Фатум. Самые темные века

«Тишку отдавать нельзя, – соглашался Иван. – Когда совсем плохо станет, только он поможет. Обычные клячи, отощавшие от голода, далеко не вывезут».

«Да что он им скажет? – удивлялся Макар. – Страшно людям, вот и несут ерунду. Кто ж их осудит, когда у них такое горе?»

Стоящие впереди Назар и Игнат попытались оттолкнуть отца и мать, дотянуться до Алексея.

«Бей! – требовал Илья. – Если не дашь отпор сразу, они победят!»

«Не вздумай! Свои же!» – возмущался Макар.

«Ты человек или, верно, лукошко плетеное?! – кричал Андрей. – Ни смелости, ни мозгов, одна береста гнилая!»

«Если тронешь кого, точно изобьют!» – добавлял чей-то трусливый голос, но Алексей уже не понимал чей.

За него вступился отец. Ударил первым, и Игнат завалился спиной на забор. Второй раз ударить отец не успел, на него накинулись Назар и Федор. Отчаявшиеся, они совсем потеряли голову – били старика смертным боем. И тут уже не осталось времени для споров. Алексей драться не умел никогда, но оттолкнул мать, повисшую на локте, и бросился к Федору.

– Убьют тебя, сынок! – заголосила мать.

Но уверенный голос лейтенанта – не в голове, рядом, за правым плечом – отчетливо и громко возразил:

– Это мы еще посмотрим!

Алексей пришел в себя не сразу. Перед ним посреди двора валялся Федор, размазывая по лицу кровавые сопли. Плакали за спиной сестра и мать. Отец сидел у ворот, прислонившись спиной к доскам, и скалил в усмешке окровавленные зубы.

Алексей посмотрел на свои руки, на Федора и отступил. В голове шумело. Корак языком подтолкнул расшатавшийся зуб и выплюнул в снег. Ликовали Илья и Петр, Иван и Андрей, а ему было страшно.

Игнат поднял товарища с земли и потянул прочь со двора. Нападавшие еще толпились за двором, посреди улицы, но кидаться снова боялись. Федор висел на плече у Игната, едва живой. Назар сплюнул в сторону.

– Завтра! – заявил он. – Прощайся со своими и проваливай из деревни! Иначе пустим вам красного петуха посреди ночи – никто не уйдет!

В тот же день Алексей, несмотря на увещевания матери, собрал солдатскую котомку, забрал Тишку и ушел.

«Не бросай их», – попросил Иван.

Алексей не собирался бросать. Ушел, чтобы беду отвести.

Дом деревенского чародея стоял за околицей, отделенный от деревни зарослями терновника и клеверным полем. То ли чародей уединился от односельчан, то ли односельчане отмежевались от чародея.

Алексей привязал коня под навесом у колодца, а сам вошел в дом. Внутри было чисто, пахло полынью и чесноком. Хозяин уезжал без спешки, но навсегда. Навел в доме порядок, что мог забрать – забрал, остальное сложил аккуратно у входа.

Дров в доме не нашлось. Алексей срубил немного терновника, накормил коня, остальное затащил в дом и растопил печь. Огонь долго не желал разгораться, сырые ветки чадили. Дом наполнился удушливым дымом, так Алексей и нашел тайный ход в подполе.

Видно, чародей понял, что с миром случилось что-то непоправимое, раньше односельчан. Может, письмо из города пришло, может, мажьим чутьем угадал. Говорить людям не стал, но тайный ход из дома вырыл.

«А что он сказал бы?» – тяжело вздохнул Макар.

До войны, до того, как его семья обнищала и Макару пришлось идти подмастерьем к кузнецу, он жил в большом городе, ходил в школу. Его старший брат был чародеем. От него Макар много наслушался о мавках и Великом Лесе.

«Что сказал бы? – продолжил Макар горько. – Скоро помрем все? Готовьте места на погосте? Если зима, и верно, навеки, если нет от нее спасения ни здесь, ни на юге, то разве честно лишать людей надежды в последние дни?»

«Он должен был сказать, – упрямо возразил Иван. – Должен предупредить, подготовить!»

Алексей отогнул половицы у кровати. Здесь дым отступал, сквозняк сбивал его в сторону. Под половицами темнел вырытый ход. Взрослому мужчине тесно, но худосочный маг или низкорослый, как подросток, Алексей – протиснется.

«Трусливая задница, этот ваш чародей! – выругался Рыжий. – Прям как ты, Лукошко!»

Алексей скрипнул зубами, но не возразил.

День прошел, и второй. Люди узнали, что Корак поселился в доме чародея: увидали дым из трубы, а там дело за малым. Но не трогали. Вести о его кулаках быстро разошлись по деревне.

«Как вы это сделали?» – спрашивал Петр у лейтенанта.

