Отщепенец

– Я настаиваю.

– В таком случае, – тон Йохансона сделался официальным, – я предупреждаю вас о возможных негативных последствиях для вашей психики. Расстройства сна, неврозы. Эмоциональная неустойчивость. Депрессия, реактивный психоз, вплоть до возникновения навязчивых идей.

– У меня уже есть навязчивая идея. Вряд ли её сумеет перешибить другая.

Доктор Йохансон хотел поинтересоваться, какая именно идея овладела сознанием собеседника, но вовремя понял, что Бреслау шутит, и с раздражением фыркнул.

– Я настаиваю, – повторил Тиран.

– Здесь?

– Да, здесь.

– Что ж, как вам будет угодно. Присядьте.

Они вошли в беседку, объятую тёмным пламенем осеннего плюща. Несмотря на солнечный день, внутри царил багровый сумрак. Гладкая скамейка из хиззацского ротанга пружинила. Тиран устроился поудобнее – словно перед показом фильма, пришло ему в голову. Удо Йохансон остался стоять, грозно нависнув над Бреслау. Солнце светило телепату в спину, и Бреслау видел лишь громадную тёмную фигуру – антропоморфный идол времен мегалита. От идола веяло первобытной жутью.

– Готовы?

– Готов.

Идол поднял каменную ручищу и стряхнул с пальцев каплю-невидимку. Бледная морозная молния ударила Тирану в лоб, точно между глаз.

Голова взорвалась.

IV

Голова? Он взорвался целиком.

Взрыв разнёс его на атомы, на элементарные частицы, фотоны, кварки, разметал по всей Ойкумене. Тем не менее, он продолжал мыслить и чувствовать. Кажется, у него даже было тело, но это больше не имело значения.

Выйдя за пределы трёх – четырёх? – жалких измерений, он блаженно впитывал бесконечность. Его пронизывали потоки света – энергии? излучения? вибраций? – даря ощущение единения с Мирозданием. Часть Вселенной, он в то же время продолжал существовать внутри неё подобно ребёнку в утробе матери. Он? Кто – «он»? Местоимение утратило смысл. Нет имени, нет пола, нет возраста…

Нет разницы между «сейчас» и «всегда».

Окружающий Космос не был пустым. Он пуст лишь для ущербных белковых медуз с их куцым восприятием. Лучи и волны, формы и содержания, отпечатки всего, что существовало, существует, будет существовать – Космос полнился бытием. Стада звёзд паслись на чёрных пажитях. Звёздные сосцы текли молоком и мёдом. Купайся в ласковых ручьях, пей сытное тепло, утоляющее жажду и голод.

Вокруг роились родичи. Стая. Семья…

Плоское. Серое.

Ненастоящее!

Картон декораций. Краска выцвела, облупилась…

Бреслау обнаружил себя лежащим на скамейке. Багровый сумрак сгустился, потемнел, поглощая те жалкие крохи красок, что ещё оставались в ущербном, выхолощенном мире. Бреслау моргнул: раз, другой. Сел, отчаянно замотал головой, пытаясь вырваться из липких лап кошмара.

– Я вас предупреждал…

Голос Йохансона с трудом пробился сквозь слой сырой ваты. В голосе звучало сочувствие. Это помогло: Тиран терпеть не мог, когда ему сочувствовали. Раздражение сыграло роль путеводной нити – или, скорее, страховочного троса. С беззвучными ругательствами Тиран принялся выбираться из пропасти искаженного восприятия. Сморщенный воздушный шарик реальности наполнился воздухом, обретая привычный объём. Вернулись звуки, краски, запахи.

– Спасибо, – хрипло выдохнул Бреслау.

И закашлялся.

– За что?!

Судя по выражению лица склонившегося над ним Йохансона, телепат был всерьёз обеспокоен. Это доставило Тирану толику злорадного удовольствия.

– Теперь я понимаю, почему капитан Шпрее не желает возвращаться. Так воспринимают мир флуктуации?

Сомнения отразились на лице великана. Брови насуплены, губа закушена, складки на лбу, пальцы теребят завитки бороды – Бреслау едва не зааплодировал. В том, что доктор Йохансон намеренно позволяет читать себя, как открытую книгу, Тиран не усомнился ни на мгновение. «Вот он я, весь на ладони!» Метод работал безотказно. Пациенты, небось, сразу проникаются доверием и симпатией к телепату, чьи мысли и чувства написаны на лице. Никаких ментальных способностей не нужно! В присутствии Йохансона пациенты чувствовали себя комфортно, что важно для врача.

– Не совсем так…

Казалось, диагност ступает по тонкому льду, готовому треснуть в любой момент.

– Поясните.

– Ощущения, которые вы только что пережили, были преломлены через психику капитана. Это восприятие восприятия, а не то, как действительно воспринимает мир… э-э… некое создание.

От Бреслау не укрылось, что Йохансон избегает слова «флуктуация».

– Продолжайте, доктор.

– Я уже исследовал ранее психику жертв флуктуаций. Включая тех, кто подвергся проникающему взаимодействию третьего типа. Совершенно иная картина: полное отторжение чужого восприятия на уровне подсознания. Ближайший аналог: отторжение донорских тканей при ранних попытках трансплантации в древности. Отталкивание одноименных зарядов. В результате психика пострадавшего сохраняла лишь невнятные обрывки. А здесь картина впечатляет, да? Вы сами имели возможность убедиться.

Мы стоим на одном льду, отметил Бреслау. Лёд логики и здравого смысла. Ещё шаг, и под нами разверзнется обжигающая бездна неведомого. Невероятного. Невозможного.

В первый раз, что ли?

– Какой из этого, по-вашему, следует вывод?

Тиран уже знал, какой, но хотел услышать ответ телепата.

– Психика капитана Шпрее не отторгла чуждое восприятие. Она вошла с ним в резонанс. У меня создалось впечатление, что перед атакой Шпрее находился в специфическом состоянии, сходном с медитацией. Один из его кси-ритмов совпал с аналогичным ритмом агрессора, что и привлекло это создание к капитану. В результате – проникающее взаимодействие…

– Вы повторяетесь, доктор. Хватит ходить вокруг да около.

– Вы решите, что я несу вздор.

– Не беспокойтесь. Я ни на миг не поставлю под сомнение вашу профессиональную компетентность.

– Кто из нас телепат? – улыбка Йохансона получилась вымученной. – Ну хорошо, это была не флуктуация. Психика капитана могла войти в резонанс лишь с психикой другого человека.

– Антиса? – уточнил Бреслау.

– Или коллантария. Я понимаю, что это бред, но иного объяснения у меня нет.