Голубая лагуна

«– О, катись… – и прежде чем кабан успел закончить, БАМ! козёл Билли бодает его, и оба летят, крутясь, вниз.

– Мой дедушка выходит, берет меня за шкирку и тащит в хлев! А там я получаю своё и сижу потом там на отрубном пюре и обезжиренном молоке.

Пообедали около одиннадцати часов, а в полдень Пэдди устроил для детей навес из паруса на носу шлюпки; после этого уселся на корме, надвинул соломенную шляпу Дика на лицо как защиту от солнца, немного повозился, чтобы устроиться поудобнее, – и уснул крепким сном.

Глава VIII. Ш-е-н-а-н-д-о-а

Он спал уже более часу, когда его разбудил пронзительный крик Эммелины, которой привиделся страшный сон, под влиянием съеденных сардинок и разговора об «объедалах». Успокоив её, Баттон поставил мачту в гнездо и приготовился было снова поднять парус, как вдруг замер без движения при виде двух голых мачт, торчавших из воды на удалении миль трех.

С полминуты он простоял молча, вытянув шею вперед, как черепаха. Потом вдруг испустил яростное: «Ура!»

– В чем дело, Пэдди? – спросил Дик.

– Ура! – кричал Баттон, – корабль! корабль! Гей, там – дождитесь меня! И точно, ждут! Ни клочка паруса – что это они, спят, что ли? А ну-ка, Дик, помоги мне поставить парус. Ветер скорее доставит нас, чем весла.

Он переполз назад и взялся за румпель; ветер подхватил парус и, шлюпка пустилась в путь.

– Это папин корабль? – спросил Дик, почти столь же взволнованный, как и его приятель.

– Не знаю! вот погоди, догоним его, тогда будем знать.

– А мы пересядем на него, мистер Баттон? – спросила Эммелина.

– Непременно, деточка.

Тогда Эммелина нагнулась, вытащила из-под лавочки свой сверток и положила его к себе на колени.

По мере приближения, очертания судна становились определеннее. Это был небольшой бриг с толстенькими мачтами, на которых болтались обрывки парусов. Опытный глаз моряка вскоре разобрал, что дело неладно.

– Да он покинут, чтоб ему пусто было! – пробормотал он. – Не везет нам, что и говорить!

– Я не вижу людей на корабле, – воскликнул Дик – и папочки там нет.

Когда до корабля осталось всего около двадцати кабельтов, старый матрос вынул мачту из гнезда и взялся за весла.

Бриг глубоко сидел в воде и являл довольно-таки плачевный вид. Кое-где висели клочья парусов, у баканцев не было видно лодок: явно было, что в нем открылась течь, и что он был брошен экипажем.

Подойдя близко, Пэдди поднял весла. Корабль покачивался так же спокойно, как если бы стоял на якоре в гавани Сан-Франциско; в тени его вода сквозила зеленью, а в зелёной воде развевались наросшие на нем водоросли. Краска вся полопалась, как если бы по ней провели раскаленным утюгом, а через такаборт была перекинута длинная веревка, конец которой волочился в воде.

Несколько взмахов весел – и они очутились под кормой брига. Здесь еще сохранилась выцветшая надпись – имя корабля «Шенандоа», и название его порта.

– На нем какие-то буквы, – сказал Баттон, – но я в них не разберусь. – Я человек темный.

– Я могу прочесть, – заявил Дик.

– Я тоже, – пролепетала Эммелина.

– Ш-е-н-а-н-д-о-а, – прочел Дик по складам.

– Что это значит? – спросил Пэдди.

– Не знаю, – признался Дик не без смущения.

– Так я и знал, – воскликнул с негодованием гребец, придвигая лодку к штирборту судна, – Прикидываются, будто чему-то учат детей в школах, проглядят они все глаза над книжкой, – и вот вам, извольте смотреть! Буквы с мою рожу величиной, а они и в них-то не разберутся!

У брига были старомодные широкие руслени; притом он сидел так низко, что они не более как на фут возвышались над водой. Баттон прикрепил шлюпку к русленям, затем взял Эммелину со свертком на руки и опустил ее через перила на борт. Потом наступил черед Дика, и дети стояли на палубе, дожидаясь, чтобы старик перетащил на борт воду, бисквиты и жестянки с консервами.

Палуба «Шенандоа» была как бы нарочно создана на радость мальчишескому сердцу. Передняя ее часть вплоть до главного люка была завалена лесом. Там и сям валялся такелаж, а почти все шканцы были заняты домиком с капитанской каютой. Вокруг разливался очаровательный запах морского берега, гниющего леса, дегтя и таинственности. Сверху болтались веревки. Как раз перед фок-мачтой висел колокол. В одну минуту Дик подхватил валявшийся на палубе болт и принялся колотить им по колоколу.

