Приговор на брудершафт

– Рог, давай вспомним, как у нас появилось Дело.

– Ты опять о нем? Объясни, на кой черт оно тебе сдалось?

– Я хочу узнать правду: оговорили потерпевшие морячка или он сидит за совершенное преступление.

– Предположим, что оговорили, и что тогда? Напишешь кассационную жалобу по вновь открывшимся обстоятельствам, добьешься пересмотра приговора? Ты же не адвокат, ты не имеешь права вмешиваться в свершившееся правосудие. И это не все! Если в школе узнают, что ты прямо или косвенно выступил на стороне осужденного преступника, тебя тут же отчислят и никаких оправданий принимать не будут.

– Сегодня Трушин сказал: объясни англичанке, что у тебя в груди жжет от страсти к познанию английского языка. Так вот, у меня не жжет и не свербит, а от жажды узнать истину по Делу я изнемогаю, как Иисус Христос на кресте. Я хочу понять, подставили морячка или нет. А если подставили, то за что? Две недели он кувыркался со студентками, как хотел, а на пятнадцатый день раскрутился на восемь лет за изнасилование. Ты не находишь, что это странно? Его «подружки» не сказали в защиту морячка ни слова. Две недели они были любовниками и вдруг, как по мановению волшебной палочки, стали врагами. Это ли не нонсенс? Они вытрясли с морячка все, что могли, и в знак благодарности посадили его? Мне говорили, что если спросить любого зека, за что он сидит, то получишь ответ: «Ни за что! Подставили, подстроили, ошиблись, чужие преступления на меня повесили». Я хочу на будущее узнать, может ли человек быть осужден за то, чего не совершал. Я пришел в школу, чтобы стать профессионалом, и дело об изнасиловании Дерябиной – это только ступень в поисках истины. На самого морячка мне наплевать. Он уже почти отбыл срок, а вот узнать, за что он восемь лет за колючей проволокой провел… Это жжет меня, не дает ни спать, ни есть.

– Ох, смотри, сам не раскрутись! Пострадаешь ни за грош.

– Я не собираюсь лезть на рожон! Я не буду никого обвинять и не буду никому помогать. Я хочу узнать истину.

– Без всякого архивного уголовного дела могу сказать, в чем суть: если ты попал в жернова правосудия, то целым уже не выберешься. У нас не Америка, преступников суд не оправдывает.

– Вот именно! Где-то крутятся жернова правосудия, и попасть в них может любой: я, ты, Трушин, Величко. От тюрьмы да от сумы не зарекайся. Жернова крутятся, перемалывают людские судьбы, и держаться от них надо подальше. «Подальше» – это где? Где та грань, за которой тебя засосет в жернова и выплюнет лагерной трухой? Дело об изнасиловании невинной девочки – это путь к познанию истины. Я уверен, что ответы, скрытые в нем, помогут мне в дальнейшей жизни.

– Ну-ну, посмотрим, – усомнился Рог.

– Я, даже если захочу, не смогу остаться сторонним наблюдателем. Гонг пробил! Англичанка начала, теперь – мой ход. Давай оставим бесполезные споры и вспомним, когда Железная леди принесла Дело?

– В самом начале февраля, на второй или третий урок.

4

Майор милиции Вера Гавриловна Загорская была преподавателем кафедры теории государства и права. В группе Воронова она вела «Государственное право СССР и зарубежных социалистических стран». Она была женщиной среднего роста, обычного телосложения. Косметикой Вера Гавриловна не пользовалась, седину не закрашивала, отчего выглядела гораздо старше своего возраста, лет на пятьдесят. На семинарских занятиях у Веры Гавриловны царила жесткая дисциплина. После звонка слушателям категорически запрещалось разговаривать или перешептываться между собой, вставать, оборачиваться, задавать вопросы, доставать конспекты из портфелей. Если слушатель хотел что-то уточнить, то должен был дождаться специального разрешения. За любое нарушение порядка следовало незамедлительное наказание. Минут за пять до окончания урока Вера Гавриловна поднимала провинившегося и задавала вопрос по пройденной теме. Слушатель, даже подготовившийся к уроку, просто не успевал раскрыть тему и получал «неуд».

– Я вижу, – глядя в глаза нерадивому ученику, говорила Железная леди, – что вы не подготовились к уроку. Советую вам более ответственно подойти к следующему занятию.

