Защитник 80-го уровня

Криминологические исследования высвечивают личность современного преступника: 10 % – несовершеннолетние, 12 % – женщины, 50 % – люди, которые не имеют постоянного заработка, 25 % – рецидивисты, совершающие преступления повторно (причем этот показатель можно считать большим достижением, так как в советские времена рецидив достигал 35–40 %). А вот среди тех, кто отбыл наказание в виде лишения свободы, рецидив составляет 50 %.

За последнее десятилетие многое было сделано для того, чтобы предотвратить осуждение человека, особенно к лишению свободы. В Уголовном кодексе РФ есть нормы, которые освобождают от уголовной ответственности тех, кто совершил преступление небольшой или средней степени тяжести (за примирением с потерпевшим). Здесь была внесена важная корректива. Раньше считалось, что преступление против человека – это преступление против всего общества, государства, оно всегда должно караться, в обязательном порядке должно быть проведено полное расследование по делу, установлена истина. Но все-таки страдает от преступления против личности и имущественных преступлений не общество в целом, а конкретный человек – потерпевший. Социально полезнее, когда дело завершается примирением потерпевшего с виновным. Если примирились, вина заглажена, ущерб возмещен – дело прекращается. В России сейчас 23 % подобных дел (о нетяжких преступлениях) прекращаются за примирением виновного и потерпевшего. Еще одно основание для прекращения – деятельное раскаяние. Человек совершил преступление, но возместил вред, помог раскрыть преступление, полностью раскаялся в его совершении. В этом случае значительно полезнее предотвратить его осуждение и постановку «стигмы», которая закрепится на всю оставшуюся жизнь.

В переводе с греческого стигма – знак, клеймо, отметина.

В криминологии есть теория стигматизации, в последние годы она отчетливо подтверждается. Человек, который признается виновным в совершении преступления, получает судимость. Она может быть погашена, снята, но продолжает сопровождать человека всю дальнейшую жизнь, препятствуя, например, достойному трудоустройству. В частности, человек с судимостью (даже погашенной или снятой) не может поступить на работу в правоохранительные органы, на государственную службу. Возможны и другие неприятные последствия из-за предвзятого отношения общества.

Верховным судом РФ была предложена интересная инициатива, которую мы с Юрием Михайловичем Новолодским поддержали. Уголовное наказание – не единственная мера, существуют и другие меры уголовно-правового воздействия. Лицам, впервые совершившим преступление, назначается мера уголовно-правового воздействия, не связанная с лишением свободы (принудительные работы, штраф и проч.) и не считающаяся уголовным наказанием. В этом случае человек не получает судимость. Это чрезвычайно важно, потому что часто совершение преступления молодыми людьми впервые – не продукт антиобщественной установки, оно является случайностью, вызвано стечением неблагоприятных обстоятельств, легкомыслием либо групповым заражением, которое свойственно несовершеннолетним и молодежи.

Вообще уголовное право должно применяться тогда, когда с правонарушением не в состоянии справиться или неэффективно справляются другие отрасли права – гражданское и административное. Например, до недавнего времени любая драка (даже пара ударов), не нанесшая никакого вреда здоровью, могла повлечь осуждение по ст. 116 Уголовного кодекса РФ за побои. Очевидно, что такая репрессивность была чрезмерной. Поэтому в законодательство были внесены поправки: побои, если они совершены впервые и по бытовым, а не по хулиганским мотивам и не из политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти, декриминализированы и влекут не уголовную, а административную ответственность. Другой пример – угроза убийством. По формуле закона она наказуема, когда есть основания ее опасаться. Человек высказал угрозу, но очень трудно доказать, реальна ли она. Здесь велика доля субъективизма, и очень часто осуждаются люди, высказавшие угрозу в сердцах, в эмоциональном запале. Вот почему курс на разумную декриминализацию заслуживает всяческой поддержки.

Теперь обратимся к уголовному процессу. В настоящее время российское правосудие восприняло американскую модель, но непоследовательно. Американцы впервые столкнулись с массовой преступностью и сделали трезвые, прагматичные выводы для правосудия. Если не дифференцировать формы расследования и судебного разбирательства уголовных дел, все выглядит следующим образом: зафиксировали преступление, должны расследовать и постановить приговор. Но деяния существенно различаются между собой. Есть те, по которым возникает спор о виновности, то есть человек, привлеченный к уголовной ответственности, вину отрицает и хочет отстаивать свою невиновность. А есть деяния, когда человек признает себя виновным и с самого начала имеются доказательства преступления.

