– Пещера! – внезапно сказал я. Да, это была пещера. Маленькое сверкающее дерево было последним, что я увидел перед тем, как я погрузился в сон. из которого я каким-то образом был перенесен сюда. Рядом с деревом лежал Де Калб.
Рядом – доктор Эссен. Металлическая плита с натянутыми проводами все еще находилась у нее на коленях, лицо ее было прикрыто локтем, а волосы – в пыли. В ее угловатом теле обнаружилась сейчас неожиданная грация и привлекательность. Она совершенно расслабилась во сне, который длился уже много – несколько тысяч? – лет.
Глаза мои задержались на мгновение на ее лице, затем я перевел взгляд на Мюррея, который лежал неподвижно, а затем я снова посмотрел на доктора Эссен, стараясь понять, чем же оно меня встревожило. Оно было… оно было…
Но еще одна фигура привлекла мое внимание, и я тут же забыл о загадке лица Эссен. Ее вытеснило из моей головы изумление, я внезапно узнал того, четвертого, что лежал на пыльном полу пещеры. Я смотрел на него, будучи не в силах произнести ни слова.
Ведь до того момента я мог предполагать, что мы все просыпаемся, медленно, мучительно, и я был первым, кто проснулся. Однако четвертым человеком, которого я увидел в пещере, был Джерри Кортленд! Я!
Я с трудом поднялся на ноги и обнаружил, что вполне могу управлять собой. Девушка с участием улыбнулась мне.
– Со мной все в порядке, – сказал я, – но я еще там.
Я помолчал.
– Остальные тоже проснутся? Де Калб… Доктор Эссен… Они…
Она колебалась.
– Проснулся только ты, – сказала она, наконец.
Я неуверенно подошел к стене и заглянул в пещеру. Но пещеры там не было.
Я понял это, когда подошел поближе к стене. Я увидел, что в стену вмонтирован экран – вроде телевизионного, только изображение в нем было очень четким, с ощущением глубины пространства.
И если это изображение было отдалено от меня в пространстве, оно, может быть, отдалено и во времени. Возможно, я смотрю сцену, которая произошла неделю назад, а может и больше. Это было очень неприятное ощущение: я почувствовал, как рвется моя тонкая связь с миром. Я посмотрел немного испуганно на девушку.
– Раз я сейчас не в пещере, значит и они тоже? Эта сцена была снята, когда мы все еще не проснулись, – я почувствовал, что говорю не то. – Прости, – сказал я и потер рукой лицо, – что же случилось?
10. Музей
Она ослепительно улыбнулась мне. И я сразу понял, кто она и почему мои глаза так долго задержались на лице доктора Эссен, стараясь разгадать ее загадку.
Я встретился с пронзительными сияющими глазами девушки и понял, что смотрю сейчас в глаза Летты Эссен.
Но мгновение полной уверенности прошло. Глаза девушки изменили цвет со светящегося голубого – в серый, длинные ресницы опустились – и вся моя уверенность сразу прошла. Однако подобие осталось. Эта девушка – Летта Эссен.
Мой смятенный мозг сначала пытался найти хоть какое-нибудь объяснение тому факту, что сейчас доктор Эссен стояла передо мной молодая и красивая. И только ее пронзительный взгляд остался прежним.
Видимо, подумал я, это все же доктор Эссен, проснувшаяся до меня и оставившая своего двойника в пещере. Конечно, это доктор Эссен, превратившаяся в молодую девушку для каких-то своих целей. Сейчас она заговорит со мной и обо всем расскажет…
Но нет, это же не маска. Это была именно девушка, молодая, прекрасная. Черты ее лица были именно такими, какими были они у доктора Эссен, будь она на двадцать лет моложе и посвяти она себя служению своей красоте, а не науке.
Но затем я снова уловил вспышку проницательных серых глаз и понял, что это все же Летта Эссен – не похожая на нее девушка – а она сама. Ведь мозг человека уникален, он не может воспроизвестись в другом человеке: я смотрел в глаза Летты Эссен, каким бы невозможным мне это ни казалось.
– Доктор Эссен? – осторожно спросил я. – Доктор Эссен?
Она рассмеялась.
– Ты еще спишь, – сказала она. – Как ты себя чувствуешь? Лорд Пайтнер, старый дурак, ждет нас. Мы должны поторопиться.