К следующему уроку слушатель наизусть выучивал тему, и дальше события могли пойти по двум сценариям. Если Вера Гавриловна видела на лице нарушителя дисциплины искреннее раскаяние, то ставила положительную оценку. Если ей что-то не нравилось, то к первой двойке добавлялась вторая.

Железная леди не переносила запаха табака. Покуривший на перемене слушатель должен был стоять от нее на отдалении, а если подходил близко, то Вера Гавриловна морщилась и ставила в конце урока двойку. За неуважение к ней как женщине Железная леди отвечала такой строгостью, что никто не осмеливался возражать ей. Жаловаться на ее предвзятость в учебный отдел было бесполезно. Во-первых, офицеры учебного отдела всегда были на стороне преподавателей, во?вторых, строптивому безумцу Вера Гавриловна могла устроить показательную порку. Чтобы противостоять ей, надо было выучить все государственное право на уровне кандидата юридических наук, иначе Железная леди могла запутать и выставить спорщика полным идиотом.

Словом, строгость на уроках Железной леди была такая, что, веди она занятия в первом классе начальной школы, детишки бы писались от страха.

Вера Гавриловна знала, что слушатели прозвали ее Железной леди, и втайне гордилась этим – сравнение с легендарной Маргарет Тэтчер льстило ее самолюбию.

На второй или третий урок по государственному праву Железная леди принесла пять архивных уголовных дел, преступники по которым были уже осуждены и отбывали наказание. Архивные уголовные дела были получены в качестве учебного материала в судах города Хабаровска.

– Я предлагаю желающим написать реферат по материалам дела, – сказала Железная леди. – В реферате должны быть проанализированы все права потерпевших, которые были нарушены.

Воронов тут же поднял руку. Учеба давалась Виктору легко. Он не сомневался, что сможет разобраться в правах потерпевших и дать исчерпывающий ответ. Следом за Вороновым поднял руку Андрей Рогов. Он рассчитывал на помощь соседа по комнате и ничем особенно не рисковал. Третьим вызвался написать реферат Юра Сватков. Когда он поднял руку, на лице его явно читалось: «Была не была! Один раз живем, можно рискнуть».

Два следующих уголовных дела получили слушатели, идущие на красный диплом. Они и рады бы остаться в стороне, но ничего не поделать! Пришлось поднимать руки. Отказ от написания реферата означал неуверенность в своих силах, пробелы в знаниях. Вера Гавриловна такого отношения к своему предмету не прощала.

В конце урока Железная леди сообщила, что на подготовку реферата дает неделю и разрешает на это время забрать уголовные дела с собой.

После занятий Воронов ознакомился с делом, которое ему попалось. Оно было возбуждено по части второй статьи 206 УК РСФСР – «Злостное хулиганство». Фабула дела в кратком изложении была такова: некий дебошир терроризировал соседей по подъезду. Напившись пьяным, он выбегал на лестничную клетку, громко ругался матом, стучал в двери соседей, угрожал им побоями. Летом 1980 года жилец со второго этажа открыл дебоширу дверь, потребовал прекратить бесчинства и был избит скалкой. Суд, рассмотрев материалы дела, приговорил хулигана к трем годам лишения свободы.

Пока Воронов изучал дело, Рогов удосужился открыть свое, пролистал неинтересное начало, дошел до середины, затих, а потом воскликнул:

– Ворон, мать его, ты только послушай: «Он посадил меня на колени, и я почувствовала его горячий и упругий член»!

– Чего-чего? – изумился Виктор. – Ты что читаешь?

– Показания свидетельницы Нечаевой Марины.

– Да ну на фиг, такого не может быть! Это же уголовное дело, а не порнографический рассказ.

– На, сам посмотри, – Рогов протянул приятелю папку.

Воронов взглянул на обложку: «Уголовное дело № 5616, по обвинению Долматова Алексея Петровича по ч. 3 ст. 117 УК РСФСР. Начато: 10 сентября 1979 года. Окончено: 10 декабря 1979 года».

– Читай с середины, – посоветовал Рогов. – Начало и конец изложены сухим казенным языком.

Виктор изучал дело до глубокой ночи. Прочел его от корки до корки и пришел к выводу, что обвиняемого подставили и сидит он ни за что.

На другой день Дело пошло по рукам. Вначале его читали приятели Воронова и Рогова, потом одногруппники, потом Дело пошло гулять по этажу и к концу недели, когда надо было готовить реферат, Рогов с трудом его отыскал.

