Рыцарь пустыни, или Путь духа

– Попорчены временем! Пожалуй, ты права, – ответил он. – Одной из них четыре, а второй три тысячи лет, но та, что поновее – нет, не та, где бок о бок сидят муж и жена, а другая – более ценная. Она из Тель-эль-Амарны – как тебе, надеюсь известно, этот город построил фараон-вероотступник Эхнатон – и была установлена в гробнице одной из принцесс. Посмотри на ее портрет на верху плиты, над которым изображен шар солнца. Его лучи оканчиваются руками, которые протянуты над ней в жесте благословения. Если хочешь, я для тебя переведу надпись.

В этот момент раздался зловещий треск, а затем незаметно вошедшая в комнату Эдит, мягко произнесла:

– На вашем месте, Руперт, я бы поставила ее сначала на пол. Потому что… Ой! Я так и знала!

Не успела она договорить, как несчастная верхняя полка книжного шкафа треснула и сломалась, и погребальная стела с грохотом рухнула на пол.

Объятый ужасом, Руперт подскочил к ней и, словно игрушку, поднял в своих сильных руках.

– Слава богу! – воскликнул он. – Она цела!

– Верно, – заметила Эдит, – в отличие от книжного шкафа.

Руперт взялся искать для своего сокровища новое место; на сей раз он внял материнскому совету и поставил стелу на пол. Впрочем, еще оставался Осирис, по-настоящему прекрасная бронзовая фигура примерно в два с половиной фута в высоту, для которой нигде не находилось места.

– Я знаю, – заявил Руперт и, взвалив древнего бога на плечо, зашагал вниз, на первый этаж.

– Как вы думаете, кузина Мэри, – спросила Эдит, проводив взглядом его самого и памятник далекого прошлого, – Руперта можно будет уговорить переместить эти два ужасных могильных камня куда-то еще?

Миссис Уллершоу покачала головой.

– Нет, даже не заводите такой разговор, дорогая. Руперт давно мечтал привезти их домой. По его словам, он долгие годы представлял себе, как прекрасно они будут смотреться в этой комнате. В любом случае, если он их и переместит, то только в столовую.

– В таком случае, пусть уж лучше остаются здесь, – решительно заявила Эдит. – Лично мне не хотелось бы ужинать, глядя на могильные плиты. Надеюсь, он не привез также и мумию.

– Похоже, он хотел ее привезти, но, насколько мне известно, был вынужден оставить, потому что ее отказались грузить на корабль, пока он не заплатит за нее, как он выразился, по «тарифу покойника».

– Всегда найдется нечто такое, за что мы должны быть благодарны, – заметила Эдит, снимая с голову шляпку.

Увы, спустившись вниз к ленчу, она обнаружила огромного бронзового Осириса на серванте в окружении тарелок и блюд. Ее чувство благодарности мгновенно поубавилось, но поскольку Руперт был в полном восторге, воздержалась от комментариев.

Пока они ели, Руперту принесли записку. При виде хорошо знакомого почерка, он тотчас нахмурил и без того изборожденный морщинами лоб.

– От кого она, дорогой? – поинтересовалась миссис Уллершоу, когда он прочел текст.

– От лорда Дэвена, – резко ответил Руперт. – Он хочет, чтобы Эдит и я отужинали с ним сегодня вечером. Он якобы даже пригласил заместителя военного министра, лорда Саутвика, чтобы тот познакомился со мной. Разумеется, я никуда не пойду, ибо мне тогда придется оставить тебя одну в первый же вечер после моего возвращения! Я напишу ему и так и скажу.

– Дай, я сначала взгляну на записку. Эдит, дорогая, прочти мне ее, я забыла надеть очки.

И Эдит прочла:

«Дорогой Руперт, с возвращением домой и, мой дорогой друг, прими сотню поздравлений! Ты отслужил достойно. Я со всех сторон только и слышу похвальные отзывы в твой адрес и потому несказанно горд за тебя. Но я хочу сказать тебе это лично. Приезжайте с Эдит ко мне на ужин в восемь часов. Я только что встретил в клубе Саутвика, заместителя военного министра. Ему хотелось бы побеседовать с тобой в приватной обстановке, прежде чем ты доложишь о своем прибытии официально. Он даже перенес какую-то другую встречу, чтобы познакомиться с тобой. Я взял на себя смелость сказать ему, что он может спокойно это сделать, так как был уверен, что у тебя пока нет никаких других планов. Твой любящий кузен

    Дэвен».

