Земля Бранникова

На следующий день по случаю прибытия эскадрона в город Руза в Дворянском собрании был объявлен бал. По малости помещения городского Дворянского собрания и с учетом хорошей погоды бал организовали в саду перед ним. Здесь же расставили столы с закусками и кресла для дам.

Посмотреть на бал пришли чуть ли не все жители города. У местных девиц, да и у их мамаш дух захватывало при виде блестящих гвардейских офицеров при саблях, в роскошных ментиках и киверах. Играл небольшой оркестр из местных музыкантов. Эскадронные трубачи и барабанщики вторили им мощно и слаженно, пугая своими аккордами и пассажами местную живность.

Говорят, что после этого бала у всех коров в ближайших домах пропало молоко. Но коровы, это еще что. А вот мамаши! Они бдительно следили за своими дочерьми, и готовы были жертвовать собой всякий раз, когда к ним подходили офицеры. Дочери тоже были готовы на жертвы, что уж и говорить об офицерах. Тут все ясно, где молодость, там и любовь. А для любви нет преград.

Сколько в этот и последующие дни завязалось романов. Сколько пролилось слез и вырвалось на свободу эмоций. Сколько страстей было удовлетворено, а сколько нет. Летописи молчат об этом. Известно только, что когда через две недели эскадрон во всей красе покидал город, в нем еще долго не прекращались рыдания, и не напрасно. Точно известно другое: не всем, далеко не всем солдатам и офицерам эскадрона довелось пережить события ближайшего будущего, чтобы после них вспоминать о маленьком городке Руза, об ее обитателях и обитательницах и об этой большой войне.

* * *

Вслед за эскадроном следовал обоз из более чем пятидесяти телег. В обозе ехала нестроевая часть эскадрона: лекари, санитары, коновалы, кузнецы, мастера по ремонту оружия. Везли с собой разные припасы, в том числе порох и пули для ружей и пистолетов. Ехали в обозе и маркитанты, чаще всего в этом качестве выступали жены нижних чинов.

Помимо них к обозу приписывалась офицерская прислуга. С одной стороны она была нужна для обслуживания своих господ в походе, а с другой, чтобы вытаскивать их с поля боя в случае ранения или гибели. Для этой цели выбирались наиболее преданные слуги, не слишком молодые, но и не особенно старые.

Ехал в обозе и Федька со своим напарником Степкой. Оба они служили гусарскому поручику Андрею Славскому. А до того служили они еще и его батюшке, гусарскому полковнику, раненному под Аустерлицем, и тем завершившему свою службу. Федька при нем был ординарцем, а Степка денщиком.

В бою Федька, он был левша, всегда скакал по левую руку от своего барина, так они прикрывали друг друга. Вместе они отработали несколько приемов взаимодействия в бою в разных случаях, что часто помогало им выжить. Федька сам был из донских казаков, мастер сабельного боя, хорошо стрелял из пистолета, но оружие это не любил. Ненадежное слишком. Зато он прекрасно метал ножи. С давних времен казаки сами делали ножи для метания. Маленькие, но тяжелые, напоминавшие по форме наконечники пики или стрелы, они затачивались с двух сторон. Такой снаряд, пущенный умелой рукой, с десяти метров пробивал кольчугу не хуже пистолета.

Еще Федька уважал пращу. В походах он всегда носил ее на поясе рядом с кинжалом. Это, говорил он, оружие последнего боя. Когда тебя уже спешили, любой подобранный с земли камень с помощью пращи может превратиться в грозный снаряд.

Степка талантами Федьки не обладал. Сам был из крепостных крестьянин. После ранения ездил за барином в обозе возчиком, как и сейчас. Он ценился за свою поистине необыкновенную, медвежью силу, что в военных походах часто бывает нужным. В воинских искусствах он был не силен, но знал толк в лошадях, а в драке, с оглоблей в руках, мог бы дать сто очков вперед десятку фехтовальщиков.

