Чудовище

– Вэллосы, верно, побоялись вернуться в свой город на острове?

– Да; и неудивительно. Чад из горы убил множество из них и обратил их в камни. Да, Макумазан, по сей день сидят они там, обращенные в камни, и с ними их собаки и скот.

Тут я громко рассмеялся, и даже Ханс усмехнулся.

– Я заметил, Макумазан, – сказал Зикали, – что сначала всегда ты смеешься надо мной, но последним смеюсь я. Говорю тебе, они там сидят, обращенные в камни, а если это ложь – ты не платишь мне за волов, сколько бы ты не принес оттуда алмазов.

Я вспомнил судьбу Помпеи и перестал смеяться. В этом не было ничего невозможного.

– Гора уснула, но они больше не вернулись на пепелище, ибо была у них и другая сильнейшая причина. На остров явились гости.

– Гости? Кто же? Каменные люди?

– Нет, те спят достаточно крепко. Явился убитый царь, обернувшийся гигантской обезьяной – Хоу-Хоу.

Я знал, что туземцы верят в оборотней. Не было ничего странного, если вэллосы вообразили, будто над их страной тяготеет проклятие легендарного тирана, обернувшегося чудовищем.

Но в само чудовище я не верил, допуская мысль, что на остров пробралась какая-нибудь крупная обезьяна, хотя бы горилла.

– А что делает дух? – недоверчиво спросил я карлика. – Швыряет в народ орехами и камнями?

– Нет, Макумазан. По временам он навещает материк, перебираясь через озеро, одни говорят – на стволе, другие – вплавь, а кто говорит – той дорогой, что доступна только духам. На берегу всем встречным он сворачивает голову. – (Тут я вспомнил картину в пещере). – Женщин, если они стары и некрасивы, постигает та же участь; если же они молоды и хороши собой, то он утаскивает их к себе. Остров полон подобных пленниц, возделывающих сад Хоу-Хоу. Говорят даже, у них есть дети, которые переплывают озеро и селятся в лесу – страшные волосатые существа, полуобезьяны-полулюди. Они умеют добывать огонь и владеют оружием: палкой и луком со стрелами. Это дикое племя зовется Хоу-хойа. Они живут в лесах, и между ними и племенем Вэллу идет постоянная война.

– И это все? – спросил я.

– Нет, не все. В определенное время года вэллосы должны выбрать прекраснейшую и знатнейшую девушку и в ночь полнолуния привязать ее к некоей скале на берегу острова. Потом они должны уплыть, оставив ее одну, а на рассвете вернуться.

– А что дальше?

– Одно из двух, Макумазан: если девушка не показывается, значит жертва принята, и вэллосы ликуют. Хоу-Хоу со своими жрецами на этот год оставляет их в покое, и посевы их процветают. Или же жертва отвергнута, и девушку находят растерзанной на куски. Тогда вэллосы плачут и стенают – но не по ней: Хоу-Хоу и слуги будут их преследовать весь год, похищая других женщин и насылая на народ болезни и голод. Поэтому Жертва Девы у них – великое торжество.

– Веселая религия, Зикали! Скажи, она нравится этим вэллосам?

– А разве какая-нибудь религия нравится хоть одному человеку, Макумазан? Разве слезы, нужда, мор, грабеж и смерть нравятся тем, кто рожден на земле? Я слышал, например, что и вы, белые, терпите то же самое, у вас есть ваш собственный Хоу-Хоу, или дьявол, отвергающий жертвы и мстящий вам. Нравится он вам или нет – а вы ему в угоду устраиваете войны и льете кровь, чините беззакония, утверждая таким образом его владычество над землей. Мы поступаем так же, как и вы. Но если вы и все мы за вами восстали бы против дьявола, власть его была бы низвергнута и он был бы убит. А мы продолжаем приносить ему в жертву наших чистых девушек – так чем же мы лучше почитателей Хоу-Хоу, которые делают то же самое, спасая свою жизнь?

Отдавая должное этому возражению, я смиренно ответил:

– Я совсем не считаю, что мы лучше их. – И чтобы перевести разговор на более конкретную тему, прибавил: – А как же алмазы?

– Алмазы? Ага! Алмазы, которые кстати сказать, я считаю одним из предметов вашего жертвоприношения своему Хоу-Хоу. Прекрасно, у Вэллу очень много алмазов. Но этот народ не занимается торговлей и потому не знает им цены. Женщины употребляют их для украшений, вплетают их в волосы и вмазывают их в глиняную утварь, составляя красивые узоры. Кажется, эти камни, и еще другие, красные, наносятся рекой. Дети собирают их в прибрежном песке. Постой, я тебе сейчас покажу их – много лет тому назад мой посланец принес мне их пару горстей, – и Зикали хлопнул в ладоши.

Тотчас, как и прежде, появился слуга и по приказанию карлика принес потертый мешочек из сморщенной кожи, очевидно от старой перчатки. Зикали развязал его и подал мне.

В нем действительно были алмазы, некрупные, но, судя по цвету, самой чистой воды. Попадались среди них и другие камни, должно быть рубины. На глаз я оценил их стоимость в двести – триста фунтов. Рассмотрев камни, я предложил их обратно Зикали, но он замахал рукой и сказал:

– Оставь их себе, Макумазан, – мне они не нужны. А когда ты будешь в стране Хоу-Хоу – сравни их с туземными и ты убедишься, что я не солгал.

– Когда я буду в стране Хоу-Хоу?! – с негодованием переспросил я. – Где же эта страна и как мне ее достичь?

– Это я скажу тебе завтра, Макумазан, не сегодня, ибо, прежде чем тратить впустую время и слова, я должен предварительно выяснить две вещи: во-первых, согласен ли ты туда отправиться и, во-вторых, примут ли тебя вэллосы?

– Когда я получу ответ на второй вопрос, мы поговорим о первом, Зикали. Но что ты дурачишь меня, Зикали? Эти вэллосы, как я понимаю, живут далеко. Как же ты к утру получишь ответ?

– Есть пути, есть пути, – ответил он как бы во сне. Его тяжелая голова опустилась на грудь, и он погрузился в дремоту.

Я смотрел на него, пока это занятие не надоело мне, и тогда, оглянувшись вокруг, заметил, что уже совсем стемнело.

В это время мне послышался в воздухе писк, резкий, тонкий писк, какой производят крысы.

– Смотри, баас, – прошептал Ханс испуганным голосом, – летят его духи, – и он указал наверх.

Высоко над моей головой, точно спускаясь с неба, парили какие-то твари. Их было три. Они спускались кругами, очень быстро, и вскоре я разглядел, что это были летучие мыши – огромные зловещие мыши. Они уже кружились над нами так низко, что дважды задели крылом мое лицо. Дрожь отвращения охватывала меня при этих прикосновениях. Они пронзительно пищали над самым моим ухом. Я стиснул зубы.