У Дела по обвинению Долматова была одна особенность. В конце сентября его расследованием занялся следователь прокуратуры Индустриального района Буглеев. По необъяснимым причинам Буглеев показания свидетельниц и потерпевшей изложил так натуралистически, что они превратились из официальных документов в эротическую повесть о сексуальных оргиях в квартире сестер Дерябиных. После чтения этого Дела в группе Воронова периодически вспыхивали споры: законно ли осужден Долматов или он сидит по сфальсифицированному обвинению.

Воронов считал, что Долматов не виновен, его оппоненты придерживались противоположного мнения. Примерно трети одногруппников было безразлично, законно или незаконно осудили морячка. У них в памяти остались только подробнейшим образом расписанные эротические сцены и мысли некоторых девушек. «Дерябина Екатерина сказала, что у нее сегодня болит голова, и предложила мне заняться сексом с ее знакомым. Я подумала, почему бы нет, и стала раздеваться».

В деле был любопытный документ: «Постановление о прекращении уголовного дела в части предъявленного обвинения». Прокурор Индустриального района, проверив дело, своим постановлением прекратил уголовное преследование Долматова по ст. 120 УК РСФСР за совершение им развратных действий в отношении несовершеннолетней Дерябиной Елены.

– Если бы прокурор этого не сделал, то за развратные действия надо было бы привлекать и сестру потерпевшей, и ее подругу Нечаеву, – высказал мнение Воронов. – Они виноваты в развратных действиях не меньше морячка.

– Да ну, – усомнился Вождь, – девки-то тут при чем?

– Если бы Дерябина Екатерина позаботилась о нравственном облике несовершеннолетней сестры, то она бы выгнала ее из спальни, а она промолчала. Смотри, сестренка, учись!

Всю неделю, пока Дело было у Рогова, в группе шли яростные споры о законности приговора. В один из дней англичанка на перемене подошла к классу как раз в тот момент, когда Воронов отстаивал свою правоту. Виктор был уверен: она через открытую дверь слышала окончание его монолога и испугалась, что история восьмилетней давности выплыла наружу.

Наступил день защиты рефератов. Первым вызвался Воронов. Он вышел к доске и бойко зачитал все мыслимые права, которые нарушил дебошир. В своем ответе Воронов проанализировал не только права потерпевшего, но и всех жильцов подъезда, пострадавших от бесчинств хулигана. Железная леди была довольна.

– Воронов, я вижу, вы добросовестно подошли к изучению Дела.

Рука Веры Гавриловны двинулась к классному журналу – поставить Воронову оценку «отлично». Виктор, вместо того чтобы торжествовать, вполголоса сказал:

– Я тщательно изучил Дело, а вот следователь, который его расследовал, подошел к своим обязанностям спустя рукава, халатно.

Железная леди замерла и побледнела. Со стороны могло показаться, что Воронов обвинил в халатном отношении в расследовании Дела лично ее, а не следователя Кировского РОВД. В классе повисла мертвая тишина. Вождь, описывая этот момент, сказал: «Если бы мне на голову ворона села и стала в черепе дырку долбить, я бы не пошевелился». Несколько секунд Железная леди молчала, потом сказала с неприкрытой угрозой в голосе:

– Потрудитесь объяснить ваше дерзкое заявление. Вы еще не начали изучать профильные предметы, а уже даете оценку действиям должностных лиц. Слушаю вас, Воронов!

Воронов был готов ответить за свои слова. Он знал, как Железная леди отреагирует на его выпад в отношении коллег. Воронов спокойно подошел к учительскому столу, взял уголовное дело, нашел нужную закладку.

– Фамилия обвиняемого Пушкарев. В одном подъезде с ним, в 32-й квартире, жил помощник прокурора Центрального района Козловский. Зачитаю его показания: «В мае месяце, число точно не помню, я беседовал с Пушкаревым, и он клятвенно пообещал прекратить хулиганские выходки, вести себя примерно, спиртным не злоупотреблять. Я поверил ему, но, как оказалось, Пушкарев только готовился к решающему штурму. В июне он три дня подряд напивался до невменяемого состояния, стучал во все двери подряд, выражался громкой нецензурной бранью. Из моей соседки, семидесятилетней старушки, он пообещал «выбить пыль». Мне через дверь кричал на весь подъезд: «Выходи, сволочь, я тебе глаз выколю. Будешь, как циклоп, одной фарой светить». Ни на какие замечания Пушкарев не реагировал».