На следующий день после ухода из Рузы эскадрон вступил в зону боевых действий. О том, что сражение произойдет здесь поблизости, на Бородинском поле, в это время в эскадроне еще никто не знал. Но то, что командующим назначен Кутузов, узнали еще в Рузе. Кутузову-стратегу офицеры верили, но не забывали при этом его прозвище «придворный лис». А может, и хорошо это, в данном случае, когда надо перехитрить Наполеона. То, что этот гениальный полководец где-то рядом, щекотало нервы.

Разведка доложила, что слева, примерно в версте, движется вражеская колона численностью до полка, то есть примерно в десять раз больше эскадрона. Укрылись в лесу. Французы, боясь засад, лесов избегали.

К вечеру соединились со своим полком и получили боевую задачу в сражении, назначенном на завтра, – стоять в лесу на левом фланге армии, себя не обнаруживать, быть в резерве до полудня. С полудня начать беспокоить французские тылы. Замаскировать на опушке леса батарею из трех орудий. По возможности выводить на нее конницу противника. В случае отступления русских войск в зоне действия полка прикрывать отход. После трех часов, если не поступит иного приказа, действовать по обстоятельствам. Поддерживать контакт и взаимодействовать с соседними полками. При необходимости помогать друг другу.

Скажем прямо, боевой приказ не был четким, но в отсутствии оперативной связи, наверное, он и не мог быть иным. Но с началом сражения все пошло не так. Реденький лесок, где стоял полк, вдруг оказался в зоне оперативного интереса противника. Полагая, что он не занят русскими, к нему устремилась вражеская пехота. Два эскадрона полка были введены в бой с задачей вывести пехоту на замаскированную батарею. Маневр удался блестяще. Множество вражеских тел осталось лежать на поле боя. Французская пехота откатилась назад.

Воспользовавшись замешательством противника, батарею тут же на руках переместили на другое место и снова замаскировали. Но тут по лесу начали бить французские орудия. Командир полка немедленно вывел людей из-под огня, направив четыре эскадрона во французский тыл.

На рысях прошлись по тылам, вышли на стрелявшую по лесу батарею, разогнали и побили прислугу, но захватить батарею не удалось. В сторону гусар развернулся французский кирасирский полк. От прямого столкновения с ним гусары уклонились, имитируя бегство, втягивая врага в преследование. И снова им удалось вывести врага на замаскированную батарею.

Появились первые потери среди гусар, но считать их в пылу боя никто не пытался. Тут русская пехота в ближней части поля начала отход. Назвать его организованным было нельзя, но не было это и бегством. Передовые шеренги русских солдат сдерживали противника какое-то время, давая возможность отступающим закрепиться на новом рубеже. Потом обессиленные и обескровленные, они откатывались назад, проходили сквозь ряды своих, перегруппировывались, и все начиналось сначала.

Лейб-гвардейцы, вместе с двумя другими конными полками, попытались зайти в тыл наступающей французской пехоте, но наткнулись на сильный артиллерийский огонь и, неся большие потери, отошли. Бой в это время уже приобрел хаотический характер. Никто не отдавал команды, а если это и делалось, то никто их не слышал. Центр битвы сместился в правую часть поля, и командир полка приказал ординарцу найти горнистов трубить сбор.

Остатки полка, человек двести, вскоре собрались на опушке того леса, где все начиналось сегодня утром. Командир пересчитал офицеров. Из командиров эскадронов осталось трое. Корнетов было меньше половины. В эскадронах тоже насчитывалось меньше половины состава. Многие были легко ранены, но остались в строю.

Командир полка сказал офицерам:

– Господа, идем в последний бой. Французов бить, себя и солдат беречь, но не жалеть! За веру, царя и отечество! Он взмахнул саблей и тут же, сраженный шальной пулей, рухнул с коня.

Гусары снова ринулись в бой. Остатками своего эскадрона теперь командовал поручик Андрей Иванович Славский. Он вел своих бойцов туда, где вокруг горстки русских пехотинцев сгрудилось не меньше роты французов. Удар удался. Смяли французов.