– По-моему, ты непременно должен туда поехать, – сказала мать.

– Но у меня нет ни малейшего желания, – энергично возразил Руперт. – Ненавижу все эти званые обеды и ужины.

– Дорогой, рано или поздно тебе все равно придется это сделать. Так почему бы не сейчас? К тому же Эдит наверняка расстроится.

– Еще как! – поддакнула та. – Хотелось бы познакомиться с лордом Саутвиком. Говорят, это самый большой зануда во всем Лондоне. В своем роде, он тоже достопримечательность.

И Руперт уступил. Передав лакею свое устное согласие, остаток ленча он просидел такой же молчаливый, как и бронзовый Осирис на серванте.

Для такого человека, как Руперт, званый ужин был воистину тяжким испытанием. Время было бессильно смягчить яркое воспоминание об ужасе прошлого, о котором он до сих пор ежедневно скорбел в самом искреннем раскаянии. С дрожью в сердце он вспомнил его последнюю кошмарную главу. Его не оставляло ощущение, будто книга с некой новой трагедией, в которой ему уготована роль, вот-вот раскроется в роковом обществе лорда Дэвена. Больше всего на свете ему хотелось вновь оказаться в обществе Бахиты или даже шейха Пресных Колодцев, в Судане, или другом пустынном месте, главное, чтобы оно было как можно дальше от Мейфэра. Он даже пожалел о том, что вернулся домой, но как он мог отказать мольбам матери? Увы, избежать встречи с лордом невозможно, значит, придется терпеть, и Руперт, стиснув зубы, приготовился пережить неизбежное.

«Боже мой, что за человек! – подумала про себя Эдит, глядя на его суровое лицо, когда в тот вечер он помогал ей сесть в кэб. – Можно подумать, он едет не на званый ужин, а на казнь».

Дверь – Руперт даже поблагодарил судьбу за то, что это была другая дверь – открылась, и от его благодарности мгновенно не осталось и следа, ибо за спиной у лакея стоял тот самый сухопарый, хмурый человек, что когда-то сообщил ему про смерть Клары. Он нисколько не изменился. Руперт узнал бы его с расстояния в сотню ярдов. Более того, подобострастная улыбка, которой дворецкий приветствовал его, выглядела так, будто увидев его, дворецкий тотчас же кое-что вспомнил. Что, если этот человек?… При этой мысли на спине Руперта выступил холодный пот.

Эдит куда-то испарилась, чтобы снять плащ, и он был вынужден ее ждать, одиноко стоя наедине с темным, улыбающимся демоном.

– Рад вас видеть живым и здоровым, полковник, – сказал тот, принимая его пальто.

– Как жаль, что не могу сказать в ответ то же самое, – машинально буркнул Руперт.

Дворецкий на минуту задумался, ибо загадочный смысл этих слов его озадачил, однако поняв их на свой лад, продолжал:

– А! Похоже, сэр, вы ощутили перемены… в этом доме, я имею в виду. – И он с опаской оглянулся по сторонам, сначала через плечо, а затем на напудренного лакея рядом с дверью. – Я уверен, сэр, что вы меня не выдадите, если я скажу, что мы все их чувствуем. Ее вторая милость, супруга лорда, сэр, совершенно не то, что первая, – сказал лакей и с искренним сожалением вздохнул, ибо большинство слуг в доме действительно любили бедную Клару: та всегда пыталась защитить их от господского гнева и была щедра. – Ее нынешняя милость, сэр, только и знает, что проповедует и наставляет, требует, чтобы мы читали религиозные книжки, – добавил он с особой горечью в голосе. – А ведь как мы любили ее первую милость! – он перешел почти на шепот. – Ничуть не меньше, чем вы, сэр.