Баттон крикнул ему, чтобы он перестал: звон резал его по нервам. Он звучал призывом, а призыв представлялся ему неуместным на покинутом корабле. Почем знать, не откликнется ли на него нечистая сила?

Дик бросил болт, подбежал к Белону и вцепился в его свободную руку. Они подошли втроем к домику. Дверь была открыта, и они вошли.

В капитанской каюте имелось три окна с штирборта, в которые печально светило солнце. Посредине стоял стол. От стола был отодвинут стул, как если бы с него встали второпях. На столе стояли чайник, две чашки, две тарелки. На одной из тарелок лежала вилка с куском гниющего сала, который кто-то, очевидно, подносил ко рту, когда что-то случилось. Около чайника осталась открытая жестянка с сгущенным молоком. Какой-нибудь старый моряк собирался забелить чай молоком в ту самую минуту, когда случилось это таинственное нечто. Никогда еще бездушные предметы не говорили так красноречиво, как эти.

Можно было с легкостью восстановить всю сцену. Должно-быть, шкипер уже отпил чай, а штурман только что засел за него, когда они услыхали про течь или наткнулись на что-нибудь, или вообще то, что случилось, – случилось.

Явно было одно, что с момента оставления брига стояла тихая погода, иначе вещи не остались бы в целости на столе.

Баттон и Дик вошли в каюту, но Эммелина осталась в дверях. Старый бриг очаровывал ее почти так же, как и Дика, но она испытывала при этом неизвестное мальчику чувство. Ей казалось, что на корабле, на котором нет людей, может быть «что-то другое».

Она боялась войти в темную каюту, боялась оставаться одной и кончила тем, что села на палубу. Потом положила рядом с собой сверточек, поспешно вытащила куклу из кармана, в который она была запихнута вниз головой, оправила ее закинутую на голову ситцевую юбку, прислонила к косяку двери и наказала ей не «бояться».

В большой каюте оказалось мало интересного, но за нею находились две маленькие каютки, подобные кроличьим порам, в которых было чем поживиться. Старое платье, старые сапоги, старый цилиндр того необыкновенного фасона, который можно увидеть только на улицах Пернамбуко: невероятной вышины и поуже кверху, телескоп без одного стекла, том сочинений Гойта, морской альманах, большой кусок полосатой фланели, коробка крючков для удочек. А в углу – о, чудесная находка! – сверток чего-то, что имело вид черной веревки.

– Табак, клянусь честью! – завопил Пэдди, бросаясь к нему. Это был тот сорт табака, который водится в лавочках приморских городишек. Одной трубки было бы достаточно, чтобы вызвать тошноту у гиппопотама, но старые матросы жуют его, курят и наслаждаются им безгранично.

– Вытащим все добро на палубу и разберем, что стоит оставить, а что выбросить, – сказал Баттон, загребая огромный ворох хлама, в то время как Дик пустился вперед с высокой шляпой, на которую сразу заявил права собственности.

– Эм, – закричал он, выскакивая из-за дверей, – посмотри, что я раздобыл! – Он натянул нелепое сооружение себе на голову. Шляпа спустилась до самых плеч.

Эммелина взвизгнула.

– Смешно как пахнет, – продолжал Дик, сняв шляпу и обнюхивая ее. – Пахнет старой головной щеткой.

Но Эммелина уползла от него как можно дальше: она боялась всего черного, и исчезновение Дика под черной шляпой напугало ее до полусмерти.

Между тем Баттон натаскал целую кучу тряпья на палубу, уселся рядом с ней и запалил трубку. Он и не вспомнил до сих пор о съестных припасах и воде: так он был счастлив, что нашел драгоценный табак. Правда, что съестных припасов только всего и было, что полмешка картофеля; трюм был затоплен, а пресная вода в бочке совсем протухла.

Тем временем Эммелина пробралась обратно, так как Дик обещал не надевать на нее шляпу, и все трое уселись вокруг кучи хлама.

– Эта пара сапог, – начал старый матрос, поднимая их кверху, как на аукционе, – пошла бы за полдоллара в любом порте мира. Положи их рядом с собой, Дик, и разверни вон те штаны.

Штаны развернули, осмотрели, одобрили и сложили рядом с сапогами.

– Вот вам телескоп, кривой на один глаз, – продолжал Баттон, сдвигая и раздвигая его, как гармонику. – Может, на что и пригодится. А вот книжка, – бросая мальчику альманах, объявил он: —посмотри, что в ней сказано.

– Не могу прочесть, – безнадежно сказал Дик, – тут цифры!