Извивы судьбы. Современный любовный роман

Учиться стал еще усерднее и теперь получал исключительно пятерки. Никаких нарушений дисциплины или внутреннего распорядка. Быстро повзрослев, стал мужчиной, несущим полную ответственность за себя. Как выдавалась свободная минутка, отправлялся в спортзал или на волейбольную площадку. Он, между прочим, больше всех в роте кидал вверх и ловил гирю-двухпудовку. Он был невысок, но широк и крепок в кости. И вынослив, наверное, из-за своего ослиного упрямства.

И вот пришла пора выпуска из суворовского. Экзамены – позади. Впереди, через неделю – последний парад на училищном плацу. В документе о среднем образовании (знает, хотя и не получил еще; получит – на торжественном построении) – исключительно «отлично». Значит? Карачится золотая медаль.

Май. Солнце уральское неласково, а все-таки пригревает. Черемуха отцветает, покрывая землю под собой беленькой легонькой скатёркой. Зато сирень, набрав огромные бутоны, начинает распускаться, дурманя своим запахом юные души.

Вечер. Отбой. Никому не спится. Хочется озорничать, ведь им всего-то восемнадцать! Через полуоткрытые окна с улицы несутся городские шумы: вот на перекрестных стыках прогрохотал трамвай; вот донеслись тренькания гитары и молодые голоса (суворовцы, не видя, знают: студенты политеха, находящегося неподалеку от суворовского); вот радостно и звонко защелкал-засвистел озорник-скворец (откуда, чертяга? Центр же большого города!).

Тихо скрипнула дверь спальной комнаты. Вихрастые головы, как одна, нырнули под одеяла. Это – старший воспитатель, которого воспитанники боятся гораздо больше, чем самого начальника училища. Старший воспитатель проверяет, все ли воспитанники в кроватях и не сбежал ли кто. Он не входит. Он, обведя суровым взглядом кровати воспитанников, прилежно сопящих носами, тихо прикрывает дверь. Он знает, что не спят и лишь притворяются. Он делает вид, что им удалось обмануть его бдительность. Это его поблажка: мальчишки последние деньки доживают в этих стенах.

Первым высунул свой длинный и острый нос из-под одеяла Славка Смирнягин, кровать которого стоит ближе всех к двери.

– Отбой! – гукнул он. – Опасность миновала!

Заёрзали и на других кроватях.

Олежка Караваев, неженка и единственный сын генерала-командарма второй воздушной, штаб которой дислоцируется в Челябинске, потянулся, сладко и громко зевнул.

– Надоело, – сказал он, не адресуясь ни к кому конкретно.

Приподнявшись на локте и повернув голову в его сторону, Славка Смирнягин спросил:

– Что тебе «надоело»?

– Все надоело… Ать-два! Левой-правой! Вся жизнь по команде… Круглые сутки… И до старости?! Ну, нет!

– Не в отца, – вновь гукнул Славка Смирнягин. – Он-то, вон, куда поднялся!

– Не в отца, – подтвердил, согласившись с ним, Олежка Караваев. – Я – в мать пошел… Мы с матерью всё уже решили…

Смирнягин спросил:

– И отец не знает?

– Не знает…

– Узнает – врежет, – бросил со своего места Колька Юрин, – и будет прав.

Караваев крутнул по подушке головой.

– Ну, да! Так и дался… Я – взрослый.

Колька Юрин захохотал.

– Вздует по-взрослому, – бросает он.

– Не посмеет… Да и мать не даст… Заступится.

Все знают, что Олежку мать нещадно балует. Навещая постоянно, сует что-нибудь сладенькое и без денег на карманные расходы не оставляет. Деньги Олежка тратит по-разному: иногда подружку-школьницу водит в театр музыкальной комедии, но чаще – на сигареты или даже на вино. Балуется и в роте все знают, но не докладывают командиру роты, поэтому увлечения суворовца неизвестны училищному командованию. Не попался – значит, все в порядке.

– Что еще вы с матерью надумали? – спросил Алёшка Осинцев, молчавший все это время и думавший о чем-то своем.

– Скажу, но – молчок, ни слова никому.

– Ха-ха-ха! – рассмеялся Колька Юрин. – Ты первым и растрещишь всем… Трепло!

Юрин недолюбливает Олежку. Возможно, завидует, что у того отец генерал и командарм, который всюду проторит сыночку дорогу.

Олежка не обиделся.

– Не нужна мне служба…

– Зачем перся в суворовское и занял чужое место? – все также грубо спросил Колька Юрин.

– Алёшка Осинцев заметил:

– Приказ отца – закон для сына.

Караваев обрадовался поддержке.

– Вот именно! Сказал: армия из оболтуса человека сделает.

– Куда навострил лыжи? – спросил Алёшка.

– В универ… На исторический факультет, – ответил Олежка Караваев.

Юрин снова съязвил:

– Армия ничего не потеряет, а историческая наука вряд ли что-либо стоящее поимеет.

Олежка вдруг озлился.

– Чего цепляешься? Дорогу, да, перешел? Недоумок!

– Не ссорьтесь, мужики, – по-взрослому сказал Алёшка Осинцев, примиряя стороны. – Личное дело каждого, какую дорожку он выбирает.

Юрин уже гораздо спокойнее проворчал в ответ:

– Чужое место занимал.

– А я пойду в высшее танковое училище, – Алёшка Осинцев потянулся сладко, так, что под крепко сколоченным телом заныла казенная кровать. – Уже решил, – он повернулся в сторону Юрина, – а ты, Коль?

– Я бы тоже, но… Конкурс почему-то слишком уж. Тебе, Лёха, проще: медалист, пойдешь вне конкурса.

Алёшка заскромничал.

– Ну… Еще не точно…

– Кончай, Лёх! Все в суворовском знают.