Цель правосудия, как говорил Шарль Монтескьё, – оградить невиновность. Где может быть это сделано, что доказано всем развитием судопроизводства? В суде присяжных. А теперь давайте представим, что по всем преступлениям решения принимает суд присяжных. Абсолютно нереально – существуют определенная пропускная способность судопроизводства, экономические резоны. Вряд ли возможно рассматривать судом присяжных миллион дел в год. И американцы как прагматики, руководствующиеся целесообразностью, придумали так называемую сделку с правосудием – если обвиняемый признает свою вину, ему положен дисконт. Обвинение заявляет: «Мы не будем предъявлять тебе обвинение в грабеже, применим норму о краже, и поэтому ты получишь срок заключения не пять лет, а три года». Но судебного разбирательства не будет. Такого рода сделки составляют 90 % уголовных дел, рассматриваемых в США. Европа также пошла по этому пути.

В России сделки проводятся несколько иначе, но это сейчас не суть важно. Человек сам распоряжается своей судьбой. Главное – надо быть уверенным, что он признает себя виновным добровольно, не под давлением. И конечно, есть доказательства, эту вину подтверждающие. В ряде регионов России уже до 70 % дел рассматриваются в особом порядке – когда спора о виновности нет и в суде доказательства не исследуются. Это правильное направление, но только часть американской модели. А другая часть? То есть 10–15 %, которые себя виновными не признают? (Примерно 20 % признают вину частично.) В Америке и Европе дела, в которых обвиняемые вину отрицают, рассматривают суды присяжных. Акцентирую: все дела такой категории! Если мы допустили сделки с правосудием, то нужно вводить суды присяжных по делам, в которых есть спор между сторонами обвинения и защиты. Но у нас ведь «особый путь», и получилось, что наши силовики одержали победу над защитой и исказили справедливость правосудия – в России изначально ограниченное число дел стало рассматриваться судами присяжных, а сейчас оно сведено к минимуму.

А ведь человеку, не признающему свою вину, реально оправдаться можно только в суде присяжных. В наших федеральных судах оправдывается меньше 0,67 % подсудимых, а в судах присяжных – от 15 до 22 %. обвинение человека, не признающего себя виновным, должно быть рассмотрено в процедуре судопроизводства, гарантирующей действительную состязательность и применение презумпции невиновности.

А сейчас, при отсутствии реальной возможности получить оправдательный приговор, среди тех, кто идет на сделку с правосудием, есть обвиняемые, которые сами себя оговаривают, хотя в действительности они невиновны. Без суда присяжных институт сделки недоработан и сопровождается повышенными издержками. В год примерно 100 тыс. обвиняемых полностью не признают себя в суде виновными. Меньше 1 % из них оправдывают. Если мы возьмем суды присяжных, где действует презумпция невиновности, то эта цифра – беру среднюю за последние годы – увеличится до 15 %. Получается, что ежегодно около 15 тыс. наших сограждан осуждаются без надежных доказательств их вины. Это, между прочим, составляет население небольшого городка.

Еще одна важная проблема – необоснованное разделение групповых дел. Например, из пяти человек, совершивших преступление, один сотрудничает со следствием, заключает сделку, его дело рассматривается в упрощенном порядке, не проводится никакого расследования, он приговаривается к «щадящему» наказанию. Тем самым искусственно создается так называемая преюдиция. То есть обстоятельства, которые установлены одним приговором, приобретают предустановленную силу при рассмотрении другого дела, в котором участвуют другие лица, вину отрицающие. На самом деле такая преюдиция нарушает право на защиту и презумпцию невиновности. Но на практике длительное время в этом направлении ничего не удавалось добиться.

Совсем недавно произошли важные подвижки.

В одной из своих статей я описал интересную ситуацию. Слушалось дело о бандитизме. Один преступник признал себя виновным, раскаялся и был осужден. Затем рассматривалось дело четырех его подельников. Свердловский областной суд в Екатеринбурге оправдал всех подсудимых, заявив, что бандитизма не было. Другой, еще более интересный, случай: из преступного сообщества, куда обвинение зачислило 14 человек, один признал вину, дал показания на подельников и был осужден. А областной суд оправдал остальных 13 человек, посчитав, что преступного сообщества не было.

