Там следят паркет истертый
башмаки смещенных лиц,
а в канавах тонут гордо
отраженья нищих птиц.
Там стареют почтальоны,
телеграммы разнося,
восседает ночь на троне,
фонарей лучи гася.
Там почти неуловима
разница: минута… век…
Но оттуда твое имя
нашептал мне белый снег.
* * *
Обещают: сломишь шею!
Я верчусь, как юный бес.
Но предчувствие крушений
неуклонно гонит в лес.
Сосны давят рыжей грудью
и стеной встают кусты.
Известковое безлюдье,
ледниковые мосты.
Я герой холста немого,
я почти неуловим.
Ухожу, но снова, снова
рвусь сквозь ясный белый дым.
Только стелется морозный
след мой – вечное кольцо,
да стеклянные занозы
раздирают мне лицо.
* * *
Лунный круг. Дорожки света.
Сосны. Снег. Тропа. Следы.
Я не знаю, чем согрета,
чем обрадована ты.
Затаился белый север
в тишине холодных гряд.
И снежинки равномерно
вьются, мечутся, летят.
И, мерцая, без ответа
на меня звезда глядит.
Лунный круг. Дорожки света.
Сосны. Снег. Тропа. Следы.
* * *
Отплясывает
вынужденный твист
крутящийся под ветром желтый лист.
Каратами
расчислены молитвы,
как карты, передергиваю ритмы.
Гроза запаздывает,
как нелепый фокус,
в глаза заглядываю, слушаю твой голос.
Роса по пальцам
шариками бродит,
глаза печалятся и в сторону уходят.
Но небо слышит, верует и видит:
вчера не вышло —
сегодня выйдет!
* * *
Душный день, а потом – телеграмма, но рано
говорить о неведомо близком и странном.
Пусть в зеленых потемках дымит сигарета,
все равно я, наверное, завтра уеду.
И в кустах,
по мостам,
в перелесках,
в лесу
зааукает эхо
не в такт колесу:
«Так не делают! Зря! Позабудь!» Но заря
вдруг осветит мой путь и согреет меня.
А на влажном песке,
как на белом панно,
будет след, будто пролито было вино.