Сеть для Миродержцев

– Опекун чуть не взбесился,– криво улыбаясь, рассказывал мне Шарадван.– Кричал, что это его проклятие, что вечно у него лишние люди получаются, из какого дерьма не лепи! Потом Вишну стал бегать по покоям и орать про загадочную дуру-рыбачку, из-за которой все пошло прахом… Что за рыбачка, спрашиваю? – а он в меня шкатулкой запустил. В голову. Я шкатулку поймал, стою, как дурак – швырять обратно или лучше не надо, бог все-таки, светоч Троицы! Короче, решил погодить. Смотрю: Опекун смеется. После успокоился, слезы вытер и ушел. «Пусть растут,– бросил с порога.– Посмотрим, как сложится… хотя и жалко.»

Чего именно было жалко хозяину Вайкунтхи, по сей день осталось загадкой, но малышей-близняшек по приказу Вишну назвали – Крипа и Крипи.

От слова «Жалость»; так сказать, Жалец и Жалица.

Шарадван пробовал было возражать, доказывал, что такие дурацкие имена в самый раз для сирот без роду-племени, а не для рожденных в райской обители. Он колотил в грудь кулачищем и угрожал покинуть «Приют…» вместе с детьми; но Вишну махнул на вопли гневного родителя рукой, а сам Шарадван долго сердиться не умел.

Вот и осталось: Крипа и Крипи, брат и сестра.

Я быстренько посчитал: выходило, что как раз после рождения Шарадвановых близняшек Опекун Мира заставил меня священнодействовать над ларцом-чревом трижды в день, когда до того мы встречались лишь утром и вечером.

И именно тогда Опекун вплел в вязь мантр имена божественных мудрецов Аситы-Мрачного и Девола-Боговидца.

А я, дурак, еще волновался: родится малыш, с кем он здесь, в раю, играться будет?

С апсарами?

Оказалось, было с кем…

2

– Пойдем,– вдруг приказал Шарадван, хлопая себя по лбу и поднимаясь.

– Куда?

Я лениво сморщил нос, демонстрируя явное нежелание тащиться куда бы то ни было в этакую жару. И в сотый раз отметил: когда Шарадван садится и когда Шарадван встает – это два совершенно разных человека. Опускается грузная туша, плюхается горным оползнем, скамья или табурет содрогается в страхе, грозя рассыпаться под тяжестью махины; встает же завистник Рамы-с-Топором легко и пружинисто, словно разом сбросив половину веса, приобретя взамен сноровку матерого тигра.

Интересно, когда он притворяется – садясь или вставая?

Всегда?

– Давай, давай, Жаворонок! – Шарадван был неумолим, и чаша с медвянкой словно сама собой выпорхнула у меня из пальцев.– Летим, птичка, интересное покажу…

Он выглядел чуть-чуть навеселе, как если бы мы пили не безобидный медовый напиток, а гауду из сладкой патоки – что в полдень приравнивалось к самоубийству. Даже в раю, даже во внешнем дворе «Приюта…». Нет уж, мы люди смирные и даже смиренные, мы лучше возьмем-ка чашу заново и нальем…

Да куда он меня тащит?!

– Эй, приятель, я тебе что, куль с толокном? А ну, пусти сейчас же!

Все мои возражения натыкались на гранитную стену Шарадванова молчания. Ручища размером с изрядный окорок ласково обняла меня за плечи, увлекая за собой почище удавки Адского Князя – и мне оставалось только споро перебирать ногами и ругаться вполголоса, стараясь не прикусить собственный язык.

Вскоре мы оказались во внутреннем дворике, отведенном под детскую. Тут, в загородке из расщепленных стволов бамбука, тесно перевитых лианами-мадхави с гроздьями кремовых соцветий, резвились наши чада. Наши маленькие Брахманчики-из-Ларчиков. Наши замечательные Дрона, Крипа и Крипи, рыбки наши, телятки и кошечки наши, детки безматерные… нет, безмамины…

Тьфу ты пропасть! – похоже, приступ ложного опьянения у Шарадвана оказался заразным.

– Да зачем ты меня сюда приволок, Вира-Майна[14 - Вира-Майна – в телохранителях у Шивы-Разрушителя числились два великана, одного из которых звали Вира, а второго – Майна.]?! – мы наконец остановились, и я смог возмутиться как положено, а не на бегу.

– Смотри,– коротко отрезал Шарадван, на всякий случай оставляя свою лапу на прежнем месте.– Я тебе еще вчера хотел показать, да забыл…

Чувствуя себя последним идиотом, я уставился на загородку.

А что, у меня был выбор?

Девочка, непредусмотренная замыслом Опекуна Мира, сидела в углу и игралась ониксовым фазанчиком-свистулькой. В горле фазанчика нежно булькало от каждого встряхивания, и Крипи визжала от восторга, роняя игрушку в пыль. Единственное, что меня хоть как-то заинтересовало – пыль не приставала к свистульке, и девочка могла снова совать ее в рот без опаски подавиться и закашляться.

