны оставлявшего эскулапу свободный доступ ко всем зубам и, вместе с тем, закрывавшего пациенту обзор на самого врача, его страшные инструменты и, собственно, комнату.

Вблизи рабочего кресла располагались столик и шкафчик со всем необходимым в тяжёлой работе зубного лекаря, а в довершение ко всему здесь же находились жаровня, на которой всегда можно было что-нибудь сварить или разогреть, рукомойник и жуткая педальная машина для зубного сверления, внешне напоминавшая ножную самопрялку.

Стоит ли говорить, что общий вид подобного помещения скорее уж напоминал несведущему человеку пыточные казематы Святой Инквизиции, где для полного сходства не хватало лишь клеток и настенных креплений для пут, нежели рабочее место врача?

Мало того, что многие и без того испытывали суеверный страх даже от одной лишь мысли о зубном лечении, а тем, кто приходил в это место, становилось особенно жутко уже прямо с порога, какой-то шутник однажды оставил надпись на двери снаружи – «Hic sunt dracones», что означало – «Здесь водятся драконы».

Дурная шутка во многом лишалась смысла ещё и потому, что подавляющее число посетителей не относилось к грамотным людям и, следовательно, не умело читать – тем более на латыни. Однако сам факт её появления говорил о том, что это, вероятнее всего, является делом рук кого-нибудь из своих: грамотного облата или даже монаха.

К сожалению, даже несмотря на накопленный опыт веков, Фабрису фактически приходилось постигать всё с нуля, открывая для себя всё то, что было создано и утрачено ранее, либо хранилось в строжайшей тайне от посторонних, а то и просто не приходило в голову кому-либо ещё.

Естественно, что среди многочисленных древних греков, римлян, арабов, евреев и египтян встречались и те, кто, среди всего прочего, уделял внимание и вопросам зубной медицины. Но, тем не менее, даже обладатели известных имён, прославившиеся в иных областях и науках, подчас советовали жуткий вздор – вещи, представлявшиеся молодому монаху бессмысленными, жестокими, совершенно непрактичными, а порой и смертельно опасными.

К подобным советам, например, могло относиться втирание в зубы собственных экскрементов, полоскание рта мочой, поедание пепла сожженной мыши, многочасовое сидение с широко открытым ртом на голодный желудок, а также употребление настоя из мухоморов «вплоть до полного умерщвления зубного червя».

Тем не менее, в трудах врачевателей древности порой попадались и дельные, очень ценные рекомендации, но, к сожалению, врачи общей практики почти не уделяли особого внимания вопросам лечения зубов, а сохранившиеся и дошедшие до рук Фабриса тексты представляли собою лишь маленькие капли из бескрайнего неизведанного моря, которое ему предстояло преодолевать вплавь.

В старину уже существовали люди, практиковавшие припарки и вскрытие больных дёсен; фиксацию шатающихся зубов при помощи золотой или серебряной проволоки; наложение шин при восстановлении раздробленных челюстей; употребление белены и опиума для снижения чувствительности зубов и дёсен; создание штифтов для крепления искусственных зубов, вырезанных из древесных пород и слоновой кости или отлитых из золота; изготовление обеззараживающих эликсиров для ополаскивания и заживления на основе квасцов и масла или соли, перца и уксуса; удаление зубов, предварительно расшатанных посредством постукивания небольшого молоточка по маленькому колышку; изготовление золотых коронок и пломб, а также пломбирующих смесей на основе мёда и воска; чистку зубов с использованием верблюжьей колючки и мисвака; прижигание десны калёным железом для убийства нерва; и, наконец, вживление как ранее удалённого, так и чужого зуба – не только человеческого, но также волчьего, собачьего, свиного или просто искусственного.

Но, тем не менее, несмотря на все их явные и немаловажные старания, говорить о сколь-либо значительных успехах, к сожалению, не приходилось: в большинстве данные методы не отличались особой надёжностью, поэтому, например, зубные протезы нельзя было назвать долговечными, а вживлённые зубы вскоре выпадали. Главная же опасность таилась даже не тут, а в самой антисанитарии, сопровождавшей весь процесс от начала и до конца, в результате чего подобная пересадка, сама по себе болезненная, могла привести ещё и к заражению крови у пациента…

Учитывая ошибки людей прошлого, Фабрис весьма долгое время учился на чужом опыте. Но он, как ни крути, не мог в полной мере заменить ему отсутствие собственного. Для того чтоб подбить орла, охотник тренируется на воронах. Для того чтоб приступить к удалению и лечению зубов у людей, нужно было начать обучение на зубах животных.

