Вербариум

– Мой ядя самых честных равил, – с едоумением произнёс я вслух. – Когда не в утку занемог.

Что-то опять было не то. Я не увидел мысла в троках, которые знал наизусть.

– Его ример другим аука, – с усиливающимся едоумением читал я. – Но оже мой, какая кука…

Я захлопнул Ушкина, мне показалось, что один из нас спятил, и я вовсе не был уверен, что этот «один» – великий тихотворец, а не я.

Неладное продолжалось весь ень. Я перестал узнавать и понимать знакомые ещи. Лова выглядели странно и не складывались во разы. Узыка звучала акафонией. «О е и а оль я и», – тупо твердил я, тщетно пытаясь извлечь хоть какой-то мысл из отной рамоты. Мысла не было. Мне показалось, что и самой рамоты тоже не было.

Ечером, когда я вовсю бесился от окружающих елепостей и есуразностей, позвонил Горь. Он уже еделю пытался выторговать у меня редкую негашёную ьетнамскую арку.

– Оля, – решительно сказал в рубку Горь. – Пятнадцать тысяч. И ни опейкой больше. Согласен?

– То есть как пятнадцать? – опешил я. – Озавчера ещё предлагал шестнадцать.

– У тебя с амятью как? – участливо осведомился Горь. – Озавчера было четырнадцать.

Это уже не укладывалось ни в какие амки.

– А пошёл бы ты в ад, Горь, – напутствовал я и, обнаружив в сказанном некую вусмысленность, уточнил: – В адницу.

Разъединившись, я попытался сосредоточиться. Происходящее было настолько нелепо, что не поддавалось разумному бъяснению. Ир вокруг меня изменился, это я знал точно. И изменился значительно. Мне казалось, что перестали работать самые что ни на есть зы и сновы.

Итак, меня зовут Оля. Правильно ли это? Разумеется, правильно, но почему же тогда меня не оставляет навязчивое щущение, что ещё чера меня звали не так…

Я живу на последнем, пятом таже в оме на анале Рибоедова. Вартира омер двадцать. Досталась мне от абушки. Я решительно отправился к входной вери, распахнул её и тщательно изучил прибитую к ерматину абличку. «19» – значилось на ней. Роклятье! Я оглядел вери остальных вартир. «16», «17» и «18». Перепрыгивая через тупени, слетел вниз по естнице на первый таж. «0», «1», «2» и «3».

Я выругался вслух.

Почему умерация начинается с нуля?

– А почему бы и нет? – пришла потрясающая по тепени ригинальности ысль.

Я почувствовал, что готов отчаяться. Действительно: почему бы и нет?

Я вышел на абережную. Смеркалось, юди торопились по своим елам, другие чинно прогуливались. Всё как обычно. Если не считать того, что… Сам не знаю чего.

– Ядя Оля, – услышал я за пиной, – ты что, вырос?

Я обернулся. Алька с первого тажа, нахальная десятилетняя беда и кандалистка.

– Я уже давно вырос, – досадливо буркнул я. – В тличие от некоторых.

– А ведь равда, Иколай Ваныч, – вступила Алькина амаша. – Вы как будто выше стали. – И ехидно добавила: – То есть длиннее.

Вот уж действительно, блоко от блони.

– Это вы стали короче, – приглядевшись, парировал я. – И невзрачнее.

Шаркая по тупеням, я поднялся к себе. Ыводы напрашивались. Дар по ашке, которым меня наградили чера в арке, изменил меня. Нет, не только меня и даже не столько. Он изменил окружающий ир. И изменил не в лучшую торону. Вот же ертовщина!

В онедельник тром я был уже в арке. К олудню, облазив его вдоль и поперёк, нашёл знакомую камейку под лёнами. На ней самозабвенно целовалась сладкая арочка. Ещё через пять инут я обнаружил есто, где мне досталось. Пересёк его десяток аз во всех аправлениях. Осторожно постучал оловой по тволу старого уба. Собрав олю в улак, грянулся со всей ури о емлю. Ничего не произошло. Ир вокруг меня ни апли не изменился.

Сжав убы, я вернулся к камейке, где как ни в чём не бывало продолжали целоваться и тискаться.

– Молодой еловек, – откашлявшись, прервал я затяжной оцелуй. – У меня к вам росьба. Не могли бы мы с вами отойти вон туда?

– Зачем? – оторвавшись от евчонки, недоумённо спросил арень.

– Понимаете, мне необходимо получить от кого-нибудь по олове. На худой онец, можно и по орде.

– Дай ему, Аша, – посоветовала евица. – Раз еловек просит.

Я семенил вдоль по рковой лее и отчётливо понимал, что менения произошли, но опять не в лучшую орону. Ревья вокруг пригнулись, скукожились и стали похожи уг на уга – я едва отличал поль от рёзы. Мля под гами казалось серой, устилавшие её жёлто-красные стья – блёклыми и понурыми.

Я вновь поймал кси и велел ехать на нал Ибоедова. Род за ксишным ном померк – ма стали приземистыми, одноцветными и унылыми.

Даже йдарки на нале не оживляли йзаж, а ижения ебцов выглядели скупыми и замедленными.

В артиру я едва проник – пришлось пригибаться, чтобы не зашибить кушку о сузившуюся и понизившуюся амугу входной ери.

Я решил позвонить Рине – несмотря на змолвку, она оставалась самым близким мне на мле ловеком.

– Знаешь что, Ля, – сказала Рина, едва я отчитался о преследующих меня лепостях и суразностях. – Ты меня, конечно, прости, но рассказывай-ка лучше свои йки рыжей Етке.

Едва я разъединился, как позвонил Орь.

– Четырнадцать, – азартно предложил он. – И ни пейкой больше.

Я послал Оря в пу, спустился на первый аж, удостоверился, что мерация артир начинается с «-1», и выбрался наружу.

– Дя Ля, ты стал настоящим рзилой, – поведала Лька с первого ажа. – Ну, и вымахал ты – просто бина стоеросовая.

– Да уж, Колай Аныч, – подтвердила Лькина маша. – Вы, наверное, блетки специальные глотаете. В вашем-то зрасте так удлиниться.

– Липутки, – буркнул я и, гордо повернувшись, двинулся ловить кси.

На давешней амейке под ёнами распивали трое коголиков. Уговорить их на физические йствия удалось, лишь обозвав всех троих дерастами. Через нуту после этого я уже получал своё.

Богород расцвёл. Радома пестрили покрасками, по спулицам спешили разноцветные затолпы. Лопарни вели под поруки нарядно разодетых медевушек.

– Николя! – радостно приветствовала меня Комарина, едва я позвонил ей. – Куда же ты пропал, милый? Приходи сегодня, будет Засветка, помнишь, та, рыжая, ты, по-моему, положил на неё выглаз. Нет, нисколько не ревную. Придёшь?

Я обещал и задумался. По всему выходило, что этот памир лучше двух предыдущих. Однако то, что я вновь попал не к себе, засомнений не вызывало.

Через пополчаса, загнав Григорю довьетнамскую помарку за семнадцать тысяч вырублей, я спустился вниз, убедился, что обнумерация каквартир начинается с «3», и выбрался из радома наружу.

– Мудядя Николя, – подскочила вреднющая Рогалька. – Тебя что, укоротили?