Небось, умники из свитских Опекуна расстарались!

Мальчики же вперевалочку бродили друг вокруг друга, вполголоса лепеча детскую несуразицу. Я минуты три-четыре разглядывал их с законным умилением, после чего понимание взяло меня за шиворот и легонько встряхнуло.

Лапа Шарадвана была здесь абсолютно ни при чем.

– Пошел…– забормотал я, косясь попеременно то на мальчишек (сверху вниз), то на Шарадвана (снизу вверх).– Мой Дрона пошел! Ходит! Клянусь зеленой плешью Варуны, ходит!

– Еще со вчера,– буркнул Шарадван, сдерживая ухмылку.– Вместе пошли, твой и мой… Ну, Жаворонок, сообразил?

Я сообразил. Я очень даже сообразил; и почти сразу. Для этого не надо быть опытной мамашей, взрастившей дюжину голопузых чад. Если десятимесячному Крипе ходить рановато, но все-таки чудом это называть не стоит, то полугодовалому Дроне… Вместе, значит, пошли?!

– Опекуну докладывал?

– Не-а,– в рыке Шарадвана проскользнула смутная растерянность.– Сперва тебе решил. Эх ты, птица-Жаворонок, слепыш полуденный, смотришь и не видишь… Ну, разуй глаза, приглядись!

Я честно пригляделся.

Мальчики ходили, как обычно ходят все маленькие дети, но при этом слегка со странностями. Вон, мой Дрона ковыляет себе вперевалочку, а ноги расставлены так широко, что вообще непонятно: почему он не валится на спину при первом же шаге? А он не валится, он бродит вокруг своего старшего приятеля, надувая щеки – и вдруг припадает то на одну, то на другую ножку; или вообще скакнет бодливым теленком и руками перед собой машет. Я тихо засмеялся, видя сыновние шалости, и отметил про себя ту же повадку за Шарадвановым мальцом. Его Крипа повторял выходки моего сына одну за другой, а потом вдруг заплакал и начал прыгать на левой ноге, рыдая все горше и горше.

От крытого павильона к детям бросилась апсара-нянька. Она мигом оказалась в загородке, и вскоре вся троица детей столпилась вокруг райской красавицы, играя в какую-то незнакомую мне игру.

– Ну? – спросил Шарадван.

Чего он ждал от меня? Я пожал плечами (в привычку входит, что ли?) и демонстративно уставился на собрата по «Приюту…».

– Это десять позиций для стрельбы из «Маха-дханур», большого лука,– тихо сказал Шарадван, глядя мимо меня.– Дханур-Веда, раздел «Основы», главы со второй по седьмую. Рисунки с пояснениями. Смотри, Жаворонок…

Он вдруг свел ладони передо лбом, словно приветствуя царя или наставника, потом легко взмахнул руками, как журавль крыльями, и шагнул вперед. Грузное тело Шарадвана превратилось в надутый воздухом пузырь… в ствол гималайского кедра… метнулось хохлатой ласточкой, растеклось вязкой смолой, затвердело куском нефрита… И руки: даже мне, непосвященному, было отчетливо видно, как Шарадван хватает огромный лук, натягивает тетиву, стрелы одна за другой упираются выемками в витые жилы, потоком срываются в воздух и летят, летят, пока руки Шарадвана продолжают вечный и прекрасный танец!

Я моргнул; и все кончилось.

Шарадван стоял передо мной, грустно улыбаясь.

– Три года учился,– ровным голосом сообщил он, будто не скакал только что диким зверем, а по-прежнему сидел на скамье в беседке.– Каждый день, с утра до вечера. А вчера пришел сюда, на детишек гляжу – и вдруг скучно стало. Дай, думаю, вспомню молодость. Танцую, весь десяток трижды крутанул, закончил, а они на меня смотрят. Игрушки бросили, молчат и смотрят. Все, даже девчонка. И я на них смотрю, дурак дураком. А потом уходить собрался, от калитки глянул через плечо: встали. Сперва твой Дрона, за ним – мои. И зашагали. Да не просто зашагали… Дошло, птица-Жаворонок?!

Вместо ответа я подошел к загородке, знаком отослал апсару-няньку в сторонку и хлопнул в ладоши. Дети гурьбой подползли ко мне на четвереньках – видимо, ходить им уже надоело. Я высоко поднял чашу, которую, как выяснилось, машинально захватил с собой, привлек внимание малышей и грохнул сосудом оземь. Затем поднял пригоршню черепков и высыпал к детям, через бортик загородки.

– Порежутся! – обеспокоенно вскрикнула нянька, но я предупреждающе махнул на нее рукой.

Не лезь, когда не просят!

Секундой позже я подбежал к апсаре, отобрал у нее куколку-голыша и, вернувшись, швырнул игрушку вслед за черепками.