Для монахов, как и для прочих лиц, наблюдавших со стороны, эта практика могла показаться, по сути, актом бессмысленной жестокости, выдающей в нём скорее живодёра, чем лекаря. Что лишь подогревало недоброжелательность вокруг его персоны.

Тем не менее, со временем Фабрис всё-таки набил руку, стараясь как можно лучше и безболезненнее удалять животные зубы. Но даже и освоив подобное ремесло назубок, ему по-прежнему ещё лишь предстояло испытать своё мастерство на людях. Начиная, как это ранее было оговорено, с Венсана Мавра.

В тот знаменательный день поглазеть на экстракцию зуба собрался весь монастырь, и те, кто не смог уместиться внутри, толпились за порогом, пытаясь что-либо рассмотреть, поднимаясь на цыпочках за спинами товарищей. Естественно, подобное положение дел не только сбивало рабочий настрой, но также и просто мешало работе во всех отношениях.

Однако Фабрис понимал, что именно здесь и сейчас он должен был всем доказать, что вся эта долгая подготовка не прошла для него даром.

Внимательно наблюдали они за тем, как держит он свои странные инструменты на горячем пару. Как тщательно моет руки свои в заранее заготовленном медном тазу. Как даёт своему отважному наставнику эликсир для ополаскивания рта. Как затем, заверив, что постарается применить все старания, чтобы свести неудобство к наименьшему из всех возможных, неспешно и осторожно приступает к своему делу.

В силу ли железного характера Венсана, либо мастерского искусства Фабриса, а, быть может, того и другого сразу, – за всё время работы молодого монаха Мавр не издал ни звука, а на лице его не возникло и единого намёка на сколь-либо серьёзную боль.

По завершении работ – Фабрис в очередной раз протянул своему учителю зубной эликсир, велев прополоскать им рот для ускорения естественного процесса заживления ранки, а затем – с усталой улыбкой продемонстрировал всем извлечённый зуб мудрости, придерживая его зубными щипцами.

Начиная лишь с этого момента, аббат Исидор окончательно допустил Фабриса к зубоврачебной работе, приказав всем и каждому оказывать зубному мастеру, теперь уже официально наделённому соответствующими правами и полномочиями монастырского врача, надлежащее содействие.

С первых же дней его практики люди повалили к нему толпой, поскольку, так или иначе, иных нормальных специалистов подобного рода в округе просто и не было. И с этих самых пор Фабрис приобрёл в народе своё необычное прозвище.

Внимательно следивший за надлежащей чистотой своих инструментов и верным расположением препаратов, он так и не смог найти общий язык с молодыми непутёвыми послушниками, определёнными аббатом ему в помощь и обучение. Эти люди оказались поистине неспособными осознать всю важность поддержания порядка в рабочем помещении. Они были неспособны запомнить принцип расположения и место, отведённое Фабрисом для каждой вещи. Да к тому же ещё – то и дело роняли по неосторожности инструменты и разбивали сосуды с весьма ценным содержимым, на изготовление которого ушли долгие дни сборов и приготовлений. При этом юные помощники не понимали ни сути работы, ни смысла отдельных действий.

Впрочем, всё это было преодолимо, но определяющим фактором стало не это: в их глазах просто не было огня. В них не было той искры, которая делает человека в хорошем смысле больным и одержимым своим ремеслом.

Отличительной чертой гения, в какой бы то ни было области, являлась готовность посвятить всю свою жизнь служению единожды выбранной цели. При том обязательном условии, что, наметив цель, которой человек посвятил всю свою жизнь, он действительно трудился над её достижением в поте лица.

Фабрис горел и жил двумя вещами: на первом месте для него всегда была религия, а на втором – лечение зубных болезней. Для этих же послушников монастырская жизнь представляла собой доступ к образованию и возможностям устроиться в жизни вообще, а в том, что касалось медицины, они и вовсе были вынуждены заниматься тем, что не было им ни приятно, ни интересно. Не осуждая и не переубеждая их в чём-либо, брат Фабрис дипломатично заверил помощников, что вполне справляется на своём рабочем месте один, в то время как присутствие лишних людей в его и без того крохотной мастерской лишь создаёт для него неудобства. Посему он намерен поручать им наиболее простые и суетные задания, ранее отвлекавшие его от более важных дел. Такие, как поход за покупками или выход в лес за сбором самых распространённых ингредиентов. В то время как уборку помещения, не говоря уже о чём-либо большем, он по-прежнему решил оставить за собой. Возражений, как и ожидалось, не возникло.

