– Может, тебе, родимый, пол помыть? Запах больно спертый. Словно и вправду живой хряк.
– Ты, как секретарша моя, морщишь нос, толерантности в вас нет.
– А у тебя ее столько, что дышать нечем.
– Привык я, в чистом воздухе, наоборот, задыхаюсь. Индивидуум.
– А как же я буду в сарае с тремя чушками.
– Не гастарбайтер, вытерпишь.
Заходит в кабинет девушка, кровь с молоком, носик пятачком.
– Вот к вам со студенческой скамьи. Какой у вас одеколон приятный, с улицы – не надышишься. Распылителем пользуетесь?
– Сам распыляю, привык на ферме, хрюшки толерантные.
– Знаю, сама свинаркой работала.
– Свинаркой?
– Не помните? Я Аксинья дочь Клавдии, у вас практику проходила.
– Сразу бы говорила. Узнаешь хряка Володьку?
– Это он? Какой красивый, как живой.
– Ты насчет работы?
– Да, хочется на ферму, к свиньям, отрасль очень скороспелая.
– Я всегда говорил, пример бабам всегда с них надо брать, никаких демографических проблем.
– Если бы мужики на вас походили, а так – вроде в штанах, а без доброго семени.
– Ты мне нравишься, и обонянием, и задом крутишь не хуже других. Секретаршей ко мне пойдешь?
– Завлекала уже, чего там. С таким мужиком…
– Ладно, ладно. Чтобы меньше было недовольных, разрешим заходить в кабинет в масках, не бегать же мне каждую минуту в туалет.
– Правильно, Борис Борисович, и в целях незанесения вирусов гриппа, хоть свиного, хоть куриного.
– Вот что значит начинать со свинофермы, какой подход креативный к проблеме. Ты и раньше умом отличалась. Когда смешала семя всех хряков – производителей, ни одна свиноматка не оставалась без поросят.
– Под вашим руководством.
Раздался звук, похожий на хрюканье.
– Прости, ты своя: терпел, терпел.
– Терпеть вредно. Свиньи никогда не терпят, вот и растут как на дрожжах.
– Ты права, по себе чувствую. Следующего примем вместе. У тебя прическа под щетину, значит, и ум не короткий.
Втискивается человек – шкаф.
– Здравствуйте.
– Вам-то чего надо, вроде – в теле, в новых ботинках.
– Я сам глава, по обмену опытом приехал. Говорят, у вас хряк на стене, а воняет – не дохнуть, и это правда. Втрое меньше стало ходоков, что является главным критерием оценки работы администрации. Как вы этого добились? Мы сократили до часа время приемов, а ходоков стало втрое больше. Я фотографии всех животных на стену вешал, а бестолку. Ходоки, в основном, женщины, прут и прут.
– Женщины? Тогда просто, – вставила Аксинья. – Как секретарь Бориса Борисовича и как ветеринар по специальности, посоветую повесить на сцену напротив двери снимок жеребца, готового к случке, ну, вы понимаете. И половина ходоков улетучится. Даже мне бы стало неловко, а я в институте видела разных жеребцов.
– И человеческих, – захрюкал местный глава.
– Как просто. Где ты, Борис Борисович, нашел такую симпатичную девушку – я сначала подумал наряженная свиночка. Мне б такую. У моей секретарши под каждой ягодицей по стулу, лет двадцать так сидит.
– Интересно, посмотреть бы, – снова хрюкнул местный глава.
– Необязательно, и мы так можем, если стулья сдвинуть, – Аксинья повернулась, и главы подумали, что, может быть, она и права.
Главы долго обменивались опытом, пили водку из фужеров и оба поглядывали на Аксинью все с большим интересом.
Петух-то в чем виноват?
– Куда идешь, Евдоким, с топором, лезвие отточил – бриться можно?
– Петуху голову отрублю на хрен, не разбудил сегодня, я и проспал, жена, Зинка, одна перла со станции баул, набитый памперсами. Пока дотащила, сама три израсходовала.
– Комедия, прям.
– Вместо палатки им пользуюсь.
– А зачем столько памперсов? У многих, наоборот, запоры.
– Скоро разжижимся, овощи в сельпо завезли китайские, а после них сам знаешь какой бывает стул.
– На пестицидах выращивают.
– Хрен знает на чем, а дристать нам. Вот Зинка и запамперилась.
– Петух – то в чем виноват?
– Я на него зол. Орет часа на два раньше, и одну рябу только топчет, другие куры ни одного цыпленка не вывели.
– Как и ты, он однолюб, гордиться надо, а не голову рубить. Лишь раз ты огорчил Зинку, помню, как она тебя лупяздила скалкой за Анку кривую, а ты только с ней постоял у забора.