Лейденская красавица

Не отвечая, монах откинул назад капюшон плаща, и показалось грубое, злое, красное лицо с воспаленными от невоздержания глазами.

– Извольте, сеньор Рамиро, или как вас там теперь именуют, хотя, собственно говоря, стоили бы вы проклятия за то, что заставляете священное лицо ехать ради какого-то вашего дьявольского замысла по такой погоде, когда разве только собаке впору быть на дворе. Будет наводнение, вода уже вышла из берегов канала и все более прибывает от тающего снега. Говорю вам, будет такой потоп, какого мы не видали много лет.

– Тем больше причин, святой отец, поскорее окончить наше небольшое дельце, но, вероятно, вы пожелаете прежде выпить глоток чего-нибудь?

Отец Фома кивнул головой, и Рамиро, налив водки в кружечку, подал ему. Монах одним глотком осушил кружечку.

– Еще! – сказал он. – Не бойтесь. Все в свое время. Вот, прекрасно. Ну, в чем дело?

Рамиро отвел его в сторону, и они несколько минут разговаривали наедине.

– Отлично, – заявил наконец монах, – рискну исполнить ваше желание; в настоящее время на такие вещи смотрят довольно легко, когда дело касается еретиков. Но прежде деньги на стол: я не принимаю ни бумаг, ни обещаний.

– Ах вы, духовные отцы, – со слабой усмешкой проговорил Рамиро, – сколькому нам, светским, приходится учиться у вас и в духовных, и в житейских вещах.

Со вздохом он вынул кошель и отсчитал требуемую сумму, затем прибавил: – С вашего позволения, мы прежде просмотрим бумаги. Они при вас?

– Вот они, – отвечал монах, вынимая несколько документов из кармана. – Но ведь они еще не обвенчаны, знаете, ведь прежде чем церемония совершится, мало ли что может произойти.

– Совершенно верно. Мало ли что может случиться или прежде, или после, но мне кажется, в данном случае вы можете засвидетельствовать акт прежде совершения церемонии: вам может вдруг понадобится уехать, и таким образом вы избавитесь от лишней задержки. Потрудитесь написать свидетельство.

Отец Фома колебался, между тем как Рамиро тихонько побрякивал золотыми и проговорил:

– Ведь было бы досадно, отец, если бы вы совершили такое трудное путешествие задаром.

– Что вы еще задумали? – проворчал монах. – Ну, в конце концов, все это одна формальность. Назовите мне имена.

Рамиро назвал имена, и отец Фома записал их, прибавив несколько слов и свою подпись.

– Готово: для всех, кроме одного папы, достаточно.

– Простая формальность, – сказал Рамиро, – конечно, но свет придает такое значение этой формальности, и поэтому, я думаю, надо будет, чтобы эту бумажку нам подписали свидетели – не я, так как я здесь заинтересованное лицо, а кто-нибудь посторонний.

Позвав Симона и служанку, Рамиро приказал им подписаться под документом.

– Бумага подписана вперед, и деньги вперед, – продолжал он, вручая деньги монаху, – а теперь еще стаканчик за здоровье жениха и невесты, тоже вперед. Вы ведь тоже не откажетесь, уважаемый Симон и любезная Абигайль… Ночь такая холодная!

– А водка крепкая, – заплетающимся языком проговорил монах, испытывая действие третьего приема чистого спирта. – Однако к делу! Мне надо выбраться отсюда еще до наводнения.

– Совершенно верно. Будьте добры, господа, пригласите моего сына и ювфроу. Лучше прежде ювфроу, вы все трое можете быть ее провожатыми. Невесте иногда вдруг случается заупрямиться – понимаете? О сеньоре Адриане не беспокойтесь. Я хочу дать ему кое-какие советы и поэтому сам схожу за ним.

Минуту спустя отец и сын стояли лицом к лицу. Адриан потрясал кулаком и неистово бранил холодного, невозмутимого Рамиро.

– Дурак ты, – сказал Рамиро, когда Адриан замолчал. – И подумаешь, что такой осел, годный только, чтобы его колотили да заставляли носить чужие тяжести, способный только оглашать воздух своим ослиным криком и брыкаться на воздух, мог родиться от меня! Не делай, пожалуйста, таких рож – ты в моих руках, как ты там ни ненавидишь меня. Ты телом и духом мой раб – больше ничего. Ты потерял единственный шанс, который имел, когда захватил меня в Лейдене. Теперь ты уже не смеешь обнажить оружия против меня, любезнейший Адриан, боясь за свою душу, а если б и посмел, то я приколол бы тебя. Ну, идешь?

– Нет, – отвечал Адриан.

– Подумай минуту. Если ты не женишься на ней, не пройдет и получаса, как я стану ее мужем, и тогда… – Он нагнулся к Адриану и шепотом докончил фразу.

– Дьявол! – проговорил Адриан и пошел к двери.