Верховный суд РФ при рассмотрении этих двух приговоров (не могут оставаться в законной силе приговоры, противоречащие друг другу) отдал приоритет делам, которые были разрешены в общем порядке. А дальше совсем забавно. Осужденный написал в Верховный суд РФ: «Я признал свою вину и раскаялся. Но суд установил, что преступного сообщества не было. Я один не могу состоять в преступном сообществе, поэтому прошу меня реабилитировать». И его реабилитировали. В результате в 2015 г. было внесено изменение в ст. 90 Уголовно-процессуального кодекса РФ: дела, рассмотренные в упрощенном порядке, никакой преюдиции не создают.

Правосудие может ошибаться. Более того, ошибки неизбежны. Реальная задача – контролировать преступность. Правосудие никоим образом не может ее ликвидировать, но в состоянии удерживать ее в определенных рамках, отправляя в места не столь отдаленные опасных преступников, предупреждая рецидив преступлений, сохраняя для общества случайно оступившихся. А напакостить правосудие действительно способно, когда репрессия взвинчена.

Разделение властей

Высшей ценностью, определяющей смысл и применение других норм закона, являются права человека. Одна из фундаментальных норм – провозглашенное нашей Конституцией разделение властей. Власть в Российской Федерации делится на три ветви, самостоятельные и независимые друг от друга: исполнительная, законодательная и судебная власти. При этом глава государства – президент – гарант прав и свобод человека. Для чего же нужно разделение властей и кто впервые предложил его?

Если обратиться к истории этого вопроса, то вспоминаются в первую очередь две великие фигуры: Жан-Жак Руссо и Шарль де Монтескьё. В основе всех религий лежит постулат: «Вся власть от Бога», а Руссо утверждал, что источником власти является народ, власть эта неделима и народ должен напрямую определять, какой жизнью следует жить в данной стране. Эта народная власть абсолютна и не должна ничем ограничиваться. Монтескьё полемизировал с Руссо и подверг сомнению необходимость существования любой верховной власти в стране. Никакой верховной власти не должно быть по той причине, что главное – свобода личности. Необходимо наличие определенной территории свободы, которую государство почитает и не вторгается в ее границы; судебная власть должна охранять свободу личности от государства и не позволять исполнительной власти зарываться. Именно эта теория разделения властей, приоритет прав человека и свободы личности, и была воспринята буржуазными революциями. На законодательном уровне такая конструкция разделения властей впервые была воплощена в американской Декларации независимости и французской Декларации прав человека и гражданина. И американцы, и французы, ведомые опьяняющим лозунгом «Свобода, равенство и братство!», пришли к выводу, что власть в принципе должна быть у граждан на подозрении и необходим такой баланс властей, при котором ни одна из них не могла бы пожирать другую. Это реалистичный взгляд на человеческую природу, не полагающий человека совершенством и средоточием всех добродетелей, а понимающий, что людям свойственны определенные качества, которые могут в какой-то степени расшатать их разумность. Как было сказано одним умным философом, который анализировал систему властей в Америке, американцы считают, что одни амбиции могут быть укрощены только другими амбициями.

Конституция РФ 1993 г. восприняла эту концепцию разделения властей. Она провозгласила наше государство правовым, демократическим и социальным. Правовым и социальным оно не является, но, по моей оценке, безусловно, демократическое. Демократия наша слабенькая, хиленькая, имеющая крен к авторитаризму, причем я бы здесь не упрекал никого из действующих персоналий, стоящих во главе страны. Конституция была принята с перекосом в сторону президентской власти. Это было сделано не случайно. Могло ли наше государство быть правовым, демократическим и социальным в 1993 г., когда буквально за два месяца до принятия Конституции Борису Николаевичу Ельцину пришлось приказать стрелять по зданию Верховного Совета, а немногим ранее, в 1991 г., рухнул тоталитарный советский режим, при котором, конечно, ни о каком разделении властей и речи не было, потому что тоталитарный режим характеризуется абсолютной властью государства? Все решалось на уровне высших партийных органов. Собственно говоря, была декорация демократии: Верховный Совет, ничего не решавший, правительство, которое самостоятельно не могло предпринимать абсолютно никаких действий, и суды, которые считать властью было бы чистой насмешкой.

Так вот, принцип разделения властей является фундаментом для выделения и существования самостоятельной судебной власти. Какие предпосылки для наличия независимой судебной власти вообще должны присутствовать и есть ли они у нас в стране? Есть. Первая предпосылка – сама организация государства как демократического и в таком виде, при котором права человека провозглашаются высшей ценностью. Права эти, что очень важно, признаются естественными, то есть данными человеку от рождения, а не дарованными ему государством. Это вовсе не означает, что они биологически запрограммированы, – просто человечество вступило в этап осмысления соотношения личности и любых коллективов, в которые она может входить. Таким образом, была очерчена территория свободы. Ее, конечно, нет в абсолютистских монархиях и тоталитарных государствах. Примеры удушения свободы в XX в. – советский тоталитаризм, нацистская Германия, диктаторские режимы, периодически возникающие в самых разных странах.