Весь этот день Андрей испытывал огромный душевный подъем. Немалую роль в этом, наверное, сыграла победа на любовном фронте, одержанная им в Рузе. Да, дворянин влюбился в девушку, крестьянку или горожанку, какая разница. И она ответила ему взаимностью. Такое бывало и в истории его семьи.

Окрыленный любовью, он чувствовал себя на поле боя неуязвимым. Враги один за другим падали под его ударами. Рядом, обагренные кровью, падали его друзья-однополчане. А он, как Георгий Победоносец с фамильного герба его рода, корнями уходящего в глубокую древность, возвышался над схваткой. Азарт боя обострил чувства. Ему казалось, что он видит всю картину сражения издали, откуда-то сверху. Отсюда легко определялись слабые места противника. Именно туда он направлял свой удар.

И, вдруг, когда он снова повел в атаку остатки своего эскадрона, Андрей почувствовал, что кураж кончился, что в нем не осталось ни душевных, ни физических сил. Рука с трудом удерживала дедовскую саблю. Наступило тупое безразличие, которое он не в силах был преодолеть:

– Вот теперь меня убьют, – подумал он, и точно. Что-то ударило в левое плечо, а сраженная не то копьем, не то пулей лошадь рухнула всем телом на груду других тел людей и животных, сплошь покрывавших поле боя.

Удар в левое плечо был болезненным, но острая боль вывела Андрея из состояния апатии. Остаться на ногах – главная задача спешенного кавалериста – была выполнена. Андрей не только сохранил равновесие, но и сумел вонзить саблю в брюхо коня французского солдата. Выдернул саблю, увернулся от падающей лошади и оказался один на один с огромным французским капралом. Еще мгновение и тот бы пронзил Андрея своим палашом. Но и тут фортуна выручила Андрея. Он успел метнуть в противника нож. Француз начал падать, и это было последнее, что Андрею удалось увидеть в этом бою.

* * *

Очнулся Андрей, когда уже вечерело. Сначала вернулись ощущения. Сперва показалось, что болит все тело. Потом стали проявлять себя очаги боли. Тупо и нудно болела голова. Остро, при каждом вздохе, болела придавленная конской тушей нога. Еще один источник боли гнездился у левого плеча. На болевые ощущения накладывалось чувство глубокой усталости, как-то странно смешанное с чувством полностью исполненного долга.

– Он никому и ничего теперь больше не должен, – подумал Андрей о себе в третьем лице. Мысль эта подействовала на него утешительно.

К нему вернулось зрение, а может быть, он просто открыл глаза. Сначала он увидел прямо перед собой круп придавившей его лошади. Судя по масти, лошадь была не его. Потом разглядел редкие облака в небе, или клубы рассеивающегося дыма. Сквозь них проступали звезды. – Странные они какие, – не в силах удивляться, подумал он.

Тут к нему возвратился слух. Пушки молчали, значит, сражение кончилось. Чем? Отовсюду доносились стоны раненых. Чуть повернув голову вправо, он увидел лежащего в метре от себя французского офицера. Их взгляды встретились. Недавние враги сейчас смотрели друг на друга с некоторым удивлением, за которым не было места ненависти.

В руке француза появился какой-то предмет.

– Неужели он хочет убить меня? – подумал Андрей, но тут же устыдился своей мысли. Француз протягивал ему фляжку. Андрей попробовал пошевелить правой рукой. Получилось.

– Осторожно, это коньяк, – передавая Андрею фляжку, сказал француз.

Глоток крепкого напитка оказал на Андрея мобилизующее воздействие:

– Раз я остался в живых, значит надо отсюда выбираться, – подумал он, возвращая флягу. Среди стонов раненых и ржания лошадей он начал различать крики, кто-то кого-то звал. Андрей вспомнил про Федьку.

– Ищет меня, наверное, нелегко здесь кого-то отыскать, вот и кличут друг друга, – разъяснил он сам себе обстановку и начал подавать голос. Громко, однако, кричать не удавалось, но все же.

