Русская мечта

Виталик прошвырнулся по селу, никого из пацанов не встретил, а Люська Федорова (Людмила IV), увидев его, стала обидно кричать и бросаться грязью. «Я тебя не трону», – миролюбиво пообещал Виталик, но вышел из дому Люськин старший братан. Здоровый, руки как домкраты. Такого не победишь. С таким бы сыграть вничью. Бабка, увидев на шее Виталика ссадину, убежденно сказала:

– Совсем убили парнишку!

– Его убьешь! – сердито возразил дед и отправил Витальку в магазин. Курево у него кончилось.

Купив пачку «Примы», Виталик вышел на крылечко магазина.

– Эй, Виталька!

Он обернулся.

– Видишь? – Издалека, из «газика» показал партийный секретарь товарищ Ложкин бумажный рубль.

– Чего?

– Хочешь?

Товарищ Ложкин всегда задавал такой вопрос. Может, верил, что однажды Виталик не захочет.

– А чего?

– А вот снеси куда надо, – Ложкин сунул Витальке вчетверо сложенную бумажку и заметил торчащие из кармана сигареты: – Куревом балуешься?

– Да нет, это для деда.

– Скажи деду, что вредно курить.

– Не могу.

– Это почему?

– Да он меня в чулан за такие слова.

– И правильно сделает.

6

Возле знакомого дома Виталик оглянулся.

Утром бабка сказала, что непутевая семейка отправилась к родственникам на другой край села, но мало ли… Осторожно скрипнул калиткой… Правда, никого… Корзина на крылечке, на дверях висячий замок… От такого запустения тревожно пахнуло ветерком с огорода, понесло запахом теплых подсолнухов, огуречной ботвы. Взглянул на знакомое местечко между грядок, где обычно загорала Светлана Константиновна, и сердце неровно застучало.

Решительно прошел к огуречным грядкам.

Пахло сухой землей. Царапались жесткие, как жестяные, листья. Чрезвычайно смелые букашки прыгали на руки. А самих огурцов оказалось гораздо больше, чем думал Виталик. Были среди них крупные и не очень. Были помельче. Были совсем мелкие. Некоторые начали желтеть. Но Виталик без раздумий рвал все подряд. Крупные потому, что Светлане Константиновне тяжело таскать такие, а маленькие потому, что растут быстро, а значит, Светлане Константиновне все равно придется их таскать. Пару огурцов Виталик было надкусил, но от них несло теплом, прелью. Если бы я был царем, подумал щедро, огород Светланы Константиновны убирали бы маленькие черные эфиопы. Беспрерывно и весело. Впрочем, он и сам хорошо трудился. За каких-то полчаса заполнил всю корзину. Парник среди огорода стал каким-то осенним: хрупкие переломанные огуречные плети потемнели, колючие листья скукожились.

– Вот те нате, хрен в томате!

Обернувшись, Виталик с ужасом увидел свою любимую классную руководительницу, а рядом ее поддатого механизатора. Наверное, хорошо сходили к родственникам. Светлана Константиновна вся светилась, как праздничный огонь, даже не сильно были заметны подсохшие царапины на лбу, а механизатор изумленно сверкал фонарем, удачно посаженным под левый глаз. На первый взгляд совсем как человек. но зарычал совершенно не по-человечески: «Запорю! Оторву все, что оторвать можно!» Даже странно, что такое предложение могло понравиться учительнице. Непонятно, что бы она стала делать со всем этим оторванным у Витальки добром, но она тоже всплеснула руками: «Ой, люди добрые! Он даже семенные выбрал!» Пришлось мчаться к мохнатому кедру, поднимающемуся на краю огорода над глухим высоким забором, а потом торопливо карабкаться по стволу, сперва шелушащемуся и скользкому, как намыленному, а потом утыканному хрупкими горизонтальными сучьями.

Устроился в тугой развилке.

Нежно пахло смолой. Висели сизые шишки, как ананасы.

Ну никак не мог Виталик поверить, что Светлане Константиновне не понравился его благородный поступок. Сама ведь жаловалась, что не хватает рук. Напомнить ей, что ли?

Посмотрев вниз, покачал головой.

