Человек Чубайса

– Да уж давно один, – ласково согласился дед. – Оно, правда, рядом село большое. – Он, наверное, имел в виду Мочище, а не соседний совхоз, потому что в совхозе никак не могло быть три вытрезвителя. В Мочище тоже столько не могло быть, но дед так и сказал, даже несколько хвастливо: – Большое село. На три вытрезвителя. – А может, он имел в виду что-то конкретное. К примеру, нас трое и вытрезвителей – три. Каждому отдельный.

– Не боишься?

– Смерти-то? – догадался дед, становясь еще ласковее. – А чего ее бояться? Она приходит ко всем. – И, наконец, рассердился: – Глаза у тебя нехорошие, как у гуся. Время придет, тебя ни в один дом не пустят.

– Ну, допек ты деда, Долган, никакого уважения к старому ублюдку, в натуре, – конкретный Толян, как школьник, выложил на стол тяжелые кулаки.

Глядя на его кулаки, я совсем запутался.

Но Долган все же пришел в себя и насел на деда:

– Значит, вот здесь распишись. И здесь. И еще вот здесь. Или закорючки какие поставь, если безграмотный. Не буду врать, дед, это твой отказ от городской площади. Как это, какой площади? Не Ленина же… Квартира в городе, дед, тебе теперь не нужна… Что-то ты совсем плохо въезжаешь, дед… Ты, наверное, любишь пряники?… Хочешь, мы тебе мешок пряников купим? Мешок пряников это бешеные бабки, дед! – резко подчеркнул Долган.

– А с бабками всегда так. У меня тоже была бешеная.

Дед Серафим улыбнулся и внимательно посмотрел на Долгана.

Вот глазки старенькие, голубенькие, совсем как ситцевые, что в таких глазках увидишь? А Долган что-то увидел… Он даже изменился в лице… Не знаю, что он там увидел… Я в этот момент думал про нежную тварь из «Рыб» и про Юху-придурка… Ну, Юха! Нашел время и место прочищать нос!..

Потом дед перестал улыбаться.

Наверное, мы ему надоели, он устал от нас.

Никак он нас не обзывал, никак не корил, но лучше бы обзывался.

Меня обдало нехорошим холодком, когда он потянулся через стол и, запросто расстегнув кожаную куртку Долгана, увидел под мышкой плешивого ствол в коричневой кобуре.

– Пушка, – произнес дед Серафим без всякого уважения. – Правду говорю, время придет, тебя ни в один дом не пустят. Время придет, пойдешь ты из дома в дом, а тебе никто не подаст. Ни корочки, ни копеечки.

– Ты спятил, дед? У меня корешей много.

– Этот, что ли? – легко, без презрения указал дед седыми бровями на растерянного Толяна.

– И этот…

– Этот не подаст, – уверенно сказал дед. – И этот не подаст, – указал он бровями на меня. – И ты тоже не радуйся, – сказал дед уже конкретно мне, потому что в этот момент по моей спине вновь пробежал невнятный тревожащий холодок. – Просто так получилось, что день у тебя сегодня особенный. Ты теперь о правильном стал задумываться. Когда большой грешник помирает, – дед, наверное, имел в виду своего кончившегося в городе племяша, – в мире все немножко мутится, а в некоторых головах даже сильно. Но это ненадолго, – успокоил он нас. – Вы сейчас, значит, встанете, спасибо скажете за чай доброму деду Серафиму и по тропочке, по тропочке, не сходя с нее, двинетесь прямо к своей машине. Неторопливо двинетесь, чтобы не топтать мошек-букашек, их под ногами всегда полным-полно. Все мы букашки, – ласково успокоил он нас, – только одни более, а другие менее. Не сердитесь на меня, на старого. Плохого вам никому не хочу, сами видите. Хотел бы, и говорить не стал. Вот ты, – со странной укоризной указал мне дед Серафим, – именно ты садись за руль. Приятелей не сажай, разобьетесь. У тебя сегодня голова чище, чем у них, правда, все равно дурная. И так тебе наперед скажу, – загадочно нахмурил он седые брови, – ты теперь меньше думай о похоронах. Похороны, они не всегда похороны, – еще более загадочно намекнул дед. – Ты, значит, сам веди машину, ну, а с человеком, который вас сюда послал, пусть этот разговаривает, – укоризненно указал дед на плешивого. – Ему все равно.

