Скелет в семейном альбоме

– Закурить дадите? – мрачно спросил Грачев.

Сергиец без лишних слов выложил на стол початую пачку «Примы». Грачев вытащил сигаретку, попросил прикурить, глубоко затянулся, выпустил толстую струю в потолок.

– Че рассказывать? – осмелевшим тоном спросил он.

– Как на убийстве был, – ровным, спокойным голосом ответил я.

– Я не был на убийстве. Меня ни одна прикентовка[2 - Группа людей, объединившихся для совершения преступлений (жарг.).] с собой не возьмет. Кому я, хромоногий, нужен? На дело идти надо здоровые ножки иметь.

– А про что тогда ты мне хотел рассказать? – вкрадчиво спросил я. – Про то, как ты портвейна напился и, ссаный, на лавочке спал? Ты мне про это хотел поведать?

Грачев сжался – он понял, что доверительная часть беседы закончена.

– Ты что, сукин сын, – заорал я, – глумиться надо мной приехал? Ты еще не понял, куда попал?

– Я, это… – Мужичонка, ища защиты, повернулся к начальнику Машиностроительного ОУР, но тот сидел, потупив взгляд, всем своим видом показывая: «Я в ваши дела вмешиваться не буду. Андрей Николаевич – большой начальник, я поперек его воли не пойду».

– Я же не против рассказать, – запричитал Грачев. – Про че говорить-то? С самого утра начинать?

– С самого утра? – делано удивился я. – А что ты делал утром? Блевал с перепою, отрыгивал вчерашней бормотухой? Ты думаешь, мне это интересно? Грачев, я вижу, что по-хорошему ты не понимаешь. Придется поговорить по-другому.

Я поднял телефонную трубку, стал набирать номер телефонного аппарата, с которого звонил.

– Андрей Николаевич, – примирительным тоном обратился ко мне Сергиец, – не надо никуда звонить. Грач – нормальный мужик. Он все расскажет.

– Все, все расскажу! – с готовностью поддержал его задержанный. – Я тут немного смутился, не знал, с чего начинать. А так-то че, так-то я всегда – за.

Я вернул телефонную трубку на место.

– Рассказывай все про адвоката, а там посмотрим.

Сергиец за спиной Грачева показал мне кулак. Это означало: «Ты чего мой авторитет подрываешь? Я должен быть «злым полицейским», а ты меня в добряки записал».

– Адвоката этого зовут Юрий Эдуардович, – начал Грачев. – Фамилия Машковцов. Про это, про кражу, вы знаете? Короче, ну, так получилось, что взял я сумочку у одной гражданки и попался. Следствие, арест. Приходит адвокат на предъявление обвинения и говорит: «Я пришел по вызову следователя, буду тебя защищать. У тебя есть родственники, которые со мной соглашение заключат?» Это значит, он пришел как бесплатный адвокат, а без денег че, без денег ему работать в лом. Я говорю Машковцову, что у меня ни родни, ни денег нет. Он поморщился, прочитал обвинение и говорит: «Давай подписывать». Я стал возражать. Объясняю, что в сумочке у гражданки не было губной помады за пять рублей тридцать копеек. Я говорю ему: «Она врет! Она меня оговаривает». Он тихо так, по-змеиному, прошипел: «Подписывай! Полностью признаешь вину, на суде меньше дадут». Я следователю говорю: «Там не было помады!» Следак в ответ: «Да мне по фигу! Сумочку у тебя нашли, значит, ты – вор. Преступление доказано, а была там помада или нет, это никого не волнует». Я еще закурю?

– Кури, – разрешил я.

– Потом ознакомление с делом. Машковцов зашел и следователю говорит: «Дай я подпишу ознакомление и пойду, у меня на сегодня дел полно». Реально вам говорю: зашел, не читая дело, подписал и вышел. Три минуты побыл в комнате для допросов, дал мне две сигаретки и ушел.

– Так он же у тебя был бесплатным адвокатом, – усмехнулся я. – Ты что, хотел, чтобы он за тебя рубаху на груди рвал?

– Не! – скривился Грачев. – Оно так-то понятно, что бесплатный, но мог бы он посидеть, дело почитать. Может, там следователь какие-то ошибки допустил? А так че, так каждый может – забежал, расписался и убежал. Не по-людски это.

– Как он выглядел? Опиши Машковцова, – велел я.

– Роста он невысокого, примерно сто шестьдесят пять сантиметров. Полноватый, мордастый. Густые усы, кончиками вниз. Очки в толстой оправе. Прическа обычная, челка набок. Все вроде… Да, еще один момент! Он ходит как-то странно, с ноги на ногу переваливается. Я когда в армии служил, у нас в роте был парень по фамилии Тельканов. Нерусский – мордвин или чуваш. Так вот он бегал и никогда не уставал. Он так же, как адвокат, косолапил, с боку на бок переваливался.

– Ты какого-то человека-утку нам описываешь, – с недоверием сказал я.

– При чем здесь утка? Он немного так переваливается, но это заметно. Я не знаю, как вам объяснить… Знаете, блатной танец «Мы повстречались в подворотне»? Там надо идти вперед, а самому плечами вверх-вниз, бедрами влево-вправо. Вот если сильно не кривляться и на плечи внимания не обращать, то снизу получится походка, как у Машковцова.

– Понял я, как он ходит, – сказал Сергиец. – Зыбина помнишь? Он к концу дня так же косолапил.

Грачев выудил из пачки очередную сигаретку, закурил. Я кивком головы велел ему продолжать.