Лейтенант не знал. Алексей не знал.

«Важно другое, – сказал Макар. – Важно, что такое возможно! Пусть нужен особый случай, пусть не каждому из нас это окажется под силу. Но, Алексей, ты только представь: если мы не просто мухи, жужжащие в твоей голове, если можем поделиться тем, что знаем и умеем? Представь, кем ты можешь стать! Мы все!»

Но Алексей не хотел представлять. Он и так чувствовал себя многоголовым чудовищем. А если Макар прав, тогда и многоруким? Многосильным? Сможет ли он удержать эту силу в себе, не навредить?

В начале второй недели подожгли сарай с Тишкой.

Алексею снаружи подперли дверь, так что вылезать из дома пришлось через подпол, затем одному таскать воду из колодца, раскидывать горячие бревна и золу…

Тишка лежал среди почерневшего костревища, еще живой. Огонь растопил стеклянные бусины глаз, конь беспомощно водил головой из стороны в сторону, ища хозяина, пытался подняться на ноги, но от жара сломался паровой цилиндр внутри. Ноги коня не двигались.

Пепелище быстро остывало на морозе. Пошел снег. Падал, белый в черное, превращался в воду, и сразу – в липкую грязь. Алексей не мог сам поднять горячего, тяжелого коня. Он стоял рядом и плакал. Его спутники молчали. Все жалели Тишку.

«Ну что ты, парень! – попробовал успокоить его Петр. – Починим. Нас тут восемь кузнецов в одной голове! Починим, богами клянусь!»

«Конечно! – согласился Всеслав Рыжий. – Это ты у нас молодой, а мы-то с ребятами и не таких лошадок чинили. Проживет твой Тишка дольше нас всех!»

Но конь умирал. Изнутри, сквозь разошедшиеся заклепочные швы, вырывался горячий пар, как кровь из вены. И конь затихал, переставал двигаться. Железное тело оставляла магия…

Тогда они все и услышали мавку впервые. Девочка не говорила – пела. Тихая песня-шепот, песня-вздох, песня-колыбельная.

Никто из смертных не знал, как чародеи оживляют лошадей. Это была большая тайна, оберегаемая магами больше собственной жизни. Откуда она ведома мавке? Может, тоже украдена у лесного народа, как и их земля?

Пела мавка. Не в голове. Взаправду. Рядом с ним, за плечом, оглянись – увидишь! Алексей оглянулся, но вокруг была лишь ночь. И песня. Тихие переливы колокольчиков, ласковый говор, щебет соловья, журчание реки, шелест листьев – дыхание жизни. От этой песни замерла вокруг ночь, перестал идти снег, а железный конь притих, слушал.

Тишка выжил. На рассвете Алексей сходил за помощью к отцу и брату. Они принесли инструмент, помогли вытащить коня. Задерживаться не стали. Алексей их не уговаривал. Отныне и навсегда у него появились новые товарищи. Они много спорили, бранились последними словами меж собой, да советы давали дельные. Пришлось сооружать кузню прямо у мага во дворе, под навесом для летней кухни, разгребать пепелище сарая, выносить обгорелые бревна за ворота, чинить поломанный забор… Так Корак сам не заметил, как прошла неделя.

Первое время он еще вздрагивал ночами, вслушивался: не пришли снова поджигать? Но в деревне стало не до него. Дохнул скот, а тот, что не сдыхал, приходилось резать. Плакали над коровками-кормилицами бабы. Резали кур-несушек. Последнее зерно уходило в рыжий, пресный хлеб. Зачастили по ночам оголодавшие в лесу волки, выли под окнами, бродили у Алексея по двору. Пробовали даже на Тишку лаять, да быстро отступили, получив железными копытами по зубам.

Притихли голоса в голове. Да и о чем тут говорить? Алексей и сам видел, к чему все идет. Город в пятидесяти верстах на восток от Кроткой. Некогда торговый, оживленный тракт занесло снегом так, что если и захочешь, не проедешь. Соседние деревеньки умирали так же, как и Кроткая. Весна не приходила. Близилась беда, и, как когда-то перед боем, холодели руки и сердце.

Сны Алексею не снились с детства. Оттого ли этот сон так походил на явь? Битва в Проклятом овраге. Он вновь прижимался спиной к перевернутому возу, зажимал руками уши, жмурился от едкого дыма, а вокруг трещал огонь. Алексей оцепенел от страха. Наяву все его побратимы были там, впереди, в огненном плену, но во сне они стояли над ним. Всеслав Белый и Всеслав Рыжий, Петр и Иван, Андрей и Макар, Илья.

Лейтенант, с опаленными волосами и ресницами, перемазанный в саже, опустился перед ним на колени, заглянул в глаза.

«Проснись, друг!» – просил он.