Женский портрет

– В какой области?

– Да в какой угодно. Лишь бы это было настоящее дело. Придумайте что-нибудь новое, возьмитесь за какую-нибудь большую работу.

– И ее так легко найти? – спросил Ральф.

– Конечно, если принять это близко к сердцу.

– Ах к сердцу, – сказал Ральф. – Значит, все зависит от моего сердца…

– А что, сердца у вас тоже нет?

– Было. Еще несколько дней назад. Но с тех пор его у меня похитили.

– В вас нет ни капли серьезности, – сказала мисс Стэкпол, – вот в чем ваша беда.

При всем том несколькими днями позже она снова позволила ему завладеть своим вниманием и на этот раз попыталась: объяснить его загадочные выверты новой причиной.

– Я поняла, в чем ваша беда, мистер Тачит, – сказала она. – Вы считаете, что слишком хороши для брака.

– Я считал так, мисс Стэкпол, пока не встретил вас. – отвечал Ральф. – С тех пор я стал считать иначе.

– Фу, – фыркнула Генриетта.

– Я стал считать, что недостаточно хорош, – закончил Ральф.

– Женитьба сделает вас другим человеком. Не говоря уж о том, что жениться – ваша обязанность.

– Ах, – воскликнул молодой человек, – в жизни столько обязанностей! Неужели и жениться нужно по обязанности?

– Конечно. Вы этого не знали? Все люди должны вступать в брак.

Ральф помолчал – неужели он обманулся? Некоторыми своими чертами мисс Стэкпол как раз начинала ему нравиться. Если она не была очаровательной женщиной, то по крайней мере «высокой пробы». Ей не хватало своеобразия, зато, как сказала Изабелла, ей нельзя было отказать в смелости. Она входила в клетки и, как заправский укротитель львов, взмахивала хлыстом. Она казалась ему неспособной на пошлые ухищрения, меж тем в этих последних ее словах прозвучала фальшивая нота. Когда незамужняя женщина принимается убеждать холостого мужчину в необходимости брака, сам собой напрашивается вывод, что побуждают ее к этому отнюдь не альтруистические мотивы.

– По этому поводу многое можно сказать, – ответил Ральф уклончиво.

– Можно, но суть останется та же. Должна сказать, ваше блестящее одиночество отдает чванством – вы, видимо, считаете, что ни одна женщина вам не пара. Думаете, вы лучше всех на свете? В Америке все женятся.

– Предположим, жениться – моя обязанность, – сказал Ральф. – Но в таком случае ваша, по аналогии, выйти замуж?

Зрачки мисс Стэкпол, не дрогнув, отразили солнце.

– Лелеете надежду найти в моих рассуждениях брешь? Разумеется, я так же, как все, вправе вступить в брак.

– Вот видите, – сказал Ральф. – И меня не возмущает, что вы незамужем. Напротив, радует.

– Да будьте же вы хоть сколько-нибудь серьезны. Нет, вы никогда не станете серьезны.

– Что вы! Неужели в тот день, когда я скажу вам, что хочу расстаться с одиночеством, вы не поверите в серьезность моих намерений?

Мисс Стэкпол посмотрела на него с таким видом, словно собиралась дать ответ, который на матримониальном языке именуется благосклонным. Но вдруг, к величайшему удивлению Ральфа, лицо ее выразило тревогу и даже негодование.

– Даже тогда, – бросила она. Повернулась и вышла.

– Увы, я не воспылал нежной страстью к вашей подруге, – сказал Ральф в тот же вечер Изабелле, – хотя мы с ней все утро толковали на эту тему.

– И вы сказали ей нечто весьма неучтивое.

Ральф пристально посмотрел на кузину.

– Она на меня жаловалась?

– Она сказала, что, по ее мнению, есть что-то очень уничижительное в тоне, каким европейцы разговаривают с женщинами.

– А я в ее представлении европеец?

– Да, и худший из худших. Она добавила, вы сказали ей нечто такое, чего ни один американец никогда не позволил бы себе сказать, и даже не повторила, что именно.

Ральф отвел душу взрывом веселого смеха.

– Она – редкостный набор свойств, ваша Генриетта. Неужели она думает, что я волочусь за ней?

– Нет, хотя в этом бывают повинны и американцы. Но она явно думает, что вы переиначили ее слова, истолковали их в дурную сторону.

– Просто я подумал, что она делает мне предложение и принял его. Разве это дурно?

– Дурно по отношению ко мне, – улыбнулась Изабелла. – Я вовсе не хочу, чтобы вы женились.

– Ах, дорогая кузина, как угодить вам обеим? – сказал Ральф. – Мисс Стэкпол заявляет мне, что жениться – мой первейший долг, а ее прямой долг – проследить, чтобы я не уклонялся от его выполнения.

– В ней очень сильно сознание долга, – сказала Изабелла серьезно. – Да, очень сильно, и все, что она говорит, подсказано им. За это я ее и люблю. Она считает недостойным вас – тратить такое богатство на себя одного. Больше она ничего не хотела сказать. Если же вам показалось, будто она пытается… завлечь вас, то вы ошиблись.

– Вы правы, я перемудрил, но мне и в самом деле показалось, будто она пытается завлечь меня. Простите – это все мое испорченное воображение.

– Вы страшно самонадеянны. Генриетта не имела на вас никаких видов, и ей в голову не могло прийти, что вы способны ее в этом заподозрить.

– Н-да, с такими женщинами, как она, надо быть тише воды, ниже травы, – смиренно сказал Ральф. – Поразительная особа. Она невероятно обидчива – особенно если учесть, что другие, по ее мнению, обижаться не должны. Она входит в чужие двери, не постучав.

– Да, – согласилась Изабелла, – она не хочет признавать дверные молоточки. Или, скорее всего, считает их излишней роскошью. Она считает, двери должны быть распахнуты настежь. Но я все равно люблю ее.

– А я все равно считаю крайне бесцеремонной, – откликнулся Ральф, естественно несколько смущенный тем, что дважды уже ошибся относительно мисс Стэкпол.

– Знаете, – улыбнулась Изабелла, – боюсь, она оттого мне так и нравится, что в ней есть что-то плебейское.

– Она была бы польщена, услышав ваши слова!

– Ну, ей я выразила бы это иначе. Я сказала бы – оттого, что в ней много от «народа».

– Народ? Что вы знаете о народе? Что она о нем знает, если уж на то пошло?