– Потом суд. Он зашел ко мне в клетку и говорит: «Вину признавай полностью, про помаду молчи». А мне че, мне терять нечего, я в суде спрашиваю потерпевшую: «Откуда у вас в сумочке помада взялась, если ее там не было?» Короче, начали спорить. Естественно, судья потерпевшей поверил и дал мне год зоны. Я говорю адвокату: «Давай кассацию писать. Приговор несправедливый. Помады в сумочке не было». Он мне отвечает: «Тебе надо, ты и пиши. Я свое отработал». Три раза пришел, на суде два слова сказал – и все!

– Что ты про общак можешь нам рассказать? – спросил я.

– А че общак? Общак по зоне. Я не вор и не авторитет, чтобы на воле про общак говорить. А по зоне дело было так. С воли поступал грев: папиросы, табак, чай, конфеты, сало. Но все шло через авторитетов, через терки между ворами и лагерной администрацией. Короче, мне с этого общака один раз пачка папирос досталась и раз табака рассыпного дали грамм триста. Все. На этом весь грев. Нет, вру. Еще раз досталась нам пачка чая на четверых. Высыпали мы эту пачку в железную кружку, заварили чифир. Че получается? В кружке по восемь глотков на брата. Вот и весь общак. За год зоны – восемь глотков чифира. А рядом, в конце отряда, там воры гужуют. У них чифир каждый день да через день. Им грев достойный идет, они вторяки не заваривают. Это мы чифирнули и еще раз заварили, а у них не так. Одна заварка – и все, нифеля[3 - Спитый чай.] шестеркам скидывают. И чай-то, чай! Грузинский. Его по воле только нищие пьют, а в зоне – там да, там и грузинскому чаю рад будешь. Воры, значит, хороший чай пьют, индийский, со слоном. А мы так любому рады… Еще раз дело было: пришел вечером в отряд Голубь, авторитет. С собой у него полбутылки водки, а сам он пьяный, еле на ногах стоит. Вызвал меня к себе и говорит: «Ты, Грач, как и я, крылья за спиной имеешь. Иди к Воробью, он тоже из нашей шайки. С ним распейте пузырь за племя наше птичье». Я нашел Воробья и с ним остатки бутылки приговорил. Это как, за грев из общака считается? Голубь и так мог водки достать. Его с воли сам Муха-цокотуха поддерживал. Голубь всегда при деньгах был. Он как-то раз жене начальника отряда на день рождения настоящие французские духи подарил. Говорит: «Передайте Елене Семеновне от нас, с наилучшими пожеланиями». Отрядный улыбается. А чего не лыбиться? В магазине такие духи не продают.

– Негусто тебе с общака досталось, – согласился я. – Теперь давай про вчерашний день. Конкретно, про адвоката.

– Они подъехали на вишневой «пятерке». Два фраера зашли в подъезд, а адвокат остался в машине. Я думал подойти, закурить спросить, сделал два шага, присмотрелся: ба! Да это Юрий Эдуардович собственной персоной. Не, думаю, не пойду. Разговор не получится. Я на него обиду имею. Шутка ли сказать, за какую-то помаду год зоны огреб? Думаю, без курева обойдусь, а то ведь как получится: я попрошу закурить, там суд вспомню, начну ему за кассацию предъявлять, а тут эти двое вернутся и мне шейной мази выпишут. Я отвернулся, стал мужиков с магазина ждать. Слышу, машина завелась и уехала. Все вроде бы. Стрельбы я не слышал, парней этих, что были с Машковцовым, не рассмотрел.

– Слава, – обратился я к коллеге, – он с какого расстояния адвоката видел? С той лавочки, возле которой мы у дома Шахини разговаривали?

Сергиец встал, взял у меня со стола лист бумаги, набросал план двора Желомкиной.

– Грач, покажи точно, ты где сидел, вот здесь или у детского грибочка?

– Две лавочки и столик. Че я буду у песочницы сидеть? Там шпана все окурками закидала. У столика мы были. Культурное место. Никому не мешали.

– Ты уверен, что за рулем был адвокат? – еще раз обратился я к Грачеву.

– Да он это был! Я метров на десять к машине подошел. Присмотрелся: он! Усы его, очки. Куртка его!

– Какая куртка? Ты почему про куртку молчал? – строго спросил Сергиец.

– Запамятовал.

– Опиши нам эту куртку.

– Японская куртка с подкладкой из искусственного меха. У меня же уголовное дело по осени было, так Машковцов в этой куртке в следственный изолятор приходил. Такая же точно куртка была у одного моего знакомого. Ну, как знакомого, мы с ним в одном подъезде жили, здоровались иногда. Темно-синяя куртка с капюшоном, японская. В холодную погоду в такой куртке самое то ходить. Зимой, конечно, рыбий мех не поможет, а вот осенью или как сейчас холод стоит – самое то.

Я сходил в соседний кабинет, взял куртку у оперуполномоченного Симонова, вернулся к себе.

– Такая куртка у него была? – спросил я у Грачева.

– Точно такая же, только темно-синего цвета. Мех изнутри белый. Капюшон. Вместо пуговиц – заклепки. Два накладных кармана сбоку.

– Ты хочешь сказать, что адвокат в одной куртке пять лет ходит?

– А че не ходить-то? – стал упорствовать Грачев. – Куртка добротная, японская. Ей сто лет сносу не будет. А потом, он же по тюрьмам в ней ходит, по изоляторам. Короче, эта куртка у него как рабочая одежда. Я в зоне в фуфайке ходил, а он – в куртке заграничной. Каждому – свое!

– Скажи, Грач, а что, адвокат за прошедшие пять лет нисколько не изменился? Ты только глянул в машину и сразу его узнал?

– А че ему меняться, он че, мальчик, что ли? Какой был, такой и остался. Ему лет пятьдесят, куда ему меняться?