Второй предпосылкой является определенная организация судебной власти. Она должна быть автономна по отношению к другим властям, и это подкреплено определенными условиями ее функционирования. В частности, не должна, например, исполнительная или законодательная власть постоянно решать, как содержать судебную систему. То есть в бюджете выделяется строка на финансирование судебной власти и ни при каких обстоятельствах она не может изменяться. За это, между прочим, долго бились. Сейчас исполнительная власть в лице Министерства финансов не может сказать: «А вот, знаете, тут бюджет нам надо перекроить, и давайте мы урежем финансирование судов, потому что у нас есть, как мы считаем, какие-то более важные задачи». Такого быть не должно, и сегодня у нас сложилась ситуация, когда эта строка в бюджете неприкосновенна. Другой вопрос, что возникают колоссальные споры о том, какие деньги выделить с самого начала, но это проблема оценочная. «Где деньги, Зин?» – вот тот постоянный вопрос, который задает министр финансов, и задает правильно, но коли бюджет сверстан, то в отношении судебной системы он уже неуместен.

Следующий важный момент – формирование судебных кадров.

При советской власти отбор происходил следующим образом: на должность судьи рекомендовали партийные органы. Практически все советские судьи были членами партии. Кадровый отбор в 1990-е гг. производила у нас исполнительная власть, Министерство юстиции. Собственно говоря, это мы унаследовали от советского режима, и только в 1998 г. был образован Судебный департамент при Верховном суде РФ. Таким образом, кадры для судебной работы подбирают уже в рамках самой судебной системы – это действительно одно из условий независимости. Сейчас часто, думаю, из популистских соображений, высказывается мнение, что порядок формирования судейского корпуса у нас в конечном счете недемократичен и ставит судей в зависимость от исполнительной власти, так как судьи в федеральные суды не избираются. Мировые судьи избираются законодательными собраниями, региональными думами, а федеральные судьи назначаются президентом. Подобные заявления звучат от Коммунистической партии, от Либерально-демократической партии… Однако выборность – это не тот способ формирования судейского корпуса, потому что судебная власть должна быть независима не только от государства, но и в широком плане – от общества. Когда судья избирается на определенный срок, он думает только о том, как бы ему переизбраться на следующий. Поэтому ясно, что его психология подвержена некоторой оглядке на общественное мнение. Нет, гарантии независимости судей должны быть совершенно другими. После сдачи претендентом на судебную должность экзаменов специальной комиссии и прохождения через квалификационные коллегии судей президент назначает судью на должность. А гарантией независимости судей является их несменяемость. Правоведы, к числу коих принадлежу и я, считали, что ненормально, когда у нас федеральные судьи назначались первоначально на три года. Д.А. Медведев[3 - С 2008 по 2012 г. Д.А. Медведев – Президент РФ.] согласился с тем, что это надо изменить, потому что в течение первых трех лет исполнительная власть через председателей судов формирует у федеральных судей репрессивную, обвинительную психологию. С учетом их качественного подбора она и так у них сформирована, поскольку, к великому сожалению, судейский аппарат себя воспроизводит. Судьи рекрутируются главным образом из помощников судей, из секретарей судебных заседаний, в последнее время усиливается приток из правоохранительных органов (следователи, прокуроры, сотрудники ФСБ и МВД, налоговики). Адвокатов в судьи не берут. Это огромная проблема. Говорят об излишней репрессивности нашего уголовного суда и о том, что на него оказывается давление, особенно по делам, имеющим политическую мотивацию, когда власть заинтересована в вынесении обвинительного приговора. Такое давление по ряду дел есть, но психология наших судей такова, что на них и давить не надо. Когда в судьи идет бывший прокурор или следователь, у него изначально имеется некая репрессивная, обвинительная установка, он с ней приходит. Около 80 % судейского корпуса на Западе формируется из адвокатов и частных юристов. Здесь, как говорится, статусная характеристика. Безусловно, у юристов, которые работают с людьми и задача которых – помочь им реализовать свои частные права и интересы, изначально несколько иные представления о справедливом правосудии, чем у тех, кому законом предписано осуществлять уголовное преследование, обвинять и т. д. Вот две предпосылки независимой судебной власти, и они существуют в нашей стране. Просто судейский корпус должен наполняться другими людьми.