В этот момент к великому облегчению Руперта – ибо голова его от этих жутких признаний уже шла кругом – двойные двери широко распахнулись, и в них шагнул прямой и тощий человек с моноклем, как понял Руперт, лорд Саутвик собственной персоной. Дворецкий, за дьявольской внешностью которого скрывалось прекрасное сердце и который был искренне рад видеть Руперта, пусть даже лишь по той причине, что того любила его покойная хозяйка, был вынужден тотчас шагнуть к нему и принять его пальто. Одновременно с этим вернулась Эдит, в черном с серебром платье, и, сверкая улыбкой, сказала:

– Итак, Руперт, я готова.

– Уверен, что и я тоже, – ответил он.

– О, только не надо меня упрекать, я ведь не слишком долго, – произнесла она и пристально посмотрела на его голову.

– С моими волосами что-то не так? – спросил он, внезапно вспомнив о них.

– Не знаю, пока вы не снимите шляпу, – мягко ответила она, а про себя задалась вопросом, как давно ее знаменитый кузен в последний раз был на званом ужине.

Руперт тотчас же сорвал с головы шляпу и сунул ее в руки одному из швейцаров. Тот нехотя ее принял, ибо принимать шляпы не входило в его обязанности. Затем, сопровождаемые другими лакеями, которые сменяли друг друга, мисс Бонниторн и полковник Уллершоу, наконец, услышали, как у входа в огромную гостиную чей-то трубный глас объявил об их прибытии.

В дальнем конце гостиной, опершись на каминную полку, ибо вечер был довольно зябкий и в очаге пылал огонь – стояли двое мужчин. На некотором расстоянии от них, с невозмутимым видом глядя прямо перед собой, на софе в стиле ампир сидела женщина приятной наружности, хотя и довольно дородная. Не отягощенная никакими украшениями, с косами, венком уложенными вокруг головы, она сидела, сложив руки на простом черном платье.

На какой-то миг Руперт узнал мужчин чисто автоматически; его внимание было приковано к великолепной каминной полке, которую он отлично помнил и рядом с которой ему примерещился призрак Клары, ибо та имела обыкновение стоять рядом с ней. Да-да, это была та самая каминная полка из ее будуара, которая по причине ее ценности была перевезена сюда из старого дома. Он никак не мог ошибиться, глядя на статуэтки, которые поддерживали полочку над ней. Его взор затуманился, однако тотчас прояснился, стоило ему увидеть, как к ним, протянув для рукопожатия руку, направляется лорд Дэвен, а подойдя ближе, с искренней симпатией кивнул Эдит.

«Тот же самый человек, – подумал Руперт, – только более седой, да и походка уже не такая твердая». Затем, перед лицом врага – ибо в его глазах лорд Дэвен оставался таковым – к терзаемому угрызениями совести Руперту вернулось мужество, и он решил сыграть свою роль как можно лучше.

Направляясь в их сторону, лорд Дэвен думал следующее: «Эдит, молодчина, отлично его описала – медведь, но праведный, правильный медведь, который на всю жизнь извлек для себя урок». Но вслух произнес, как будто от всей души, другое, хотя никакое притворное гостеприимство не могло полностью заглушить металлические нотки этого столь хорошо знакомого Руперту голоса:

– А, вот и ты, минута в минуту, как и положено солдату! Добро пожаловать, мой дорогой Руперт. Я искренне рад, что ты вернулся живым и здоровым, и не просто вернулся, а с грузом разного рода наград и почестей, – взяв в свою сухую руку крупную, загорелую ладонь Руперта, он энергично ее пожал и добавил: – Да ты стал великан во всех смыслах этого слова! Теперь тебя никакая лошадь не выдержит!

– Спасибо, – просто ответил Руперт, после чего, решив, что для него проще всего продолжить тему своей внешности, добавил: – Боюсь, что жизнь в Египте располагает к полноте. Слишком жарко, слишком мало движения. А как поживаете вы? – спросил он и тут же осекся, ибо к нему обратился другой голос, так же хорошо ему знакомый.

Обернувшись, он увидел своего кузена Дика. Несомненно, Руперт с первого взгляда заметил, – ибо наблюдательность была у него в крови, – что Дик настоящий красавец. И хотя темные, томные глаза его смотрели слегка устало, а лицо утратило свою былую свежесть, все же и оно, и вся его ладная фигура, были приятны взору, по крайней мере, взору женщин.