Тем временем изобретательская деятельность зубного врачевателя по-прежнему не стояла на месте. Используя влияние на аббата, сначала он обязал монахов к ежедневному использованию изготовленных им эликсиров и зубочисток; но, не желая останавливаться на достигнутом, соорудил специальные «зубные кисточки», состоявшие из костяных (или, на худой конец, деревянных) ручек и животных волос (кабаньей щетины, барсучьей или ослиной шерсти, и тому подобного); однако позднее, несколько изменив форму кисточек, уже предложил и «щёточки», полезные для очистки зубов от налёта и остатков пищи, а также для массажа дёсен, требуя ввести ежедневное использование и их. Потом ко всему этому присоединились и морские губки-бадяги, которые он использовал и ранее, но только не для очистки зубов, а для создания мазей для обезболивания и остановки кровотечений.

А затем, проявляя внимание и заботу не только к людям, он соорудил специальные крупные щётки, предназначенные для чистки ослиных зубов, и, продемонстрировав всем наглядно, как именно надлежит ухаживать за ослиными ртами, во избежание повреждений и травм зубов и дёсен, вверил данную ежедневную обязанность послушникам.

Поскольку монахи, постоянно проживавшие в монастырских стенах, естественным образом были вынуждены обращаться к нему за помощью чаще, чем кто-либо ещё, при этом, согласно прямому распоряжению аббата, раз в месяц ещё и проходя обязательные осмотры, Зубник решил завести восковые скрепки зубов каждого из них. В дальнейшем же эти скрепки были использованы им при составлении так называемого «формулярия» – тетради с рабочими заметками и записями о состоянии зубов сначала каждого из монахов, а позднее – и часто проверяющихся облатов, и просто местных жителей.

Скопив немалую коллекцию зубов животных и людей, – он принялся раскладывать их, сортируя, зарисовывая и изучая, в то время как за спиной о нём уже шептались как о ненормальном, который раскладывает зубы по полочкам и коробочкам, выстраивает их рядами, разговаривает с ними и даже даёт имена.

В каком-то грубом и весьма упрощённом отношении можно было бы сказать и так, но, на самом же деле, в этот момент в стенах аббатства зарождалась серьёзная зубная классификация, которая должна была позднее лечь в основу фундаментального труда.

При составлении так называемых «зубных формул», Зубник активно использовал математический принцип, сводивший краткое описание зубных систем людей и животных к специальным числовым и буквенным обозначениям. Каждая латинская буква обозначала зубы, относившиеся к определённой категории, а следовавшие далее цифры обозначали точное количество пар зубов данной группы у данного вида живых созданий, выводя зубы из верхней челюсти в числитель, а зубы из нижней – в знаменатель. Далее он разделял челюсти, в которых для него был заложен целый мир, на четыре части, подобно четырём частям света, и, дав числовое обозначение для каждой из «частей света», нумеровал все зубы, располагавшиеся в данном «регионе», от первого до восьмого.

Таким образом, к примеру, второй «северо-восточный» резец числился в данной «части света» под вторым номером, в то время как зуб мудрости там же – под восьмым.

Фабрис не обладал каллиграфическим даром. Даже более того, манера его письма оставляла желать лучшего, представляла собой ещё ту неразборчивую каракулю. Хотя, в то же самое время, это просто могло быть его очередным изобретением – неким особым врачебным шифром, тайна которого была надёжно сокрыта от непосвящённых.

Фабрис не обладал особым красноречием, а его манеру выражать мысль никак не могли назвать лаконичной и увлекательной.

Не обладал он и литературной плодовитостью Венсана. Но, тем не менее, он всё-таки взялся за написание своего фундаментального трактата, носившего простое и ясное название «О болезнях зубных».

Начинавшийся с рабочего кредо Фабриса, «Всяк, зубною болью страдающий, да исцелён от неё будет!», его трактат, по сути, представлял собой первую проработанную классификацию различных видов человеческих и животных зубов, зубных и челюстно-лицевых болезней, и методов их лечения, с приложенными к ним зарисовками (не ахти какими, но уж какие он сумел изобразить) и многочисленными примерами из богатого личного опыта врачевателя.

На протяжении всей своей жизни Зубник дополнял этот трактат. Пусть может и не очень учёно и красиво, но уж так, как мог, собирая в нём сумму знаний, накопленных за свою практику, в надежде, что проделанная им работа не пропадёт понапрасну и его труд когда-нибудь сможет стать подспорьем в работе новых энтузиастов.

Вместе с тем, помимо собственно практичных замечаний о прикладных вопросах своего ремесла, Фабрис делился и своими идеалистическими взглядами на работу зубного врачевателя, передавая сумму личностных убеждений вообще вкупе с размышлениями, предположениями и догадками.