Позже ему послышался голос Степана, и он стал кричать ему в ответ.

Степан, идя на голос, увидел своего барина только в самую последнюю минуту, так он был скрыт нагромождением тел. Поблизости оказался и Федька. Вдвоем они разобрали завал вокруг Андрея и осторожно уложили его на носилки. Все происходящее Андрей воспринимал теперь урывками, как отдельные сцены. Склонившееся над ним лицо Федора с застрявшей в бороде соломинкой. Напряженные фигуры Степана и Федора, вдвоем оттаскивающие придавившую его лошадь.

Еще одна сцена привела Андрея в страшное волнение. Он увидел Степана с занесенной над головой дубиной и сразу понял, что произойдет в следующую секунду. Вспомнил подбадривающий взгляд французского офицера, протягивавшего ему фляжку.

– Стой! – заорал Андрей изо всех оставшихся сил. Он успел увидеть, что Степан выполнил его приказ, смог еще произнести: «Подберите французика», и потерял сознание.

Может, и не совсем потерял. Чувствовал, что его положили на что-то мягкое, накрывают. Но реагировать на все это сил не было. Блаженное забытье, где исчезает время, пропадает боль, и сбываются все мечты, самый желанный приют раненого или больного, поглотило его.

Что за чудесные, не передаваемые словами картины посещали его в забытьи, какой чудесный мир приоткрывался за границей сознания. Мир, в котором он был высшей силой, где можно было сквозь зыбкую пелену увидеть прошлое, а если очень захотеть, то и будущее. Для этого надо было из световых флюидов построить башню. Прошлое в ней находится внизу, а будущее наверху. Надо успеть, пока башня не упала, взбежать на свой этаж. Не получается. Башня падает. Ничего, построим новую. И так раз за разом!

А потом он очнулся и понял, что находится в телеге, движущейся в полной темноте по лесной дороге. По голосам людей, фырканью лошадей и скрипу множества колес стало ясно, что не его одного увозят с поля боя в тыл. Снова стало болеть все тело, и он спрятался в спасительном забытьи. Башни теперь стало строить проще. Пока башни стояли, удавалось взбежать на свой этаж. На краткий миг, пока башня валится на бок, удавалось глянуть либо в прошлое, либо в будущее. И там и там громоздились световые пятна, разобраться в которых не хватало времени, но не исчезала надежда сделать это в следующий раз.

Обоз вел Федька. У него была карта, отданная ему кем-то из офицеров, а он, человек неграмотный, однако умел ее понимать. Наверное, в нем пропадал природный стратег, потому как он интуитивно понял дальнейший замысел Наполеона, а заодно и Кутузова. Понял, что Наполеон может повернуть свои войска на Тверь, создавая угрозу уже не Москве, а столице, и что Кутузов выставит перед ней заслон. Значит, чтобы избежать встречи с французами, а заодно и со своими, обозу следовало двигаться строго на север, что не противоречило конечной цели путешествия – Санкт-Петербургу, куда Федька стремился доставить своего барина. По пути с ним было и слугам других раненых офицеров, которых в обозе было уже человек восемь, не считая француза, которого положили на одну телегу с Андреем.

Плохо было то, что в наступившей темноте было невозможно осмотреть раненых, перевязать их как следует. Обоз медленно полз по лесной дороге. Ориентировался Федька ночью только по Полярной звезде, которая изредка появлялась то в разрывах облаков, то, вдруг, сверкала сквозь кроны деревьев.

– Найти бы хоть какую деревеньку в лесу, – думал Федька, останавливаться в деревнях по берегам рек он побаивался. Не ровен час, на французов нарвешься. А в лес, он был уверен, они не сунутся. И был прав. Французы лесов избегали.

Под утро наткнулись на лесную заимку. Для деревушки изб было маловато, всего-то четыре. Не церемонясь, разбудили хозяев. Оказалось, что здесь с давних времен находятся смолокурни. Из смолы готовился деготь, товар, нужный в хозяйстве повсеместно для смазки колесных осей телег, и много для чего еще.