Светлана Константиновна никакого понимания не проявляла, а механизатор уже приволок длинную жердь. Пришлось лезть выше. С верхотуры Виталик увидел вообще странное. Светились у Светланы Константиновны красивые голубые глаза, но почему-то походили не на ветреное весеннее небо, а скорее на тонкий поблескивающий холодком ледок на осенних лужах, да еще присыпанный по краям бурой листвой. И не каштановыми показались сверху волосы, а какими-то… Ну, может, крашеными… Он не нашел правильного определения… И губы, когда Светлана Константиновна закидывала голову, были красные, кругленькие, как шевелящиеся колечки…

– Ну, конечно, Виталька! – прибежала на шум тетя Валя. Она так радовалась, будто без нее Витальку не опознали. – Отец профессор, а сын по чужим огородам шастает. Участкового надо звать.

И крикнула радостно:

– Ты что, паразит, наделал?

– Я помочь хотел.

– Вон как врет! – обрадовалась тетя Валя. – «Помочь хотел»! Вот врет так врет! Да ты, зараза, хотел отнести огурцы на пристань! Будто я не знаю! Там с проходящего катера купят.

– Это мои-то огурцы? – заорал механизатор. – Светка, сучка, где ружье? Неси. Пальну солью!

Зад у Виталика зачесался.

Краем глаза увидел, как за калиткой по пустой улице катит знакомый зеленый «газик» с брезентовым верхом. Ни тетя Валя, ни Светлана Константиновна, ни механизатор из-за забора машину не видели, а товарищ Ложкин, как человек партийный и осторожный, старался не привлекать внимания. Только издали гипнотизировал взглядом Витальку, сидящего на кедре. Наверное хотел убедиться, что Виталик спрятал записку в тайное место. Хорошо, что не знает, что записка все еще у меня в кармане, подумал Виталик. Товарищу Ложкину очень не выгодно, чтобы я живым попал в руки механизатора. Хотя в записке и дописан интересный географический вопрос про кумоанских людоедов из Индии. Механизатор все равно не поймет. Конечно, товарищу Ложкину гораздо выгоднее застрелить меня. Вбежит, отнимет ружье у механизатора и влепит мне в лоб. Потом отсидит, выйдет честный.

Ловя взгляд товарища Ложкина, Виталик таинственно похлопал по карману рубашки. Дескать, при мне записка! Такой простой, но явно бессмысленный на сторонний взгляд жест вызвал внизу настоящую панику.

– Слетел с катушек, – перекрестилась тетя Валя, а механизатор заорал: – Светка, сучка, где ружье?

На механизатора бросились.

Впрочем, хорошо было видно, что ни тетя Валя, ни классная руководительница не удержат такого бугая. И появившаяся в проеме калитки Виталькина бабка тоже уже не могла помочь. Понимая это, Виталик слетел по гладкому стволу сразу метра на три и с нижней, самой толстой ветки, махнул за высокий забор.

Мужская рука втащила его на кожаное сиденье. Негромко фырча, «газик» выкатил на центральную улицу, свернул а заросший лебедой переулок, а оттуда на пустую площадь. Только за сельсоветом, у мертвых репейников, под скульптурой каменной крестьянки, угрожающе замахнувшейся серпом на бетонного пионера, партийный секретарь остановил машину.

– Записка при тебе?

– А рубль?

– Что же это выйдет из тебя? – покачал головой партийный секретарь. – Зачем тебе рубль?

– Я дедовы сигареты потерял, – соврал Виталик, пряча полученный рубль и стараясь прикрыть рукой оттопыренный карман, в котором лежали сигареты. – Купил сигареты, а когда лез на кедр, выронил.

– Ну, вернись, – посоветовал секретарь. – Скажи, что вернулся за сигаретами.

Виталик на такую глупость даже отвечать не стал.

– Деньги теперь у тебя есть, – товарищ Ложкин видел Виталика насквозь. – Достань записку и порви. – По голосу чувствовалось, что указанная записка содержит какой-то важный секрет, наверное, на самом высоком уровне, и очень отрадно, что секрет этот (возможно, партийный) не попал в руки разгулявшегося простого механизатора. – Мельче, мельче рви.