– Что? Передумал? Флюгер! Это преимущество всех утонченных натур… Но ты ведь без колета, и позволь посоветовать тебе пригладить волосы. Хорошо. Ну, идем. Ступай ты вперед – так будет лучше.

Когда они сошли в комнату нижнего этажа, невеста была уже там, ее с двух сторон поддерживала Черная Мег и другая женщина. Эльза была бледна, как смерть, и вся дрожала, но, несмотря на то, смело смотрела в глаза присутствовавшим.

– Итак, приступим, – бормотал полупьяный монах. – Мы имеем согласие обеих сторон.

– Я не согласна! – закричала Эльза. – Меня завезли сюда силой. Призываю всех в свидетели, что все, что происходит здесь, делается против моей воли. Призываю Бога на помощь!

Священник обратился к Рамиро:

– Как же обвенчать их ввиду такого заявления? Если б она молчала, это еще было бы возможно.

– Я уже подумал о подобном затруднении, – отвечал Рамиро и сделал знак Симону и Черной Мег, которые, пройдя сзади, завязали платком рот Эльзе так, что она не могла уже говорить и только в состоянии была дышать через нос.

Она попробовала было сопротивляться, но затем смирилась и обратила умоляющий взор на Адриана, который выступил вперед и собирался что-то сказать.

– Ты помнишь, между чем должен выбирать? – спросил его отец тихо, и он отступил.

– Мне кажется, что мы можем считать ответ жениха или по крайней мере его молчание за согласие, – сказал монах.

– Можете, – ответил Рамиро.

После этого началось венчание. Эльзу потащили к столу. Три раз она бросалась на землю, и три раза поднимали ее, но, наконец, утомленные тяжестью ее тела, ей не препятствовали оставаться на коленях. Она так и осталась в этой позе, как осужденная, молящаяся на эшафоте. Это была сцена грубого насилия, каждая подробность которой запечатлелась в памяти Адриана. Круглая комната с каменными стенами, наполовину освещенная лампой и огнем массивного дубового очага, наполовину остававшаяся в темноте; невеста, скорее похожая на покойницу, с повязкой на бледном, измученном лице, краснолицый монах, бормочущий отвислыми губами молитвы, читая их по книге и стоя чуть не спиной к невесте, чтобы не видать ее борьбы и позы; две ужасные старухи; плосколицый Симон, ухмыляющийся около очага, и, наконец, Рамиро, следящий циничным, насмешливым, торжествующим, но вместе с тем несколько тревожным взглядом своего единственного глаза за ним, Адрианом, – такова была картина. Кроме того, еще одно обстоятельство обратило на себя внимание Адриана и еще сильнее встревожило его – звук, который, как он думал в эту минуту, был слышен ему одному, отдаваясь в его голове, – тихое, протяжное завывание, похожее на завывание ветра, мало-помалу перешедшее в рев.

Церемония окончилась. Монаху удалось надеть кольцо на палец Эльзы, и до тех пор, пока брак не был расторгнут законным судом, она должна была считаться женой Адриана. Платок сняли, руки отпустили, физически она стала свободна, но, как она сама сознавала, в эти дни и на той земле, где господствовало насилие, она была скована более крепкой цепью, чем та, какую мог сковать из стали самый искусный мастер.

– Поздравляю, сеньора, – обратился к ней отец Фома. – Вам было нехорошо во время церемонии, но таинство…

– Перестань насмехаться, богохульник! – крикнула на него Эльза. – Да поразит Божья месть прежде всего тебя!

Сдернув кольцо с пальца, она бросила его на дубовый стол, по которому оно покатилось; после того, отвернувшись с жестом отчаяния, она бросилась к себе в комнату.

Красное лицо отца Фомы побледнело, и желтые зубы застучали.

– Проклятие девушки, да еще в час ее венчания, не пройдет даром! – пробормотал он, крестясь. – Несчастье неминуемо, а может быть, и смерть… да, смерть, клянусь св. Фомой. И это ты заставил меня сделать такое дело, ты, галерник, каторжник!

– Я предупреждал вас, отец, еще в Гааге, – отвечал Рамиро, – рано или поздно такие вещи, – он указал на бутыль с водкой – действуют на нервы. Хлеб и вода в продолжение сорока дней – вот, что я советую, отец Фома…

Он не успел докончить своих слов, как дверь с шумом отворилась и в комнату вбежали с выражением ужаса на лицах оба лодочника.

– Скорей, скорей! – кричали они.

– Что случилось? – завопил монах.

– Большой канал вышел из берегов. Слышите? Вода идет сюда; мельницу снесет.

Праведный Боже, это было верно! В открытую дверь доносился рев воды – тот самый шум, который Адриан слышал перед тем, и сквозь мрак виднелись пенистые гребни огромных водяных масс, стремившихся через все увеличивающуюся промоину в плотине канала на затопленную уже низменную равнину.