Ибрагимович – правнук Остапа Бендера. Побег из ада – рассказ. В Баклушах у Малого Узеня – комедия

– В гостиницу с милашкой? Что, тетенька вытаращила глаза? Кузьмич так говорит. Да, и другие, кто постарше. Она всех у себя ютит. Женихается. Если кого ждет, на руку статуи платок вешает, правда, дырявый. Украдут – не жалко. Я рядом живу и провожу вас.

Настил у моста провалился, и надо было прыгать через проемы.

– Осторожно, держитесь за трос. У нас тут недавно Агроном Иваныч провалился, чуть не утоп. С семенами травы шел, и доска треснула. Если бы не борода… Верка Любашкина расскажет, первая сплетница за Узенем. Агроном Иваныч жил у нее тогда. Но сбежал, а кто не сбежит? Сами увидите. Цемента на нее сколь ушло у каменного гостя. Вон обои стоят у своего дома.

– А почему в солдатских сапогах? – спросила Анка.

– Все в сапогах стоят. Разные только головы. Переедет кто в другой дом, каменный гость их меняет.

– Спасибо, мальчик, – поблагодарила его Анка, – Ты нам очень помог. А рыбу себе оставь, кошку побалуешь.

– Она от них морду воротит, а вам пригодится, уха из пескарей больно хорошая.

– Если сварить в ней еще и петуха, – согласился Ибрагимович, потрепав волосы на макушке мальчика.

У дома их встретила здоровенная баба с мелированными волосами. Ее изваяние рядом уступало в размерах. Возможно, одинаковыми были сапоги.

– Проходите, пожалуйста, мне уже звонил Анисим Анисимович, просил, чтоб не как остальных, с банькой. Уже топится. Али сначала кормежка. Я как раз силосу, ух, черт, оговорилась – тридцать лет с коровами, винегрету наделала, да яйца бугая приготовила.

– Яйца бугая? – изумилась Анка.

– У нас это деликатес. После бычьих яиц параличные взбрыкивают. Попробуй, сама почувствуешь. За деликатес пришлось воевать, но мне не впервой, наловчилась. Схватила – и не отпускаю, а кто со мной справится – завхоз кривоногий или секретарша нетель? Пусть сначала понесет да отелится. Я, чай, сразу двух принесла – мальчика и девочку. Уехали они из деревни, и правильно. Фермы нет, на ее месте одни статуи доярок. Свою я сюда к дому перенесла. А там кто видит? Забредший по привычке бугай?

– Все образуется, Вера Николаевна. Не случайно мы здесь. А вы нам поможете, обрисуете обстановку, о людях расскажете, вероятнее всего, и неадекватные есть, – Ибрагимович взял Любашкину под руку и повел в дом.

– Глупеньких, конечно, тоже много. Леха, который вас сюда привел, ничего вам не говорил об Агрономе Ивановиче? Как он провалил мост? Только намекнул. А о скульпторе? Кое – чего знаете. Все скульптуры в деревне – дело его рук. Надо бы, конечно, использовать и голову, так как все они очень похожи друг на друга, если не брать в счет носы…

Уже через час они вошли в курс дел малоузенцев. И не думали, что столько узнают от бывшей доярки, которую в деревне называли чиновницей. Ее волосы на голове всегда были уложены, и она никогда не носила платок, даже в мороз. Благодаря ее умению выделить главное, образы людей, которыми они интересовались, вставали перед ними как живые, со своими интересами, особенностями, помыслами.

Анисим Анисимович был хорошим директором, но себе на уме: коттедж построил, иномарку купил, трижды побывал на Канарах. В передовики никогда не лез.

– А знаете, – зашептала Вера Николаевна, – он никогда не произносил на собраниях полное название партии – КПСС, а только КПС, выделяется, мол, СС, и всякое может быть. Использует с выгодой любую обстановку. Поругался глава района с управляющим трестом Шкуро, так он в своем выступлении на активе раз пять называл его фамилию, делая ударение на первом слоге. Шкура – и все тут.

Бабы сейчас в деревне в запуске, скоро отелятся, но есть с прохолостом, особенно те, кто не в теле. Поэтому мужики выбирают у них девок, как и коров, по вымени. Острые словечки у Любашкиной так и сыпались.