– Это почему? – не выдержал Долган.

– Зачем тебе знать? Не надо тебе расстраиваться.

Не знаю, что на нас напало.

Слушая деда Серафима, мы как-то тревожно зевали, чесались, крепкий чай с медом и с травами нас не бодрил. Оно известно, немного блох любой собаке полезно, но что-то в происходящем было не так. В целом мы деда, похоже, разочаровали. Чего-то он другого ждал. Только у поскотины кинул негромко: «Лбы оловянные».

И отпустил с миром.

А вечером мне позвонили.

– Спускайся вниз по Ватутина, – сказал уже знакомый мне голос. – Там за белой многоэтажкой, ну, там, где «Медтехника», увидишь переулок, в его конце гаражи. Там увидишь свою тачку.

3

Костя Воронов, узнав про мою удачу с джипом, расстроился.

Чужую беду он уважал, но чужая удача для бывшего таксиста была невыносима. Он долго выспрашивал детали и я с удовольствием его подразнивал, поглядывая из окна башенки на мой роскошный необычного цвета джип. Угонщики не оставили на машине никаких царапин, только малость покурочили блок зажигания. Костя сопел, поглаживал ладонью большую голову, даже поставил мне кружку пива. Он меня не любил, догадывался о моих планах. Но и сделать ничего с моими планами не мог, понимал, что я и впредь буду его доставать, как раньше доставал Шурка.

А мне нравилось в «Брассьюри».

«Построй камин, – не раз советовал я Косте. – Стена сама к этому призывает. Смотри, какая стена? С камином от посетителей вообще не будет отбоя».

«А платить кто будет? Им, – кивал он на сидящих в зале посетителей, – на камин наплевать. Они пожрали и ушли, а мне прикажешь уголь покупать для камина?»

«Разоришься ты, Костя», – доставал я бывшего таксиста.

«Почему?»

«Сильно жмешься».

Он возмущался:

«А налоги? А крыша? А ваш общак? Вчера, например, Долган опять брал куриные окорочка».

«Разве дело в окорочках?»

«А в чем?» – неохотно интересовался Костя.

«Дело в росте. В бизнесе нельзя прозябать. Расти надо, понимаешь?»

«А я не расту? – возражал Воронов. – Вот подкоплю денежек…»

«Ну, подкопишь? И что?»

«А я хороший магазинчик присмотрел на проспекте Маркса, – глаза у бывшего таксиста туманились, действительно, не может жить человек без мечты. – Там место такое, что покупатели сами пойдут, никакой рекламы не надо. Там все пути проходят через этот магазинчик, куда ни пойдешь, упрешься в него. Отбоя не будет от покупателей. Продукты, овощи, бакалея… – Воронов прищурился, как голландский художник. – Сегодня торговать имеет смысл только тем, что долго не лежит на прилавках. То есть жратвой всякой. Чем вкуснее пожрал человек, – объяснил свою позицию Костя, – тем сильнее ему хочется пожрать еще вкуснее. Закон природы». – Он пригладил большую голову и посмотрел на меня снисходительно.

«Ну хорошо, заведешь магазинчик, а дальше?»

«А что дальше? Подкоплю денежек, еще один куплю».

Что верно, то верно: у каждого своя мечта. Костя Воронов тяжело переживал мою удачу. Представляю, как вытянулась бы у него морда, узнай он, что в конце того же месяца пацаны Филина очень точно вычислили угонщиков. Одна компашка специализировалась на угоне дорогих машин. Конкретный Толян всяко настаивал на полном разгоне банды, но я поступил иначе. С разрешения Филина встретился с неким Сухарем, он и вернул мне деньги, кое-что подбросив еще за моральные потери. Сильно переживал бы Костя такую удачу, но от подобных новостей я его хранил.

4

На другой вечер после поездки к деду Серафиму (понятно, отчитывался о поездке Долган) позвонил Филин.

Сперва он подробно расспросил про джип.

Я, конечно, рассказал все детали – про Нострадамуса, про гадалку, про звонки.