Я только разинул рот. Что я мог сказать? Если она не хочет ничего объяснять, как я могу заставить ее говорить? И все же я был уверен…
– Я здесь, чтобы приветствовать тебя, – сказала она. Она говорила так, как будто я был иностранцем, с которым она должна быть вежлива, но реального интереса я для нее не представлял. – Меня учили делать такую работу: помогать людям обрести себя и чувствовать себя спокойнее. Все это большая тайна – но Лорд Пайтнер все объяснит тебе. Я только посредник. Но хороший. Очень хороший.
– Лорд Пайтнер вызвал меня, когда понял, что ты просыпаешься. Он думал, что его страшная физиономия тебя так перепугает, что ты не ответишь ни на какие вопросы. – Она хихикнула. – Во всяком случае, мне кажется, что он именно так и думал, – она помолчала, глядя на меня проницательным испытывающим взглядом, какой я часто ловил на себе, когда передо мной была доктор Эссен. Затем она пожала плечами.
– Он расскажет тебе ровно столько, сколько тебе нужно знать. Для меня это все слишком сложно, – она посмотрела на экран, где были видны неподвижные фигуры, лежащие на полу, и мне показалось, что я заметил замешательство на ее лице, когда она переводила взгляд с одного лица на другое. Затем она снова пожала плечами.
– Нам нужно идти. Если мы задержимся, Лорд Пайтнер меня побьет, – казалось, она была очень обеспокоена такой перспективой.
– И пожалуйста, не задавай вопросов, – добавила она. – Мне запрещено отвечать тебе. Даже если я знаю, что сказать.
Я смотрел на нее так пристально, что глаза мои заболели от тщетных попыток увидеть больше, чем они могли увидеть и проникнуть в глубины ее мозга. Я был уверен, что это был мозг Летты Эссен. Она беззаботно улыбнулась мне и отвернулась.
– Идем, – сказала она.
Мне ничего не оставалось, как повиноваться. Очевидно, я должен играть в ту же игру, в какую играет она. С некоторой иронией я спросил ее:
– Ты можешь сказать мне свое имя?
– В эту неделю я Топаз, – сказала она. – На следующую неделю буду кем-нибудь еще. Но пока можешь называть меня Топаз.
– Благодарю, – сказал я сухо. – А в каком году ты живешь, Топаз? И в какой стране? Где я?
– Лорд Пайтнер скажет тебе. Я не хочу, чтобы меня побили.
– Но ты говоришь по-английски. Значит, я где-то недалеко от дома.
– О, английский знают все, – ответила она. – Это язык Матери-Планеты. Во всей Галактике говорят по-английски. Это общий язык… О, меня побьют. Идем!
Она повернулась и потащила меня за руку. Она тащила меня к стене, на которой виднелась кнопка, и то, как она двигалась, как тянула руку к кнопке, было похоже на танец.
В стене открылся проход. Топаз повернулась ко мне.
– Это Город, – сказала она.
Я видел зачатки такого Города и в наше время: Чикаго, Манхеттен, Детройт. Но тогда все это выглядело уродливо, грубо. А этот Город был Городом машин, металлическим Городом, по жилам которого струится невидимая энергия.
Безобразный Город? Нет, скорее пугающий.
Топаз провела меня к какому-то устройству в виде чаши, обитому изнутри подушками. Мы сели в него, и этот кар стартовал. Не знаю, были ли у него колеса. Он мог двигаться в трех измерениях, поднимаясь в воздух, чтобы преодолеть препятствие на своем пути. Он по причудливой траектории мчался по этому звучащему городу.
Самым странным в Городе был звук. Я смотрел по сторонам, чисто автоматически отмечая те достопримечательности, о которых следовало бы упомянуть в будущих статьях, которые я никогда не напишу. В Городе звучал один звук, чистый, протяжный и громкий. Это был, конечно, не звук музыкального инструмента, но он постоянно менялся по частоте.
Я спросил Топаз о нем. Она посмотрела на меня взглядом Летты Эссен и сказала:
– О, это для того, чтобы переносить шум. Нельзя избавиться от звука, не ослабив эффект, поэтому звук преобразуется в гармонический, приятный для слуха. Это частотная модуляция. По-моему, так это называется. Единственная возможность избавиться от этого шума в Городе – это накрыть его звуконепроницаемым колпаком. Но это сильно ослабило бы эффект, как ты, наверное, знаешь.