– А борода наш Агроном Иваныч? Посмотришь на его бегающие глаза, сразу скажешь ненормальный. А нормальный что ли? До сих пор деревня смеется. Поехал в город за семенами люцерны для размножения, килограммов тридцать всего, поэтому взял рюкзак. Попал в ливень и на перекидном мосту грохнулся, поскользнувшись. Настил не выдержал, и он полетел в речку. Хорошо, успел ухватиться за трос. Смех и грех, выбраться не может. Рюкзак тянет вниз, а там дорогие семена. Уже побелели кулаки, сил нет. И его озарило, перекрутил он вокруг троса свою длинную бороду и ухватился за нее. Уже три удержи. Увидели люди, вытянули его наверх. У меня он жил, порассказал многое. В институте готовился к работе в Сибири, отпустил бороду, как у Ермолая.

– Как у Карла, – поправил Ибрагимович.

– Больше, сам увидишь. У него до пояса, бывало весь пупок защекотит. Опять я заговорилась. Однажды завалился по просьбе Анисима Анисимовича в отделение партии, да не в единую попал, а в коммунистическую. Почему, говорит, землю крестьянам до сих пор не оформили. Секретарша в обморок, подумала, наверное, что это Карл Маркс. Он стал ей груди мять, не знал, как делать искусственное дыхание. До области дошло.

– А чем ваш Агроном Иванович сейчас занимается?

Его по паспорту Виктором Ивановичем зовут. Выводит новые сорта кукурузы, хотя сортоучасток давно закрыт. Он там и живет в корейской землянке, чтобы не поломали стебли и не украли початки.

– Не всегда дружит с головой? И много у вас таких? – поинтересовалась Анка.

– Не каждого раздоишь сразу. Один на вид дурачок – простачок, а копнешь глубже, как куча навоза завоняет, нос отворотишь. Другой теленком ластится, а за пазухой камень держит.

Наш завскладом Сусликов Антон Гаврилович, когда ходит, словно вприсядку пляшет. Ноги у него кривые, и дети кривоногие, таким же был отец. Плачется, а словно ухватом все тащит. Его так и зовут хват – ухват. Привезут три бревна, одно все равно укатит. Дом у него богаче ермолаевского, а ездит на хромой лошади, которую давно списали. Кстати, вон они, – Вера Николаевна показала рукой в окно. По улице, прихрамывая, тянула воз кляча, рядом выписывал ногами круги человек.

– Бедняга, ухват стройнее выглядит, – пожалела Сусликова Анка. – А выпрямить их нельзя?

– Доктора не берутся. Если в Москве кто есть. Ему, вероятно, все равно, отдоился. Деточек – ухватиков жалко. Особенно девочку, моделью хочет стать.

– Мне видится другой рисунок, Вера Николаевна, – перебил Ибрагимович, – Как мне рассказывали, есть тут у вас недалеко один хирург, настоящий волшебник. От большого ума сбило программу, и он поссорился с головой, но помогает людям и скоро выйдет из заточения. С ним у меня связаны большие планы. Так что не все потеряно у девочки – ухватика. Как мило звучит это словосочетание. Спасибо тебе, Вера Николаевна, за пролог к нашей повести о замечательных людях Малоузенки.

– Не за что, в дойном стаде каждая корова сестра.

Под прицелом

– Каждому жителю Малоузенки памятник?

– А что? Скульптор свой…

В кабинете Ермолаева сидел его зять Бескозыркин – молодой мужчина с наглым лицом. Снять бы рубанком живот, станет вполне стройным. Возможно, длиннее, чем надо, была шея? Зато видел дальше других и вертел головой, как филин, чем и пользовался. Сядет, бывало, к вам спиной, и, вдруг, поворачивается одна голова. Жутко, были и обмороки, но многие смеялись. Особенно директор завода, до того любивший анекдоты и разные подначки, что за полгода вывел молодого мастера Бескозыркина в главные инженеры предприятия. Ходили слухи, что вчерашний студент золотил ручку шефу, но докажи: рука, как рука, с жилами и хрящами.